Выбор пути (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович - Страница 61

— А когда это вмешательство в душу человека без его согласия стало светлым, добром? Ты сломал ее душу, ты заставил делать то, чего она делать не хочет. Это что, светлое дело? Ты поработил ее душу! Ты уничтожил ее сущность!

— Чушь! Это — чушь! Послушать тебя, так белых дел вообще нет! И все только и делают, что служат Чернобогу!

— Ну… я так не говорил. Это ты сам сказал. Вот сам смотри — твоя знакомая снимает заклятия со своих клиентов, лечит людей. Ну эта… баба Нюра вы ее зовете. Она служит Белобогу. Но ведь служа Белобогу, она в том числе увеличивает и силу Чернобога! Они равны по силам, и ни один из них не может быть сильнее другого! Методы другие. Дело — в методах. Что бы вы не делали, какие бы дела ни творили во имя своего бога — все равно увеличиваете силу своего врага. Так говорил мой прежний хозяин. Так говорю тебе я. И так говоришь себе ты — моими устами. Хе хе хе… Кстати, подумай — та же баба Нюра ходит к дому Маши и ограждает мир от заклятия, спрятанного в кирпичах. Делает добро? Да. Но разве этого добра достойны потомки тех, кто сотворил страшнейшее зло? Разве потомки не должны отвечать за своих предков?

— Не должны! С какого хрена они должны отвечать за предков?! Ты чего, спятил, что ли? Даже Сталин, и тот сказал: «Сын за отца не ответчик!» Или не Сталин, но все равно — так сказано. А ты говоришь — потомки отвечают?!

— До седьмого колен. А что ты хотел? Не делайте зла, и оно не падет на ваших потомков, и только так. Каждый, кто совершает чистое зло — должен знать, что он обрекает и своих потомков на страшную расплату. И это нормально. Так вот, снимая заклинание с Машиного дома, ты совершаешь черное деяние — освобождаешь людей от справедливого наказания. Да, как ни смешно — что бы ты ни делал — делаешь это для Черного Бога. И тогда кто ты? Его адепт. Кстати, твоя жертва там как бы не подохла — ему воды надо. Мне так-то все равно, но ты потеряешь возможность как следует поторговаться с русалками. Учти это.

Я вскочил с кровати, натянул штаны (ну не в трусилях же появляться на улице — а вдруг граждане на прием пришли?), и сунув ноги в пластиковые шлепанцы пошел к двери.

Это был дылда чуть повыше меня, но поуже в плечах. Обычное, невыразительное лицо человека, не привыкшего утруждать себя умственными упражнениями. Таких по миру бродят тысячи, миллионы, сотни миллионов существ гомо сапиенсов. Люди-растения. Они могут быть злыми, могут быть добрыми или никакими. Но именно они составляют ударную силу Зла. Их можно повести куда угодно — как пастух баранов, и они пойдут, не раздумывая и не соображая. Они не хотят думать и живут лишь инстинктами, принимая свои инстинкты за настоящий разум. Повел его ублюдок грабить и убивать — вот он пошел, убил и ограбил, изнасиловал и пошел дальше по жизни. Не считая, что произошло что-то такое особо постыдное. И спрятался он только потому, что инстинкт ему подсказал — будет беда, нужно спрятаться, так как похоже, что ты совершил наказуемое деяние. А если беда пройдет мимо, если его не найдут — он со спокойной совестью будет жить дальше.

Это то, чем обезьяна отличается от человека — прочитал я в одной умной книжке. Например, обезьяне что-то захотелось, ну вот например в магазине видит она вкусные конфеты, пирожные, напитки. Обезьяна хочет все это взять, а раз хочет — прыгает, и берет. И жрет, не думая, не заботясь о последствиях поступка. Потому что она просто животное, и живет в безвременьи, одним моментом, одной секундой. Человек же думает, соображает — а что будет <em>после</em>? Каковы будут последствия моего поступка?

Обезьяне это недоступно, она живет лишь этим мигом, одним сиюминутным желанием. А когда уже совершила деяние — тогда в дело вступает инстинкт самосохранения — ведь по большому счету в глубине своего мозга она понимает, что будет какая-то кара, и ударяется в бега.

Ну вот так я понял эту статью, и так понял поведение того негодяя, что сидит на земле передо мной. На самом деле человек недалеко ушел от обезьяны, и если сдернуть с него налет цивилизации, все эти законы морали, все эти сдерживающие факторы — получится злобный бабуин, жестокий и недалекий. Вот такой как этот… сидящий сейчас на корточках у забора. Фашист. Как там сказал Гитлер? «Я освобождаю вас от химеры, именуемой совестью!».

— Константин Брагин? — осведомился я, разглядывая бледное, одутловатое лицо парня.

— Да! Да! — парень встрепенулся, вглядываясь в меня, и я вдруг оторопел — его глаза были ярко красными от полопавшихся сосудов (что с ним творили бесы?!) — Я хочу написать явку с повинной! Я осознал! Это все он, Валерка Куракин! Он меня запугал! Дайте пить, пожалуйста… пить! Пить!

Руки парня тряслись, буквально ходили ходуном, он тяжело, хрипло дышал и вдруг подумалось — сколько лет жизни я забрал у него, чтобы залечить свою рану на плече? Хотя вообще-то какая мне разница — на сколько лет меньше он стал бы жить после того, как я отобрал у него этот самый кусок жизни…

Я отобрал? Разве — я? А не бесы? Хмм… если бесы — это я, значит… ну, понятно.

— Поднимайся, пошли за мной! — приказал я, и Брагин снова взмолился:

— Пить! Пожалуйста, пить!

— Скоро ты напьешься… вдоволь — зло усмехнулся я.

Жалости во мне не было. Совсем. И не только потому, что это дурно пахнущий человек с его узкими плечами, толстым задом и нечистым лицом был уродлив, и потому не вызывал у меня жалости. Душа у него была вонючая, нехорошая, подлая душа. Я ее чуял… ох, как чуял! Смердела душа, как куча нечистот!

Кстати — раньше такого не было. Не чуял я запах душ. Неужели это Чернобог добавил мне способностей? Или Сила изменила меня еще на пару-тройку процентов?

Впрочем — какая мне разница? ЭТО есть, и я буду принимать дар судьбы так, как и следует его принимать — спокойно и без особых эмоций. Если принял решение идти по какому-то пути — так и буду по нему идти, и принимать то, что дарует мне судьба.

Хмм… а разве я принял какой-то путь? И когда же это произошло? Так и не понял — когда это случилось. Тогда, когда я открыл статуэтку? Или потом, когда наводил порчу на негодяев?

А может раньше, когда пошел работать в полицию?

Или может в юности, когда сломал нос парню, который хохоча бросил камень в беременную собачку, пробегавшую по школьному двору?

Неважно — когда. Теперь я знаю — что буду делать, и куда пойду, по какому пути. И будь что будет…

Конец книги