Этюд о Крысином Смехе - Давыдов Павел - Страница 7

— Прекрасно, Ватсон! — восхищенно воскликнул Холмс и резво направился к дверям. В этот самый момент они распахнулись, и Холмс, не успев остановиться, сшиб с ног выходящего из замка священника в длинной черной сутане. Спутник священника, высокий человек с медицинским саквояжем в руке, осуждающе посмотрел на моего друга.

— Как говорили древние египтяне, — сурово произнес он, — cogito ergo sum! Что означает: не зная броду, не суйся в воду. Так?то, молодой человек. Пейте элениум.

Холмс торопливо помог священнику подняться:

— Бога ради, святой отец. Я не хотел…

— Прощаю тебя, сын мой, — изрек служитель церкви. — Господь велел нам терпеть. — Он поднял глаза к небу. — И я терплю.

Пара повернула направо и степенно зашагала вглубь неухоженного парка, окружающего замок.

— Что это за хмырь с саквояжем? — спросил я у Квентина.

— Это доктор Мак-Кензи, — встрял Холмс. — Я рассказывал вам о нем. Пойдемте, Ватсон. Истина требует нашего присутствия.

Мы оказались в уже знакомом зале. Былая пустота сменилась многолюдной толпой. У меня зарябило в глазах от разнообразия лиц и покроя одежд. Люди довольно громко перешептывались, почти не обращая внимание на возвышение с телом покойного.

— Это она! — внезапно прошептал Холмс, схватив меня за локоть. — Видите? В углу! Леди Гудгейт! О, да, это она! — Холмс попытался спрятаться за опору балюстрады и тут же оказался лицом к лицу с сэром Дэниелом Блэквудом. Как это ни странно, он был трезв.

— О, друг мой! Вы пришли! А у меня такое горе! — Дэниел зарыдал.

— Ну-ну! — успокаивал его Холмс. — Мужчине не пристало плакать. Все мы смертны, и все там будем…

Выразив свои соболезнования Дэниелу, я тактично отвернулся и начал осматривать зал, разглядывая собравшихся. В первую очередь, леди Гудгейт, конечно.

Без сомнения, леди Гудгейт привлекала всеобщее внимание. Но внимание это было сродни тому, каким пользуются прокаженные: посмотреть хотят все, но подойти близко никто не решается. Занимаемый ею угол старательно обходили стороной, и леди Гудгейт пребывала там в гордом одиночестве. Если вы видели гиппопотама Джимми в лондонском зоопарке, то можете смело утверждать, что видели леди Гудгейт. Отличие, в принципе, лишь в том, что телеса добропорядочной леди были наглухо задрапированы в напоминающее цирк шапито платье. Но даже при этом Джимми явно выигрывал. Толстый слой румян не мог скрыть ее возраста, уверенно приближающегося к шестидесяти. В руке она держала молитвенник, а в очах ее фанатичным огнем горела неиссякаемая вера. Мне стало страшно. «Такая могла взять и семьдесят фунтов», — невольно подумал я.

— …не может быть! На самом верху?! — донесся из?за моей спины неожиданный возглас Холмса. — Ватсон, вы слышите?

— Что такое? — осведомился я.

— Книга с деньгами лежала на самом верху шкафа!

Я задрал голову. Высота шкафа была по крайней мере десять футов.

— Ну и что? — спросил я. — Подумаешь, на шкафу. Один мой приятель хранит свои книги в ящике для обуви. И что?

— Не в этом дело, — Холмс досадливо поморщился, делая вид, что не понял намека. — Не находите ли вы, что леди Гудгейт, как это ни прискорбно, просто не в состоянии достать книгу с такой высоты?

— Почему же? А если бы она встала на стул?

— Вы что, Ватсон, с ума сошли? — раздраженно спросил Холмс. — Ее же не выдержит ни один стул! Тут гранитный постамент нужен! Дэниел, у вас есть гранитный постамент?

— Нет, — оторопело пролепетал тот.

— Вот видите, Ватсон! Нет постамента! И никогда не было. Следовательно, деньги взял кто?то другой. Другой!

Да, кажется, Холмс был прав. Созданная с таким трудом версия рухнула, рухнула безвозвратно. И тут меня осенило:

— Послушайте, Холмс. А почему вы решили, что деньги мог взять только посторонний? Приходящий, так сказать. А что, если это кто?нибудь из слуг или… кто?нибудь еще?.. — Честно говоря, я слегка подозревал миссис Блэквуд, но поскольку ее муж стоял рядом, говорить об этом прямо мне не хотелось.

