Морфы: отец и сын (СИ) - Огнев Евдоким - Страница 42

— Лучше погулять, чем лежать и ждать, когда наступит мой черёд.

— Я тебя понимаю, но не могу присоединиться к твоим прогулкам.

— Ты знаешь эти места. Найдём место, где можно будет переждать, а там дождёмся утра, — предложил я, протягивая ей руку. Олива кивнула, соглашаясь с моим планом. Осталось только найти спокойное место.

Глава 14. Каждый делает свой выбор

За дверью слышался шум и крики, но проверять, что там такое происходит совсем не хотелось. Мы сидели в ванной комнате, где воняло грязным постельным бельём и средством для мытья полов. Олива открыла воду и стала смывать кровь.

— Кто-то решил устроить бунт? — Я подошёл к окну и посмотрел на улицу.

— Без понятия.

— Или это разовая акция? Но против кого? Против звероморфов? Или будет раздел влияния после смуты?

— Ты меня спрашиваешь или это мысли вслух? — спросила Олива.

— Мысли вслух. Морфы могут впадать в полудикое состояние, если находятся на грани выживания. Этих явно где-то держали, доводя их до бешенства. Они накидываются на всех, кто попадается им на глаза. Звери рвут обидчиков. Это всё чем-то похоже на наши особенности, когда мы впадаем в амебиоз или становится крепкими, чтоб отразить удар.

— Допустим. И что дальше?

— Дальше? Или некие личности, которые не закончили воевать, продолжат войну. Или это всё чья-то злая выходка. Морфы озверели после войны. Они забывают простые истины. Забывают себя и предков, а о будущем не думают. Им всё равно, как будут жить дети.

— Война закончилась.

— Но она продолжается для тех, кто скитался всё это время по джунглям и не знал, что происходит в большом мире. Возможно, что это какие-то морфы из города, который живёт вольно и без власти. Я как-то слышал о таких городах.

— Мне всё равно. Я давно отошла от политики. Мне всё равно кто и кого бьёт, колет и рвёт. Моя работа только чинить раны. Штопать их, как штопает швея. Вставлять железо взамен раздробленных костей. Мне всё равно, по каким причинам эти раны получают! Всё равно! — Последние слова она прокричала. Явно что срывалась в истерику. По щекам потекли слёзы. Она постаралась их смыть водой, потом оставила эту затею. Выключив воду, Олива села на кушетку, что стояла вдоль стены.

Я отвернулся к окну. На улице было шумно. Ездили машины. Была слышна стрельба. Крики. Света не было во всём городе. Только ночь и крики. Всё же это была спланированная акция. Только кто и зачем? А может действительно какая разница, кто воевал и что они хотели? Для нас было важным пережить эту ночь, а дальше мы будем вновь выживать. Но какая разница при каких условиях это произойдёт?

— Не плачь. В безопасности и ладно. — Я дошёл до Оливы и сел рядом. Прислонил костыли.

— Я и не плачу. Это нервное.

—Понятно.

— Всему есть придел и я до своего дошла.

— Ты устала. Тебе нужен отдых. Живёшь на работе. Ты дома почти не появляешься.

— Мне и здесь хорошо. Дом — это пустота. Там ветер и пыль, а ещё холод. Там нет сна. Просто лежу в кровати и смотрю в потолок. А потом иду на работу. Тут же привычнее. Всегда кто-то есть.

— Тебя ждут и ценят, — ответил я, обнимая её за плечи. — Сегодня не оценили.

— Это глупо, но мне казалось, что больница — самое безопасное место в этом мире.

— Потому что ты в этом мире самая главная и всё поддаётся твоему контролю. Но это не так. Иллюзия, которую ты придумала, чтоб обезопасить себя от проблем и потерь. Рано или поздно кто-то должен был тебе показать, что иллюзия — это не жизнь, а всего лишь замена жизни.

— Что же, по-твоему, жизнь? — спросила она.

