Космос (СИ) - "pine wood / limitless the sky" - Страница 26

Если выделить эмоцию, с которой я был не знаком до этого, но которая с каждой минутой все сильнее накрывала меня с того момента, как он вошел в помещение, то это была нежность. Наверное, впервые за всю жизнь я испытал нежность по отношению к кому-то…

Что удивительно, я ранее это чувство даже к себе не испытывал, что уж говорить об окружающих меня Людях. Я был потрясен тем, что эта эмоция может быть такой глубокой. Нежность до этого для меня была в дорогой пище, деликатесах и одежде, в перьях, в цветах в ботанических садах, но не в разумных, не в отношениях, а тут меня буквально затопило нежностью к нему. К его непосредственности, явной беспомощности, уязвимости, открытости, порядочности, отчаянной храбрости и яркой эмоциональности. Он был далек от отшлифованности аристократов, их косности, зажатости и остроты, но при этом он не скатывался в примитив, плебейство. Открытость, свобода, непосредственность гармонично уживающиеся с порядочностью без высокомерия и болезненного чувства собственной исключительности и уникальности… Без попытки доказать собственную ценность и важность.

Он был таким же как все, но не таким… Другим. Свободным от оправдания чужих ожиданий.

Я чувствовал, будто его свобода выражаться через свои чувства, давать им картбланш, и мне давала эту свободу, разрешение на мои желания, мои внутренние потребности, а не потребности моего статуса, моего окружения и их запросов. Ведь раз ему можно, то и мне можно…

Удивительно, наши дети бывают такими, но в очень раннем возрасте, быстро закрываясь от остальных, обосабливая себя от внешнего мира, закрывая чувства в себе, защищая их и пряча, в итоге забывая о них, переставая ориентироваться на собственные чувства, как на компас, доверяя лишь разуму, который делает человека «одноногим» и неполноценным, вынужденным ориентироваться на чужие подсказки, чужое мнение в отношении себя, и в итоге из раза в раз спотыкаться на чужом заблуждении. Мы перестаем выражать и понимать свои чувства и эмоции, не можем интерпретировать свои желания и побуждения.

Но ангел был нашей противоположностью: он был внутри свободен от вбитой необходимости соответствовать чьим-то ожиданиям, чужой похвалы… Удивительный эгоизм, не требующий жертвы от других.

Очнулся я от собственных мыслей, когда пришелец задрожал от страха на кресле, его волнение было столь ясным и ярким, что я задрожал вместе с ним, и, кажется, не я один. Судя по всему, все, кто работали рядом с ним, были давно им очарованы, возможно потому пробиться к нему было так трудно, ведь Льюиса окружали такие же очарованные им личности, всеми силами защищавшие его от вне… Я поймал себя на желании прервать трансляцию. Мне не хотелось делиться им со всеми, мне хотелось его себе.

Когда маску, наконец, сняли, очистили глаза от какой-то гадости, и Льюис распахнул глаза, то мы все вновь перестали дышать, следя и впитывая его образ и его эмоции. Обведя ошеломленным взглядом помещение, посмотрев мельком на нас, он нахмурился, потом поджал губы и попытался потереть глаза, но аристократ поймал его запястья и попросил пока не растирать глаза.

— Я…я вижу по-другому…

И, зажав себе ладонью рот, он заплакал. Его трясло и меня вместе с ним. Он рыдал, зажмуривал полные слез глаза, чтобы вновь осмотреться и вновь зажмуриться, сгибаясь от слез. В какой-то момент он оказался в объятьях сухаря Яскера, растерявшего всю свою выдержку, обнявшего рыдающего на плече парня, укрыв его от всех своими лапищами. Из сдавленных объяснений Яскеру я понял, что до этого Льюис видел гораздо хуже, чем сейчас. Ему не то, что просто восстановили зрение, но и подняли его до современного уровня, а наш уровень зрения, конечно, был гораздо выше его современности. И если у него было не самое лучшее зрение для его времени, то сейчас ему сложно увидеть мир по-новому: ярче, четче, насыщеннее.

