Я вернусь через тысячу лет - Давыдов Исай - Страница 2

Я читаю письмо снова и снова. И невольно ищу в нем хоть какой-то, хоть самый маленький проблеск надежды, хоть какую-то мягкость.

Нельзя же вот так, сразу!

Но проблеска нет. И мягкости нет. Письмо безжалостно.

И, значит, Танина любовь – уже только прошлое. То прошлое, которое всегда будет мучить меня. Тем, что оно прекрасно и невозвратимо.

И самое ужасное – неожиданность. Еще вчера вечером Таня была нежна, ласкова...

Правда, в последние дни она казалась мне странной, ушедшей в себя. Я видел, что она все время напряженно о чем-то думает, что-то решает. Впрочем, это я уже сейчас понимаю, что она решала...

Олега Венгрова я не видел давно, с осени. Мы учимся в разных школах и редко встречаемся. Как-то в октябре мне вдруг стало очень тоскливо вечером, и я пошел встретить Таню. Она занималась в литературной лаборатории. Обсуждали они там чьи-то стихи и страшно кричали. Я очень тихо вошел в маленькую полукруглую аудиторию и сел у самых дверей, и долго никто меня не замечал. Потом заметил Олег и толкнул локтем Таню. Она подбежала возбужденная, раскрасневшаяся и очень громко спросила:

– Что случилось?

И вроде даже рассердилась, когда я сказал, что ничего. Вернувшись на свое место, рядом с Олегом, Таня еще долго обсуждала те стихи.

А мне было очень тоскливо. Наверно, потому, что Олег сидел рядом с Таней. Они, кажется, все время сидели в этой лаборатории рядом. Олег очень давно влюблен в Таню – она сама говорила.

Когда вышли на улицу, Олег спросил:

– Ну, как тебе? Понравилось?

– Кричите много, – ответил я. – У нас в киберлаборатории тихо.

Он торопливо простился и ушел, чтобы не мешать. Он все отлично понимал, черноволосый, усатый Олег, высокий и стройный, как киберманекен. Он неглупый парень и не надоедал Тане своими безответными чувствами.

Впрочем, не один Олег был влюблен в Таню. Не один он посвящал ей свои стихи. Мне уже давно пришлось смириться с этим. Потому что когда рядом с тобой красивая и умная девушка, в нее обязательно влюбится кто-то еще. И нужно научиться терпеть это, если вообще хочешь быть с такой девушкой.

И я терпел. Даже старался казаться равнодушным. И вроде это удавалось. Таню всегда удивляло мое равнодушие к ее поклонникам.

А теперь, если мы вдруг окажемся где-нибудь втроем – Таня, я и Олег, прощаться и уходить надо мне.

Впрочем, нет! Мы нигде не окажемся втроем! Таня счастлива. Такое безжалостное письмо может написать только очень счастливый человек.

А мне нужно привыкать к тому, что я один, что нельзя взять любимую за руку, обнять ее, вызвать в любое время по радиофону. Раньше я мог вызвать Таню хоть ночью. Она сердилась, когда я будил ее, но прощала. И сама будила меня, если что-то ее мучило.

Сколько раз мы так мирились – ночью, по радиофону!.. Не могли уснуть не помирившись.

Хорошо хоть, что она написала все это в последний день и отдала мне письмо после последней проверочной беседы, когда остались уже какие-то часы до последнего собрания...

Сегодня вечером нам объявят не только результаты проверочных бесед. Скажут еще, кого отобрали в подготовительный лагерь “Малахит”, кто имеет шансы улететь на эту далекую Риту.

В добровольцы мы с Таней записались еще в начале мая. Тогда две трети класса записались и, конечно, Женька Верхов с Ленкой Буковой. В последний год Женька всерьез занимался спортом и стал мускулистым и сильным, хотя он по-прежнему высокий, полный, а таких не часто берут в астронавты. Лишний вес, лишняя еда и кислород – все это кое-что значит для космических кораблей, где каждый килограмм под контролем.

Я никак не мог понять, почему записался Женька. Никакие блага нас на Рите не ждут. Там надо будет много работать и трудно, по старинке. Потому что ребята, которые прилетят на двух кораблях до нас, немногое успеют. Всего шесть лет отделяют один корабль от другого.

