Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу


Емец Дмитрий - Дверь на двушку Дверь на двушку

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Дверь на двушку - Емец Дмитрий - Страница 3


3
Изменить размер шрифта:

Если же лифт никто не вызывал, Алиса оставалась одна в замершей, с погасшим светом, кабине и представляла, что она вовсе не она, а, допустим, наклейка на стене. Вообще Алиса обнаружила интересную вещь: когда человек бегает, высунув язык, то и жизнь его проносится без вкуса, без запаха. Что можно увидеть на бегу? Только размазанную кашу из лиц, домов и деревьев.

Когда же человек надолго замирает на одном месте, к нему начинают во множестве слетаться мысли. Человеку внезапно становится ясно, что он не один в мире и не только его делами полна Вселенная. Он стоит ждет, а жизнь закручивает вокруг него водовороты и завихрения.

«А дерево? – размышляла в такие минуты Алиса. – Сколько же видит за свою жизнь дерево, которое вообще никуда не бежит, а просто стоит?»

А еще у Алисы постоянно продолжались ее пунктики. Они подплывали откуда-то извне, из темной недружелюбной незримости, и прицеплялись к ней. Мелкие, донимавшие как осы. Допустим, расческа лежит неправильно. Надо, чтобы зубчиками к окну, а не к двери. Алиса подходила и перекладывала ее. Или тапки у кровати касаются друг друга. Надо, чтобы не касались. Алиса наклонялась и раздвигала их.

Бывало, на неделю, на две она проваливалась в полудрему. Комната в ШНыре напоминала ей тогда маленькую медленную речушку с множеством затонов. Фреда, Рина, Лара, Лена воспринимались не как люди, а как некие препятствия в реке, которые надо было обтечь, не столкнувшись с ними.

Почему-то вспоминались моменты из школьных лет. Вспоминалась мама, говорящая:

«Когда ты была невесть где, звонила психологиня. Говорит, что много о тебе думала. Психическое здоровье у тебя как у бройлерного цыпленка. Просто ты придумала себе картинку и пытаешься ей соответствовать. А когда нормальный человек длительное время притворяется психом, он со временем им действительно становится!»

Алиса вдвигала стул в стену так, что у папы в мастерской разлеталась какая-нибудь греческая ваза и начинало остро пахнуть клеем.

«Она ничего не соображает! У нее не мозги, а студень!!!»

«Ты не права! Она к тебе хорошо относится. Даже любит!»

«Психологини не могут любить! У них голова не так устроена! Они различают сто видов любви и пятьдесят видов родительского чувства!» – отрубала Алиса.

Вот и сейчас Алиса зачем-то повторила эти слова вслух и внезапно обнаружила, что она, оказывается, не одна. Рядом с ней кто-то стоит…

– Эй! Это я! Здравствуй! – сказала Рина.

– И тебе того же. Не болей! – отозвалась Алиса.

– Чего с тобой такое?

– Ни-че-го! Со мной всегда все прекрасно! Мне только забавно вот что: мужчина выбирает… ну, может выбирать всех женщин… хотя бы даже они его и отшили. Ну, отошьют – отряхнется, дальше пойдет! А женщина выбирает только из тех двух-трех, что обратят на нее внимание! Ну, мне, разумеется, на это наплевать!

Рина задумалась. Говорить Алисе правду было опасно. А то начнет еще секатором щелкать, которым она лабиринт подстригает.

– А ты попробуй не хамить всем людям, которые тебе случайно улыбнутся! – посоветовала она.

– Они не улыбаются! – сказала Алиса.

– Улыбаются. Но вообще-то тебе опасно улыбаться… Понимаешь? Ты всегда с таким лицом разгуливаешь. Ну представь: как если бы шел человек с включенной бензопилой. Лицо странное, стеклянное, ни на кого не смотрит. Ты бы его окликнула?

Реакция Алисы удивила Рину.

– Окликнула бы? Я? Конечно да! – Она внезапно расхохоталась. – Да, кстати, постой! Если кому-то интересно, передай там, что золотые пчелы вылетели!

Рина шагнула к ней:

– Ты уверена?

– Еще бы! Рой загудел. Потом пять пчел отделились и куда-то унеслись.

– Может, просто полетели нектар собирать? – спросила Рина.

– Не похоже. Они далеко улетели, не к лабиринту. И пчелы были какие-то не такие, – сказала Алиса с сомнением.

– В каком смысле?

