В бой уходили десантники - Громов Иван - Страница 20

И так с неполными двумя классами в 1934 году он окончил военное училище. Память продолжала высвечивать прожитое. Позади голодный 1921 год, вступление в комсомол и призыв в 1929 году в ряды Красной Армии. Дальше мысль остановилась на парашютном прыжке, который запланирован на понедельник.

В субботу десантники его батальона поднимались в небо для знакомства с высотой. Отработали при этом посадку в самолет, размещение в нем, освоились с точками отделения через оба бомболюка и дверку. «Конечно, боязно прыгать через бомболюк, но мой страх не должны заметить бойцы», — подумал он и, наконец-то, уснул.

Боевая тревога

— Подъем! — донеслось до сержанта Василия Граммы сквозь сон, и он, открыв глаза, подумал: «Почему подъем? Что случилось?»

— Боевая тревога! — повторил дневальный.

— Ты что, сдурел? — бросил в его сторону кто-то из бойцов.

— Кончай разговоры! — выкрикнул дежурный по роте. — Боевая тревога!

«Что же случилось? — еще раз подумал сержант. — Наверное, новый марш-бросок предстоит».

В последние дни комбриг А. А. Онуфриев частенько устраивал неожиданные тревоги с марш-броском и движением по азимуту. «Возможно, и сегодня будет что-то подобное. Однако в выходной такого еще не случалось», — снова подумал Грамма.

Торопливо одеваясь, он скомандовал:

— В ружье!

Казарма быстро наполнилась топотом сапог. Все бежали к пирамидам с оружием. Однако в боевую тревогу по-настоящему никто еще не верил.

Неделю назад заместитель командующего округом генерал-лейтенант И. В. Болдин проверял подготовку 214-й бригады по захвату парашютистами военной базы условного противника. В тот день тоже объявили тревогу. Она была, разумеется, учебной. Тогда десантники с оружием в руках быстро построились у казармы и стали ожидать распоряжений. Вскоре, однако, последовал отбой, и все разошлись.

Наверное, то же самое произойдет и теперь.

Красноармейцы и командиры уже направлялись к выходу, когда старшина подал не совсем понятную для многих команду:

— Всем одеть новое обмундирование!

«Дела!» — подумал Грамма и взглянул на часы. Маятник настенных ходиков отстукивал привычное тик-так. Стрелки показывали 4 часа 30 минут. Все начали быстро переодеваться. Кто-то даже шутил:

— Не торопись, ребята, сейчас скомандуют «отбой!».

— Выходи строиться! — поступил новый приказ старшины, и десантники высыпали на улицу.

Около каждой казармы выстраивались поротно. Было видно, как связные возвращались от домов комсостава. «Значит, тревога всему корпусу», — отметил Грамма.

Старшины приступили к проверке личного состава, начали уточнять боевые расчеты…

Виктор Спирин проснулся от стука в дверь.

— Кто там? — отозвался он.

— Боевая тревога, товарищ капитан! — раздался за дверью голос посыльного.

— Ясно! — ответил Спирин и начал одеваться.

Поверх гимнастерки с накладными карманами на груди туго затянул командирский ремень. Проверил пистолет и обоймы. Перекинул через плечо сумку с картой под целлофановым «окошком» и, сказав жене несколько успокоительных слов, торопливо зашагал к штабу бригады. По пути обернулся и увидел, как из домов комсостава в направлении военного городка бежали командиры. Увидел он подполковника Александра Алексеевича Онуфриева. «Вот так раз! Ведь комбриг должен быть в Минске. Как же так?»

Собрались у штаба бригады.

— Всем троим нам приказано срочно прибыть в штаб корпуса, — сказал комбриг комиссару и начальнику штаба.

Позже Виктор Спирин узнал, что Онуфриев, будучи в Минске, понял: назревают какие-то необычные события, и ночным поездом вернулся в Марьину Горку.

Подошли к штабу корпуса. Сдержанно, без излишних слов обменялись рукопожатиями со знакомыми командирами и политработниками. В ожидании вызова к комкору полковнику А. Ф. Казанкину кое-кто выражал недоумение по поводу тревоги в выходной день.

