Зомби (ЛП) - Оутс Джойс Кэрол - Страница 10

— Сожалею, если вам больно, Квентин, — говорит доктор Фиш, это говорит его рот, в его руке другой зонд. — Вы давно уже не посещали стоматолога, верно? — почти три года. Боюсь, у вас кариес и, возможно, зачатки периодонтита.

Потом осмотр заканчивается, и доктор Фиш снимает марлевую повязку и резиновые перчатки и с улыбкой спрашивает, есть ли у меня вопросы? какие-нибудь вопросы? он готов переключиться на другого пациента в другом смотровом кабинете, и я неуклюже-порывисто встаю с кресла, доктор Фиш глядит на меня, и я не могу придумать, о чем бы его спросить, и он поворачивается к выходу, и мне все же удается что-то придумать.

— А кости плавают?

— Прошу прощения?

— Кости. Кости плавают?

Доктор Фиш смотрит на меня и хлопает глазами раз, второй.

— Какие кости? — человека или животного?

— А есть какая-то разница?

— Что ж, возможно, есть, — доктор Фиш пожимает плечами и хмурится, отступая, создается впечатление, что он тянет время, не зная ответа. — Зависит еще и от того, тяжелые ли кости, или, знаете, высушенные — пустые и легкие. В последнем случае плавают, я уверен, — пауза, и он добавляет. — Вы имеете в виду, плавают ли на поверхности воды? — и я киваю вроде как рассеянно, и он в дверях слегка взмахивает рукой, как талидомидным ластом[1]. — Ну хорошо, Квен-тин. До встречи на следующей неделе.

Было заранее оговорено, что счет отправят маме. Нет нужды подходить к стойке в приемной. Секретарь с удивлением подозвал меня и спросил, разве я не хочу записаться? и я пробормотал — нет, я как-нибудь запишусь по телефону. И — прочь из этого места и от этого запаха, как можно скорее. Только в фургоне ко мне вернулось дыхание, и на пути обратно на Черч-Стрит до меня дошло, что этот выродок Фиш не знает элементарных, черт побери, вещей о КОСТЯХ. Стоматологи — не врачи. И не какие-нибудь ученые. Возможно, он знает не больше, чем К_ П_.

СУВЕНИР на память об этом визите, впрочем, лежит у меня в кармане.

25

ЧЕРТОВСКИ ЖАЛЕЮ, что пропустил столько занятий в техколледже. Не знаю, как это получается. Особенно если учесть, что на сей раз я полон решимости открыть новую страницу.

Невзирая на то, что по «Введению в инженерию» я завалил первый экзамен, получив 34 балла (единицу), и пропустил второй. И когда я пошел в компьютерный класс, чтобы отработать накопившиеся хвосты, там необычно пахло чем-то подозрительным, вроде формалина, и в этом, возможно, крылась какая-то уловка. (Два-три года назад, чтобы сохранить кое-какую деталь ЗДОРОВЯКА в целости, мне понадобилось не меньше стакана формалина, и я раздобыл немного в биологическом классе в Маунт-Вернон, притворившись студентом, в больших очках, с накладной бородой и портфелем под мышкой я где угодно сойду за аспиранта). Преподавателем тут был молодой парень, который смотрел сквозь меня, как на пустое место.

Папа оплатил обучение, и я настоял, что верну ему из зарплаты, которую получаю как управляющий, когда все утрясется. Я все еще должен за фургон, не говоря уже о насущных нуждах. Мама говорит, что я бросаюсь деньгами, трачу на друзей и одалживаю людям, которые никогда не возвращают, говорит, что я похож на нее с ее широким сердцем и неумением обращаться с финансами. После всех неприятностей в прошлом году — ареста, суда, условного приговора и так далее — папа, кажется, стал иначе ко мне относиться, я не могу быть полностью уверен из-за того, что не решаюсь посмотреть ему в глаза, но похоже, он меня вроде как боится, а раньше был нетерпим и во всем выискивал вину. Будто его единственный сын К_ — студент, который провалился у него на экзамене. Но, тем не менее, думаю, он считает, что всем нам здорово повезло, согласно мнению адвоката. Неважно, какой позор для семьи П_, что К_ — «признанный» сексуальный маньяк, но, по крайней мере, К_ хотя бы не сидит в штатской тюрьме Джексон. По крайней мере, его двенадцатилетняя «жертва» не пострадала. Или чего похуже. Папа повторяет снова и снова: «Думай об учебе, как о вложении в наше общее будущее, сынок! Ты расплатишься со мной, когда сможешь себе это позволить». Вид у него такой, будто челюсти свело, но он улыбается этим своим розовым очком рта, маленьким и морщинистым, а в профессорских глазах под очками стоят слезы.

Мама обнимает меня и встает на цыпочки, чтобы поцеловать в щеку. Кости у нее сухие, словно палки, которые я мог бы разломать голыми руками, так что я стою очень прямо и неподвижно, задержав дыхание, чтобы не чувствовать ее запах. Какой это запах, я не знаю и не представляю. Когда-то мама была толстой женщиной с большой мягкой грудью, будто шары, полные теплой жидкости, если я все правильно помню. Доктор Е_ говорит, что у всех людей в воспоминаниях матери запечатлеваются большими, потому что мы были совсем маленькими и кормились грудью. Доктор Е_ говорит, что бывает ХОРОШАЯ ГРУДЬ и ПЛОХАЯ ГРУДЬ. Бывает ХОРОШАЯ МАТЬ и ПЛОХАЯ МАТЬ. «Квентин, ты знаешь, что мы тебя любим», — говорит мама, как запись при нажатии на кнопку. «Теперь все будет хорошо».