Яскер, прятавший от моих «пташек» растроганное, потерявшее маску лицо, подхватил потрясенного и растерянного парня на руки и, сухо бросив через плечо о том, что интервью переносится, вынес мое сердце вместе с Льюисом из физблока, оставив меня, врачей и некоторых других аристократов присутствовавших на этом «событии» одних.

Дезориентированными, растерянными, пережившими бурю в душе, мы будто с обрыва упали, но выжили, став другим, потеряв много собственных стен и разломав немало собственных замков, но получив не меньше.

Дойдя до лифта, я, наконец, впервые заговорил с публикой, которая все это время, так же как и я, молчаливо наблюдала за происходящим. Я попросил дать мне время, извинился и вышел из эфира. Спускаясь в лифте, я думал о том, как много у каждого из нас есть и как сильно мы это обесценили, погнавшись за другим, решив, что ключ к счастью придет к нам извне, а, оказывается, все ключи к нему всегда были у нас в руках.

«Какое это мучительное чувство утраты и пустоты, когда мы, наконец, достигаем того, что, по нашему мнению, должно было наполнить нас, и вдруг обнаруживаем, что это не так. Вероятно, мы предпочли бы свои иллюзии такому «обретению». Как печально и безнадежно!» Уильям Пол Янг

====== Часть 13 ======

Комментарий к Michio Mamiya – Hotaru ( послушайте эту чудесную музыку)

Писала я главу чудовищно долго, потому могут быть опечатки и несостыковки, надеюсь вы меня за это простите)))

Хочу сказать спасибо моей бете за помощь, я это очень ценю и вам мои дорогие за то, что читаете.

примерные головные уборы аристократов (диадемы) https://www.pinterest.ru/pin/688980442971999584/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442971999555/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442971999556/

https://www.pinterest.ru/pin/688980442971915321/

Диадема Льюиса

https://www.pinterest.ru/pin/725853664921308242/

POV Льюиса

После того, как мне сняли повязку, мир мой стал немного другим… Точнее, он остался прежним, это я стал немного другим. Благодаря операции я стал намного лучше видеть, и после того, как я отошел от шока и пришел, проревевшись, в себя, я впал в состояние «изучения». Целыми днями все свободное время я тратил на разглядывание того, что меня окружает и самого себя, особенно ладоней, линий на них. Дерево в аквариуме, подсолнух, текстуру ткани и так далее, я как умалишенный все щупал, всматривался, даже нюхал. Яскер и моя «нянька» тоже подверглись тщательному изучению и разглядыванию. Мне казалось, что раньше я смотрел через мутное стекло, и вот, наконец, его не просто помыли, а наделили способностью видеть мелкие детали. Уверен, ни один из моих современников не мог похвастаться столь хорошим зрением.

Правда, долго развлекаться подобным образом я не мог, потому что после операции глаза еще болели от долгого напряжения, и с небольшими интервалами мне приходилось возвращаться в кровать и закрывать глаза, давая им отдых. С каждым днем интервал между отдыхом глаз увеличивался. Также я заметил, что привык к темноте, к «комнате» в своей голове. Мое восприятие мира изменилось: у меня появилось странное чувство единения с чем-то в самой глубине своей сути, с бездной, в которую я мог погрузиться, как в воду, и остаться наедине с живущими в ней чудовищами, огромными громадинами, плавающими в глубине моей души.

Побыв наедине с собой, я понял, насколько субъективно воспринимаю все, что меня окружает, насколько сильно мой мозг привык «есть» окружающую среду, сосредотачиваться на внешнем, все больше захламляя пространство внутри ненужными «фантиками», избавиться от которых можно было лишь внимательно изучив каждую «этикетку», чтобы понять, что это полная ерунда, не стоящая внимания. Полная осознанность собственных мыслей давалась тяжело, мне казалось, что мой мозг как голодная собака бросается на любую внешнюю информацию, я просто не мог не думать о чепухе! Не мог не получать какой-то новой внешней информации, пусть даже бесполезной, лишь бы отвлечься от «монстров» в глубине. Мне нужен был мой эндорфин! Который, как открыли ученые, вырабатывается при изучении новой информации, и вот, лишившись внешних источников, мне пришлось сконцентрироваться на себе и начать «есть» собственную личность и хлам в ней…