Операция «Катамаран». Падение. После похорон - Фалуш Дьёрдь - Страница 58

— Да, и это можно угадать в человеке, — повторила женщина. — У Смедера было не так. По нему ничего нельзя было заметить, но кто знает, что происходило у него внутри. Бывает, что, несмотря на все благополучие… Мой врач научил меня видеть и понимать людей.

— А кто-нибудь вообще-то навещал его?

— Иногда. Раз-другой. Открывалась дверь, слышно было, как он здоровается. Явно это кто-то, кого он хорошо знал, но было это редко. С другой стороны, нельзя же все время следить за соседями…

Она примолкла на середине фразы. Франк заговорил так же спокойно и размеренно:

— Но вы видели того, кто навещал его? Или, может, слышали голос с балкона, ведь когда находишься снаружи, то слышно хорошо, правда?

— Это был хорошо одетый мужчина, не из здешних. По крайней мере, он не говорил с ютландским акцентом, да и сам Смедер не говорил по-нашему. В последнее время здесь селится много новых людей. Конечно, это ничего не значит. Люди много путешествуют, меняют жительство. Особенно это чувствуешь, когда смотришь телевизор. Все нынче перепуталось.

— А вы его иногда видели?

— Один раз.

— Сколько ему лет и как он выглядел?

— Около сорока, может, побольше. Не очень много волос на голове, это-то и обманчиво. Одет в хорошее пальто и все прочее.

«Хорошее пальто и все прочее» показались Франку прекрасным определением.

— А сами вы навещали Смедера? Он заходил к вам в гости?

— Один раз. Когда он в прошлом году переехал в наш дом. Мы пригласили его на чашку кофе, особо не настаивая. Если у него было желание познакомиться, то это самый простой путь.

— Да-да, конечно, но…

Женщина явно не хотела, чтобы ее прерывали.

— Я спросила, чем он занимается. Он ответил, что он что-то вроде юриста. Его только-только назначили в муниципалитете на большой пост начальника или как это там называется.

— А он не рассказывал, откуда приехал?

— Просто сказал, что из Копенгагена. На все отвечал дружелюбно и весело, но так, что дальше спрашивать не хотелось. Я полагаю, что он был несколько застенчив.

— А других друзей, посещавших его, вы не видели?

— Не помню никого, может, кто и заходил, дверь открывалась и закрывалась, но я ничего определенного не знаю.

— Вы сказали, что сегодня видели все?

— Мы отдыхали, как всегда, после обеда, и я проснулась, когда на лужайке закричали. Окно в такую погоду открыто. Он лежал там, внизу. Рядом стояла фру Мортенсен из пятой квартиры.

— А вы не слышали, приходил ли к нему кто-нибудь в обед?

Фру Йоргенсен покачала головой.

Сержант уголовной полиции Поульсен должен был сразу сконцентрировать внимание на двух вещах. На объяснениях врача, которые давались по телефону, и на реакции комиссара. Анна сидела за письменным столом и беспрерывно задавала вопросы. Какого черта она сама не может взять трубку и узнать все, что ей нужно?

Да, шея была сломана… не так быстро, я должен ей передавать… да, сломана, это я уже передал. Нет, комиссар хочет…

Поульсен держал телефонную трубку в полуметре от уха, всем своим видом показывая неодобрение. Едва ли оно было вызвано словами врача или треском в телефонной трубке. Скорее всего вопросами Анны, сыпавшимися одновременно с объяснениями доктора, которые он к тому же должен был успеть записать. Анна повторяла: «Одежда! Штукатурка или краска, спросите, есть ли что-нибудь подобное на одежде?»

Поульсен снова приложил к уху телефонную трубку.

— Комиссар спрашивает о штукатурке, случайно, или… а, вы слышали… да, я записываю… спроси, а она по профессии не окружной врач.

Поульсен записывал, громко повторяя слова доктора, и резко отбросил ручку, когда понял, что тот подшутил над ним. Анна от души хохотала. Когда он снова взял трубку, то уже не стал писать, а только повторил вслух: «На брюках под левым боковым карманом небольшая полоска цементной пыли. На одном ботинке следы белой краски. Так говорит доктор. И спрашивает, нет ли чего еще, что надо найти».