Я говорю: «Точно, мам».

Я говорю: «Я буду стараться для этого изо всех сил, мам».

В последние десять месяцев или около того я выезжал в Дейл-Спрингз и отвозил маму с бабушкой в церковь, а теперь иногда пропускаю воскресные службы, но намерен вскоре вернуться к расписанию. Мама говорит: «Теперь все будет хорошо. С Божьей помощью». И бабушка говорит: «Теперь все будет хорошо. С Божьей помощью. Аминь».

26

НЕ СЧИТАЯ: старых снов, которые вернулись ко мне в новой кровати в этом самом доме, куда я так часто ездил в детстве, когда мы с Джуни были любимыми внуками бабушки с дедушкой. Они никогда не знали К_ П_, но говорили, что любят его. Теперь, когда я перестал пить таблетки, я просыпаюсь из-за этих старых снов со СТОЯКОМ размером с РАКЕТУ и кончаю обжигающим взрывом, СЛОВНО ХВОСТ КОМЕТЫ. Моя сперма густая, комковатая и липко-горячая, я вытираю ее о простыни, о занавески, о картонную коробку от пиццы и салфетки из «У Энзио», одну из таких я сложил в дюймовый квадратик и подложил Акилу в кровать (которая была совсем не так аккуратно заправлена, вопреки ожиданиям), в один прекрасный день, когда дом пустовал.

Просыпаюсь в своей кровати управляющего в дальней квартире на первом этаже дома номер 118 по Норд-Черч и со стонами содрогаюсь, когда ОРГАЗМ прошивает меня электрическим разрядом. Представляю, что я привязан к креслу у стоматолога с опущенной спинкой, беспомощный, и в рот мне суют ножи и пинцеты, пока я не захлебываюсь собственной кровью. Я чувствую себя нормально, когда встаю и включаю «Доброе утро, Америка» по телевизору, варю черный кофе и закидываюсь спидами, которые достаю на улицах, если нужно. И тут вспоминаю, что лекция по программированию было вчера. Или еду в техколледж, и тут выясняется, что я ошибся днем, а если не днем, так временем дня. Потому что Время — словно глист, зажатый в тебе со всех сторон. Так что я все равно выезжаю, а когда фургон уже ДВИЖЕТСЯ в этом направлении, я не сворачиваю по первому побуждению из суеверия.

И если на шоссе попадется автостопщик — нередко это бывает на выезде с автострады, — я могу его подобрать и подвезти, холодно за ним наблюдая, как ученый, прикидывая, какой ЗОМБИ из него мог бы получиться. Но в такой близости от дома я никогда не поддаюсь соблазну. И в техколледже Дейл, этой третьесортной шараге, на которую все в Университете, включая профессора Р_ П_, смотрят свысока, презрительно наморщив жопу, я паркуюсь на стоянке с пометкой «С», на которую у меня талон, и пересекаю «кампус» (сплошной бетон с жалкими пучками травы и квелыми деревцами, половина из которых еще мертва после зимы) думая — Ну ладно! Я пойду к преподам и скажу что в семье беда, мама борется с раком, или папа с больным сердцем, но не могу найти их кабинеты, а если нахожу кабинет, он оказывается в другом здании, или в другом крыле того же здания, и когда я, наконец, добираюсь до нужного кабинета, он оказывается закрыт, дверь заперта на ключ, этот хуесос уже ушел с работы. Или, скажем, я отвлекаюсь, последовав за парнями из своей инженерной группы в студенческий клуб, и пью там кофе стакан за стаканом, пока в глазах не зарябит, торчу там, глядя на всех вокруг — КТО-НИБУДЬ МЕНЯ ЗНАЕТ? КТО-НИБУДЬ ХОЧЕТ СО МНОЙ ПОСИДЕТЬ? украдкой высматривая кого-нибудь знакомого, кто непрочь со мной посидеть, может, кто-то из моей инженерной группы, или из компьютерной, или я достаточно сильно похож на кого-то, кого они знают, так что они непрочь. При мне, вроде бы, учебники, и волосы подстрижены, а не завязаны в хвост и не висят до плеч, как бывало до ареста, хотя этого не видно под стильной кожаной шляпой с полями, наследием ИЗЮМНЫХГЛАЗОК, и в кармане моей дубленки за 300 баксов лежат отделанные мягким кроличьим мехом кожаные перчатки КРОЛИЧЬИХПЕРЧАТОК, а мои янтарные диоптрии вставлены в оправу от авиаторов ЗДОРОВЯКА, и по-моему, я выгляжу чертовски недурно, как для застенчивого белого парня под тридцать, у которого безвольный подбородок и редеют волосы. Поразительно, какие дружелюбные в техколледже студенты, и какие доверчивые. Будто того, что ты зачислен и тоже студент, хватает, чтобы тебя приняли за своего, без лишних вопросов. Все ездят сюда издалека, как и я, живут в Маунт-Вернон или в округе, большинство имеет работу с частичной занятостью, а некоторые даже и с полной, как я. Иногда даже какая-нибудь девушка придвинет стул и сядет за мой стол, если рядом сидит кто-нибудь знакомый. «Привет!», — скажет она, как черлидерша в школе. Как девочки в старших классах в Дейл-Спрингз, которые всегда смотрели сквозь К_ П_, будто его не существует. «Ты часом не из моей компьютерной группы? — я тебя где-то видела».