Вскоре на крыльцо вышел оперативный дежурный:

— Заходите, товарищи!

В кабинете полковника Казанкина уже находились командиры и политработники штаба и управления корпуса.

— Садитесь, — пригласил он.

Лицо полковника не выражало и тени тревоги.

— Товарищи, — начал Казанкин, — нашему корпусу объявлена боевая тревога. Объявлена не случайно. Нам предстоят боевые действия. Это война, товарищи, со всеми вытекающими из нее последствиями…

Слова исполнявшего обязанности командира корпуса поразили. В кабинете установилась напряженная тишина. Командиры и политработники словно бы взвешивали слова комкора.

«А как же с договором о ненападении? К тому же было Заявление ТАСС! Очень, очень все это не вовремя. Корпус не успел еще дополучить вооружение и технику до штатной потребности, в особенности автотранспорт!» — размышлял Виктор Спирин.

А полковник Казанкин продолжал:

— Приказываю: привести подразделения и части в боевую готовность и вывести в ранее намеченный район сосредоточения. Срочно дополучить на складах все, что требуется. Военный городок оставить немедленно. Подготовиться к выполнению боевых задач в парашютном десанте. Все, товарищи! По боевым местам!

Командиры и политработники вышли из кабинета.

— Майор Тимченко! — обратился Казанкин к своему помощнику. — Подготовьте письменный приказ. Срочно на автомашине отправьте в штаб округа, теперь уже фронта, делегата связи. Майору Захарчуку поддерживать постоянную связь с Минском.

— Есть, товарищ полковник, — вытянулся Тимченко.

Потеря связи со штабом округа особенно тревожила А. Ф. Казанкина. Не знал он тогда, что война уже бушевала в полную силу, а заместитель начальника штаба 4-й армии полковник Долгов только еще принимал телеграмму из округа с директивой Генштаба, в которой говорилось: «1. В течение 22–23.6. 41 г. возможно внезапное нападение немцев на фронтах ЛВО, ПрибОВО, ЗапОВО, КОВО, ОдВО. Нападение может начаться с провокационных действий. 2. Задача наших войск — не поддаваться ни на какие провокационные действия…»[22]

Немудрено, что в Марьину Горку штаб округа не сумел передать и эту общую, без конкретных задач директиву, а только два слова: «Боевая тревога».

Позднее стало известно, что перед рассветом 22 июня во всех западных приграничных округах была нарушена проводная связь с войсками и штабы округов и армий не имели возможности передавать свои распоряжения. Заброшенные фашистами на нашу территорию агентура и диверсионные группы перерезали проволочную связь, убивали делегатов связи и нападали на мелкие подразделения.

Командиры и политработники 214-й бригады, находясь у штаба, в тот момент еще ничего об этом не знали. Говорили они в основном об испорченном воскресенье. Командиры батальонов майоры Григорий Лебедев и Федор Антрощенков, капитаны Николай Солнцев и Илья Полозков недовольных не поддержали. Штабники Борисов, Аксенов, Самсонов, начальник снабжения Николай Кузьмин, начальник клуба Алексей Зятюков и его помощник Григорий Алферов, начхим Петр Соловьев и другие держались нейтрально.

С прибитием комбрига все прояснилось. Перед командирами и политработниками встали десятки самых неотложных задач. Следовало позаботиться и о семьях.

Начальник клуба бригады младший политрук Зятюков сразу же по прибытии в военный городок приказал бойцу немедля включить радиоузел. Однако утренние передачи обычно начинались в 6 часов утра. В ожидании этого времени в голову лезли разные мысли: «Неужто и в самом деле война началась? А может быть, просто очередная провокация?» Продолжая дежурить на радиоузле, Зятюков готовился записать последние известия, чтобы самое важное затем передать личному составу. Но в 6 часов начались обычные передачи. Зятюков продолжал ждать.

Стрелки приближались к 12.00. По изменившемуся фону приемника начальник клуба понял, что микрофон Всесоюзного радио включен.