Анна засмеялась так громко, что окружной врач на том конце провода воздержался от последующих замечаний.

— Нет, спасибо, больше ничего не надо, — сказала она и пошла в свою комнату, пока Поульсен тупо смотрел ей вслед.

— Гардероб, как и следовало ожидать. Туалетные принадлежности, страховые документы, все как обычно. Кроме того, масса витаминных пилюль и пакетиков жевательной резинки. Ни о чем это не говорит. Но одна вещь меня удивила.

— Что именно? — поинтересовалась Анна.

— Фотографии! — ответил Франк. — Ни одной!

— Смедер, — вмешался Клейнер, — жил одиноко. Он развелся совсем молодым, есть сын от этого брака. Потом Смедер сидел в тюрьме за растрату денег клиента, когда был адвокатом.

Поульсен стучал на пишущей машинке. Остальные трое сидели вокруг стола заседаний. Они беспрестанно пили минеральную воду, чтобы как-то восстановить потерянный баланс жидкости. Клейнер дымил сигарой.

Анна повернула стул боком к столу, чтоб можно было вытянуть вперед ноги. Одной рукой она подпирала голову, другой — свободной, время от времени брала стакан с водой.

Конечно, нервное напряжение огромно. Вокруг много такого, в чем следует тщательно разобраться. Ведь это ее первое дело в Эгесхавне о предполагаемом убийстве.

— Клейнер, что вы скажете? — спросила Анна. Они уже изучили все донесения и рапорты, поняли, что газетчики пронюхали, что в полиции возятся с этим делом дольше, чем с обычным самоубийством. Через четверть часа была назначена первая встреча с корреспондентами.

Клейнер вынужден был отложить сигару и взглянул на Анну так, будто она могла стащить это ядовитое зелье.

— Я полагаю, что его все-таки сбросили, хотя мы абсолютно ничего не знаем и будет дьявольски трудно доказать это.

Франк ревностно ждал, пока тот договорит. Вступил в разговор. Анна не перебивала.

— На балконе было накрыто на двоих. Если бы он сам спрыгнул вниз, то скорее всего забрался бы на перила балкона, вместо того чтобы перевалиться через край. А похоже, что он сделал именно так.

— Ты бы, может, и взобрался на перила, но откуда ты знаешь, что именно хотел сделать он? — отозвался Клейнер. — В подобных ситуациях не всегда находишь логику. Нельзя предвидеть все.

Он старался не делать замечаний молодому коллеге, хотел, чтоб это звучало как мнение в дискуссии.

— А тень, вы ведь говорили, что верите старушке?

— Да, но мы располагаем только ее впечатлениями. Объективно же говоря… — покачал головой Клейнер.

Конечно, был прав он, и Анна поспешила сгладить ситуацию.

— Я заказала на завтра куклу-манекен. В эксперименте будет участвовать и доктор. Но вы не кончили говорить, Клейнер.

— Да, — извините, пожалуйста. — Франк смотрел на них глазами, окруженными множеством мелких морщинок. Они резко выделялись на его лице, совсем не казавшемся старше его собственных тридцати трех лет.

Клейнер продолжал:

— Я также думаю, что вполне могло существовать что-то, заставившее Смедера распрощаться с жизнью. Может, связанное с неизвестным посетителем. Подобный способ убийства достаточно труден. Все до мелочей должно быть тщательно продумано заранее.

— Или внезапно представилась возможность убить. Кровь вскипает, доля секунды — и человека сбрасывают с перил, а под ним восемь этажей. — Анна как бы продолжила рассуждения Клейнера.

— Откровенно говоря, — снова зазвучал его голос, — я согласен с Франком в том, что Смедер был выброшен. Кукла скорее всего подтвердит наши подозрения, но мы не должны отказаться от работы с другой версией. Доказательств нужно много.

— Но ведь вы не настаиваете, чтоб я сейчас объявила газетчикам, что он спрыгнул сам? В этом случае мы с вами легко выходим из всех ситуаций. — Анна улыбнулась при мысли, что решилась на подобный вопрос.

Клейнер ничего не ответил. Оба спокойно посмотрели на Анну, закончившую их совещание по делу Эрика Смедера от 27 августа в 16.00 следующими словами: «Мы продолжаем».