– Слишком крупные, сияющие, но отлив не золотой, а как бы бронзовый. И другие пчелы их словно прогоняли. Как-то не нравились они им. Вроде бы подлетают, чтобы ужалить, как пчелы чужаков жалят, но что-то их останавливает. Будто спохватятся, что все-таки свои, обознались. Потом другие подлетают жалить – и тоже спохватываются… И так и вьются вокруг клубком. А потом эти пять куда-то улетели.

– За новичками? – спросила Рина.

Алиса одарила ее долгим взглядом, от которого слабонервный человек впал бы в кому:

– Нет, за кефиром! Не хочу морщить мозг!

Рина хотела уйти, но тут Алиса заговорила опять:

– Я знаю, какими будут эти новички. Мнить себя крутыми, циничными, говорить ужасные вещи, а ночами будут плакать в подушку оттого, что им больно и плохо. – Голос Алисы звучал замогильно.

Рине стало страшно:

– Откуда ты знаешь?

– Да ниоткуда. Мы были такими же.

* * *

Уже больше двух недель Рина ничего не знала об отце. После того боя он просто пропал. Известно было только, что его зонт по какой-то причине оказался у Дениса, который нанес им удар рогрику.

Говорили, правда, что глава финансового форта ранен. Эти слухи расползались как-то сами собой. Непонятно из какого источника. Ссылались то на какого-то берсерка, то на копытовского таксиста, который ночью вез в город странных людей, один из которых постоянно разговаривал со своей куклой, и еще кого-то одного, бесчувственного, о ком тот, с куклой, говорил, что он пьян, но таксист-то видел, что не пьян он вовсе… Что он, пьяных не возил? Где-то на полдороге эти люди щедро расплатились и пересели в другую машину, за рулем которой была маленькая женщина, и этого своего «пьяного» тоже туда перегрузили, причем он и ногами даже не двигал.

Рина и верила этому, и не верила. Слишком страшно было допустить, что все это правда. По нескольку раз в день она набирала телефонный номер – отец не снимал трубку. Она перезванивала раз за разом и слышала один и тот же женский голос: «Абонент временно недоступен. Пожалуйста, перезвоните позднее!». Причем Рине почему-то казалось, что ей отвечает не фонограмма, а живой человек.

Слово «временно» сбивало ее с толку. Временно – это пять минут, от силы десять. Ну, пусть час, пусть три часа! Потом она опять перезванивала и слышала то же самое. Если раньше она упорно думала о нем как о Долбушине, то сейчас в ее мысли все чаще забиралось слово «папа». «Ну и где же, наконец, этот чертов папа?!»

Надо было узнать у кого-то еще. И вот Рина набрала номер Лианы. И опять ей отозвался тот же мертвенный голос: «Абонент временно недоступен!», и здесь он преследовал ее – женщина-робот была одна по обоим номерам… Рина немного подумала, большим пальцем, словно бесконечный рулон бумаги, пролистала телефонную книгу и позвонила Гамову. Спрашивать сразу об отце ей не хотелось, и она решила сыграть на опережение.

– Я скучаю!.. – выпалила она раньше, чем снявший трубку Гамов вообще открыл рот.

В трубке вопросительно молчали.

– Эй! – сказала Рина недовольно. – Ау! Связь, ты что, поломалась? А как же отозваться на признания молодого любящего сердца?

Трубка еще секунду растерянно помолчала, а потом красивый женский голос заторопился:

– Минуту, Анечка! Я сейчас позову Женечку! Он в ванночке, головку моет… Женечка, тебе звонит Анечка Долбушина!

Где-то зашумела вода, торопливо застучали по полу мокрые пятки, и в трубке возник голос Гамова:

– Привет! Я тут в полотенце замотался и выскочил! Погоди, дай голову вытру, а то вода в динамик заливается.

– Кто со мной говорил? – спросила Рина.

– Моя мама! Она в Москву на неделю прилетела, – голос то удалялся, то приближался. – Что ты ей такого сказала? У нее глаза были размером с тарелку.

– Да так, ничего. А с какой радости она назвала меня «Анечка»?

– А… ну она всегда так. Никогда не скажет «Татьяна Константиновна», а всегда «Татьяночка Константиновна», «тарелочка», «машиночка» и так далее… – попытался выкрутиться Гамов.

– Не хитри! Почему «Аня»?! – настаивала Рина.

– Э-э… ну это же ясно! Ты сохранена у меня в телефоне как «Аня Долбушина», а мама очень уважает Альберта Федоровича! Надеюсь, ты не сказала ей ничего лишнего? Она давно мечтает, чтобы… В общем, сама понимаешь!