Вся жизнь — игра - Дубровина Татьяна - Страница 76

— Что-то я не очень понимаю, извини.

— А ты расслабься. И поймешь.

Рита расслабилась.

И тут же мужская рука коснулась ее каштановых волос. Осторожно коснулась, бережно.

Сразу стало не нужно что-либо понимать.

Близость любимого. Он рядом. Он с ней.

И пусть Георгий поступил грубо, глупо — все это уже неважно. Не имеет никакого значения.

Горячая волна мужской энергии исходит от него. Это энергия любви. Этой силе можно довериться, ей можно доверять. И погрузиться в нее всем своим существом.

Всем существом, полностью: и душой, и… телом.

Только тут она обнаружила, что на ней — кружевная ночная сорочка из батиста — точно такая же, как ее собственная.

Костюм, в Котором Рита была в ресторане, куда-то исчез.

Надо бы рассердиться, хоть для вида:

— Ты меня раздел? Без спросу!

— Я спрашивал, но ты не просыпалась. Только бормотала «оставьте в покое» да «оставьте в покое».

— Ну и оставил бы.

— Не волнуйся, я сделал это аккуратно. И… не позволил себе лишнего. Твоя одежда была вся в крови: неплохо ты разукрасила моих ребят.

— Поделом.

— Отлупи лучше меня. Это я их надоумил.

— Лень.

— Тогда… познакомь со своими братьями, а?

— Надо бы. Небольшое воспитательное мероприятие тебе не помешает.

Снова перепалка. Ну что за характеры у обоих? Опять как журавль и цапля.

Однако журавль, кажется, сдается первым:

— Согласен, пусть меня выпорют. Если хочешь — можно публично. К примеру, в вашем казино. Только, я думаю, ты на такое не пойдешь.

— Это еще почему?

— Из гордости.

— При чем тут моя гордость? Пороть-то будут тебя.

— Ну как же! Кругом же станут говорить: «Мужа Маргариты Александровны отстегали!»

— Какого мужа?!

— Георгия Васильевича Кайданникова.

Давно Маргарита так не хохотала! Даже когда братья воспитывали шпиков-физиков.

Ну, Георгий! В своем репертуаре! Выходит, он делает ей предложение?

А ведь… кажется, правда делает?

Маргарита резко замолчала. Ей снова стало страшно. Что, если это и есть изощренная пытка под музыку Генделя? Что, если она поверит — а он возьмет да и посмеется? Скажет — разбежалась, мол, губенки раскатала. Губозакаточную машинку купи.

Нельзя ему верить! Ведь он уже не раз доказал: для него личная свобода превыше всего. Он никогда не женится. Просто играет с ней в очередные кошки-мышки.

Рита сжалась — беспомощная, застигнутая врасплох. Да еще и раздетая, что было особенно унизительно. В ночной сорочке не развернешься и не уйдешь, гордо хлопнув дверью.

Но похититель иначе объяснил себе ее молчание:

— Ты хочешь сказать — зря я разбежался? Губенки раскатал? Ладно, куплю губозакаточную машинку. Прости.

Он поднялся, чтобы выйти. Он-то был одет и мог это сделать.

— Постой!

Уходит, уходит, какой ужас! Пусть издевается, пусть насмехается, она стерпит любую выходку, только бы не ушел! Она больше не перенесет этих его вечных исчезновений!

— Постой же, останься!

— Зачем?

— Повтори, что ты только что сказал.

— Про губозакаточную машинку.

— А перед этим?

— Про публичную порку.

— Кого должны выпороть?

— Одного идиота. Идеалиста. Мечтателя. Журавль, точно журавль. Упрямый, длинноногий.

Но Маргарита больше не желает быть цаплей.

Она — Львица.

— Хорошо, мечтателя. Тогда скажи: о чем он размечтался?

— Какая разница! Все равно не сбудется…

— А все-таки!

Он вернулся, присел. Но не на кровать, а поодаль — на пуфик возле зеркала.

— Рита… Риточка, Королева Марго. Самая изумительная из всех женщин. Если бы знала, как тяжело находиться рядом с тобой. Просто пытка.

Интересно. Выходит, это его пытают, а не ее. Под музыку Генделя.

— Почему пытка?

— Потому что… Ты ведь все равно не согласишься стать моей женой.