Холмс обескуражено посмотрел на меня.

— А ведь действительно, чего это я? — удивленно сказал он и почесал затылок. — Действительно! Ай да Ватсон! Ай да… А когда читаешь ваши записки, вы представляетесь таким идиотом!

Я скромно потупился — Холмс редко удостаивал меня похвалы.

— Ну что же, придется начать все сначала, — решительно сказал Холмс. — Все. С самого начала.

Я с ужасом вспомнил вечер, проведенный с пьяным Дэниелом, разъяренную толпу в Гайд-парке, наши блуждания по канализации и понял, что еще раз этого не переживу.

— Ну нет, — твердо сказал я. — Вы, конечно, можете начинать все и с самого начала. Но только без меня.

— В чем дело, Ватсон? — удивленно спросил Холмс.

Я высказал ему свои соображения, добавив, что даже думать обо всем этом больше не желаю. А упоминание о канализации вообще считаю в высшей степени неуместным.

Некоторое время Холмс с каким-то странным выражением смотрел на мое решительное лицо. Потом он внезапно схватился руками за живот, перегнулся пополам и, мгновение спустя, зашелся в неудержимом хохоте. Допускаю, что он вспомнил какую-то веселую историю, это с ним бывало. Однако, судя по неодобрительным лицам окружающих, которые начали оборачиваться в нашу сторону, такое поведение Холмса в присутствии покойного выглядело в их глазах по меньшей мере непристойным.

С трудом справившись с приступом смеха, великий сыщик вытер навернувшиеся на глаза слезы.

— Ох, Ватсон, ну и насмешили же вы меня! — только и смог выговорить он.

— Не вижу ничего смешного! — грубо сказал я.

Следующие десять минут Холмс пытался убедить меня, что я, будто бы, неправильно его понял, клялся, что в канализацию мы больше не полезем и вообще пойдем другим путем. Лишь это его последнее обещание заставило меня взять свои слова обратно.

— Дэниел! — раздался вдруг чей?то голос.

К нам приблизился молодой человек лет двадцати пяти в строгом черном костюме.

— Пора идти, все уже готово, — сказал он.

— Знакомьтесь, — сказал Дэниел. — Это мой брат Грегори.

Грегори был очень похож на старшего брата. Так, вероятно, выглядел трезвый Дэниел лет десять назад.

— Шерлок Холмс, — представился мой друг, пожимая Грегори руку. — А это, — махнул он в мою сторону, — Ватсон.

Я поклонился и пожал протянутую мне руку.

— Доктор Ватсон, — сказал я. — Друг и помощник.

Грегори склонил голову, а затем вновь обратился к Дэниелу:

— Брат, нам пора.

Эти слова, хотя и сказанные вполголоса, были услышаны всеми. Толпа потянулась к выходу.

Погода испортилась окончательно и как нельзя лучше подходила для похорон. Дождь лил как из ведра, холодный ветер пронизывал до костей. Похоронная процессия растянулась ярдов на двести. Впереди с непокрытыми головами шагали братья, за ними поддерживаемый с четырех сторон плыл гроб, далее следовали все остальные

Церемонию отпевания покойного и погребение я описывать не буду. Скажу одно: мне было не до нее. Теплые кальсоны не помогали, я продрог и вымок до нитки. Единственное, чего мне хотелось, — это выпить стакан горячего грога, принять ванну и лечь в сухую, теплую постель. Да и остальные, похоже, мечтали о том же. Исключение составлял, пожалуй, лишь священник, который отпевал покойного с такой страстью, как будто хоронили его самого.

Когда все вернулись в замок, я нашел небольшой безлюдный холл, забрался в кресло и решил, что ни за что не встану, пока не высохну или хотя бы не согреюсь.

Я уже начал подремывать, когда раздались шаркающие шаги, и в кресло напротив бухнулось нечто, напоминающее бородатую русалку. Оно было мокрое и зеленое. Внутри у него что?то переливалось.

— Добрый день, — сказал я на всякий случай.

— Буль?буль, — ответило существо. — Буль… будь проклята эта погода. Моя фамилия — Наполеон. Может, слыхали?

— Конечно, слыхал, — соврал я, не моргнув глазом (этому меня научил Холмс). И светски прибавил, чтобы поддержать разговор: — Вы гробовщик?