— Когда мы перестаём плыть по течению, а берём решение проблем в свои руки. Не отворачиваемся и не прикрываемся отговорками. Помогаем когда можем, меняем то, что в силах изменить и не виним высшие силы, других морфов, обстоятельства в неудачах и проблемах. Это жизнь. Остальное — это иллюзия. Она нужна, когда вокруг всё рушится. Мы прячемся в ней, утешаем себя в том, что мы не виноваты в этом разрушении, только это не так. Вина есть в каждом из нас и одновременно ничьей вины здесь нет, как нет проблем, потому что проблемы — это лишь изменение привычного течения жизни. Разве может быть проблемой взросление, переход от одного периода жизни в другой? Неприятности и проблемы лишь толкают нас к этим переменам. И мы это понимаем. Пусть и с опозданием, но понимаем, принимаем и начинаем жить по новым правилам, которые навязаны нам не другими морфами, общественными моралями или внешними факторами, а заложены в самом смысле жизни.

— Хочешь сказать, что всё это должно было произойти, потому что должно было произойти? — на губах Оливы появилась знакомая улыбка.

— А что мы знаем о том, что было задумано изначально и к чему мы приложили руку? Какие-то события не зависят от тебя или меня, но мы участвуем в этих событиях, потому что они важны для тех, других, кто разъезжает по улицам города и сеет смуту. Что мы можем в этот момент? Можем бояться за свою жизнь, пытаться пойти воевать или ждать развития событий, когда они навоюются, а мы вновь сможем продолжить жить дальше. Получится это сделать нам, как мы это делали раньше или придётся придумывать что-то новое, но всё это будет потом, когда настанет время разгребать завалы, сделанные другими. Наверное, у нас с тобой такая судьба: поднимать тех, кто упал.

— Про себя я поняла, а что касается тебя? — спросила Олива. Я на миг задумался.

— Я не знаю, как могу охарактеризовать свою жизнь. Мне сложно сказать приношу ли я своим существованием хоть какую-то пользу. Если сказать честно, то это не совсем так. Можно всё было поставить иначе. Найти этим девчонкам другую работу. Но я не вижу другой работы для них. Да и не хочу видеть. Эти побитые жизнью кошки и стрекозы, шестерёнки — они должны заставить вспомнить вон тех отчаянных парней, что такое мирная жизнь. Нам всем нужен дом. Хотя бы его ощущение.

— Дома давно нет.

— Но это не мешает нам сделать его самим.

Я посмотрел на неё. В темноте плохо было видно её лицо. А фонарь мы выключили, чтоб не привлекать внимание, когда зашли в ванную комнату, которую больше использовали как прачечную. Грязное бельё лежало кулями. По коридору кто-то бегал. Здесь же время остановилось, потому что мы решили его остановить. Она всхлипнула. По телу пробежала нервная дрожь. Вчера я ещё сомневался. Думал, что другой жизни не было. Но кто сказал, что её не было? Она была. Вот сейчас я чувствовал эту жизнь, чувствовал дыхание и тепло рядом сидящей женщины.

— А мы ведь с тобой должны ненавидеть друг друга, — тихо сказала Олива. — Мы должны быть врагами.

— Но никто из нас не воевал и не считал, что это так важно доказывать…

— Что одни могут диктовать условия другим? Но будущего не будет.

— Это покажет лишь время, — возразил я.

Она была рядом и это было почему-то важным. В моей жизни было достаточно женщин, было и много мест, где мы проводили горячие ночи. Но такого отвратительного места, как эта комната я не мог припомнить. И всё же откладывать этот момент было неправильно. Глупо. Она хотела. Я это чувствовал. Страхи и переживания требовали выплеска. Нужно было физически ощутить, что в этом мире есть что-то по мимо боли и страха.

Мягкие губы, податливая грудь, которой явно мешала одежда. Мешковатый халат скрывал тонкую мягкую рубашку, которая застёгивалась на какие-то крючки. О них я царапнул пальцы.

— Какая ты колючая, — прошептал я.

— Забыла, — поспешно ответила Олива, снимая кофту.

Больше ничего не мешало и не скрывало доступа к её телу. Тёплое, отзывчивое на ласку и голодное. Было безопаснее думать, что это всего лишь последствия испуга и голод. Мне не нужна была её привязанность. Мы были слишком разных видов.

Железо. Оно у неё оказалось не только на руке, но и на бедре. Чужеродное и неправильное. Ещё одна пластина была на месте лопатки. Руки словно жгло огнём, когда я касался этого железа. Это неестественно. Неправильно. Но это было частью её тела. Без этих пластин она не могла существовать. Да и у меня была такая железка в ноге. С помощью неё я мог ходить. Так почему я должен был отталкивать её от себя из-за этого железа?