Ну что ж, последний всплеск львиной гордости — перед тем, как окончательно сдаться:

— А разве ты мне предлагал?

— А разве нет? Я же сказал: мужа Маргариты Александровны…

— А у самой Маргариты Александровны ты спрашивал согласия?

— Рита, перестань. Мне больно, понимаешь?

— А ты спроси: согласна ли?

— Я спрашиваю.

О Господи, ну никак он не может перебороть себя! Сказать просто, по-человечески: «Я люблю тебя, стань моей женой!»

Вместо этой простой фразы Георгий произнес другую:

— Пожалуйста, пойдем, я покажу тебе кое-что.

— Ну хорошо, — вздохнула она и встала. Возле кровати для нее были приготовлены золотые турецкие шлепанцы с загнутыми кверху носами. Рита сунула в них ноги — как раз ее размер.

Они вышли в соседнюю комнату, посреди которой стоял круглый стол. Ореховый. Инкрустированный. Точно как в ее квартире.

А посреди стола — простая керамическая кружка, как для пива.

Но в кружке — не пиво. В кружке — букетик скромных розовых маргариток.

— Вот, — произнес Георгий, — цветы. Маргаритки. В честь твоего имени…

— Солнце мое… Рита…

— Гера… Любимый.

— Повтори!

— Любимый. Гера.

— Чудо мое. Волшебница…

— Ты больше не уйдешь?

— Куда? Кругом лес.

— Знаю: без компаса не выбраться.

— У меня нет компаса. Где север, где юг — непонятно…

Непонятно, где север, где юг, потому что они лежат в объятиях друг друга в круглой готической башенке, узкие окошки которой выходят на все четыре стороны света.

Прямо на полу, застеленном золотистыми звериными шкурами.

— Что это были за звери?

— Львы.

— Жалко их.

— Что поделаешь — судьба.

Сегодня Георгий был скорее нежным, чем страстным. В их любви было меньше дикости, чем обычно. Зато больше мягкости и ласки.

И они могли разговаривать.

— Братья тебя искали. Но им дали адрес какого-то Юрасика.

— Какой у меня может быть адрес? Тут лес, не город.

— Есть адрес: волшебная страна, сказочный замок…

— Хорошо тебе?

— Еще бы!

— А так?

— О… осторожнее…

— Я буду осторожен.

Все-таки Маргарита не позволяла себе расслабиться полностью. А вдруг потеряет контроль и проболтается о будущем ребенке.

И тогда все может разрушиться. Сказка завершится печально, вопреки всем концепциям филологов-фольклористов.

Она ведь не забыла, как Георгий однажды пренебрежительно и даже неприязненно высказался насчет пеленок и ползунков. Они связывают человека, а для Кайданникова свобода так важна…

Маргарита не могла его осуждать: еще недавно и сама глядела на младенцев с брезгливостью. До тех самых пор, пока новая жизнь не зародилась у нее под сердцем.

У нее ведь имелось сердце, живое, настоящее и любящее, не то что у ледяной царевны-королевны, ради которой влюбленные спускались к центру Земли за раскаленной лавой.

У нее — сердце женщины. Матери.

У него — сердце мужчины. Завоевателя, а вовсе не заботливого отца.

А потому — нельзя проговориться. Нельзя нарушить привычный для него ритм сердцебиения.

Георгий ничего не должен знать.

— Я буду осторожен, очень осторожен, — еле слышно шепчет он. — Ведь я все знаю…

— Что знаешь?

— У нас будет мальчик, правда? Это для него — голубые занавески? Как паруса? Мальчишечьи паруса.

Маргарита стонет — но не от боли, а от счастья. И уже не слышит — нет, совсем не слышит, как любимый спрашивает ее:

— Ты станешь моей женой? Ответь же, станешь? Я люблю тебя!

Он не получает ответа.

Лишь приоткрываются навстречу ему, его любви, его желанию полные алые губы… Лишь дрожат густые ресницы ее бездонно-зеленых глаз…

Рите больше не жалко подстреленных львов.

Оказывается, не так уж страшно расстаться с львиной шкурой и почувствовать себя ласковой и пушистой домашней кошкой.

Тем более что всем известно: если кошке вздумается, она все равно уйдет на крышу гулять сама по себе.

Но это будет крыша дома, в котором живет ее любимый. Дома с готическими башенками…