Женька, конечно, понимает это. Но если он искренне хочет лететь, может, он не так уж безнадежно плох, как я привык думать о нем?

Впрочем, никак не могу забыть древнейшую истину: единожды солгавши – кто поверит?

А что, если в “Малахит” возьмут нас с Таней? И еще два года мы будем там учиться рядом... Вдруг нас возьмут, а Олега – нет? Что тогда?

Наверно, ничего тогда... После такого-то письма!...Я уже знаю, что ничего не удастся сделать в этот день. Ни почитать, ни поработать над радиофонами, к которым я вернулся зимой, когда забросил коробочки эмоциональной памяти.

Я уже знаю, что весь день буду думать о Тане, и завтра тоже, и послезавтра, и вообще до тех пор, пока не смогу улететь куда-нибудь далеко.

Хорошо бы нажать в себе какую-то кнопочку и приказать – не думать о Тане.

Но нет такой кнопочки.

Может, у людей будущего появится что-нибудь в этом роде? Может, время им будет настолько дорого, что они изобретут способ не убивать его на явно бесполезные переживания?

Я беру во дворе школы свободный биолет, задвигаю дверцу, подключаю клеммы к вискам и молча приказываю киберу: “К Звездному озеру. По шоссе. К пляжу”.

Кибермозг биолета записывает сигнал моих биотоков, и вспыхнувшая зеленая лампочка говорит, что можно отключить клеммы.

Теперь – хоть спи. Биолет привезет куда надо. Его кибер знает все дороги в радиусе пятидесяти километров от центра города. Он выберет кратчайшую и установит допустимую скорость, и избежит столкновения с другими машинами. И если уж только понадобится ехать дальше пятидесятого километра, тогда нужно подключать клеммы и давать команды.

А Звездное озеро близко – на тридцать восьмом километре.

Мой биолет медленно, лениво выкатывается на пухлых шинах со школьного двора, сворачивает за угол и ныряет в полутоннель ближайшей улицы. Здесь, под широкими балконами движущихся тротуаров, под ажурными мостиками, перекинутыми над проезжей частью с одного тротуара на другой, биолет прибавляет скорость, и шины его приподнимаются и становятся высокими и узкими.

Машина все еще идет вдоль глухих стен подвальных этажей, мимо площадок, по которым можно съехать к стоянкам возле лифтов различных зданий.

Но вот кибер выруливает машину на середину трассы, затем к другому ее краю – и я уже слышу, как свистит ветер позади, и чувствую, что колеса биолета оторвались от гладкого пластобетона и исчезли в “брюхе” машины.

Теперь она пойдет на воздушной подушке до самого поворота к Звездному озеру.

Когда-то там не было озера. Была зеленая долина между тремя горами. И ручеек в долине. Я видел этот ручеек в стереофильме, на уроке краеведения. А потом геологи нашли в глубине, под этим ручейком, большую реку. Горячую реку.

Ее вскоре отвели к городу. Городам всегда не хватает горячей воды. А в долине поставили плотину, и образовалось озеро. Оно не замерзает даже зимой, в крутые уральские морозы. И зимой здесь купаются.

А летом это озеро приходится охлаждать. Потому что иначе купаться в нем летом нельзя.

Сегодня я буду плавать в Звездном озере. До полной усталости, до изнеможения. Буду плавать до тех пор, пока не придет время ехать на вечернее собрание в школу, на последнее собрание нашего выпускного класса.

2. Лина

На пляже, конечно, полно народу. Жарко. Июнь на исходе. Один за другим подходят биолеты, и из них выбираются парни, девушки, какие-то галдящие мальчишки. Народ постарше, посолиднее – здесь с утра. Солидные люди в пекло не едут. Сейчас уже приезжают только такие, как я, – случайно завернувшие. И, конечно, у них, как и у меня, нет с собой плавок, и приходится идти к раздаточным автоматам, и, по всегдашнему моему везению, у автоматов оказывается немало парней.

Я растерянно останавливаюсь, ищу глазами конец очереди и вдруг слышу свое имя:

– Сандро! Тарасов! Тебе взять?

Я даже не сразу понимаю, чей это голос. Знакомый голос. Но чей?

Потом вижу возле самого автомата чернобровое лицо Марата Амирова. Знакомый парень! Из четыреста восьмидесятой школы. Правда, я его уже больше года не видел...