Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Матвеева Анна Александровна

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Юбилейный выпуск журнала Октябрь - Матвеева Анна Александровна - Страница 11

Изменить размер шрифта:

* * *

Давно таких не видел лиц –

мальчишка, гладящий собаку,

старик, кормящий булкой птиц,

одетый в длинную рубаху.

С такого написать портрет

Ассизского Франциска можно,

не расплескав небесный свет

из глаз его неосторожно,

не упустивши смысла слов

святого старца ненароком,

не наломав при этом дров,

чтоб нам они не вышли боком.

И мальчика не позабыть,

что к ближнему любовь прилежно

щенку старается привить,

чеша ему загривок нежно.

* * *

Наполовину скошен луг.

Вторую половину луга

косить с чего бы это вдруг,

зачем, с какого перепуга?

Трава, достигнув своего

предела,

не растет уж больше,

но потеряться в ней легко.

Потерянность – нет чувства горше.

Оно становится порой

совсем-совсем невыносимым.

Под мглистым небом,

на сырой

земле, пропахшей горьким дымом.

* * *

Кукурузу грызли не для сытости,

но для удовольствия они –

жертвы безотцовщины, забитости,

как их называют в наши дни.

А тогда мальчишки деревенские

величались местною шпаной,

и ее шнурки интеллигентские

обходить старались стороной.

Полагая верхом неприличия

говорить об этом вслух,

теперь

шепчутся о классовом различии,

затворив на всякий случай дверь.

А тогда Россия зубы скалила

и глядел с презреньем класс на класс,

улыбаясь до ушей,

как правило,

носом шмыгая и щуря глаз.

Будто бы бананами зелеными,

хрумкая початками в кустах –

крепкими, сырыми, несолеными,

сея в наших слабых душах страх.

* * *

За час пути проселок вытряс душу,

и тетка с сумкой у груди сказала:

О Господи, зачем ты создал сушу,

ужели тебе моря было мало?

Уймись! –

ответить мог Всевышний тетке,

но промолчал, осекся на полслове,

должно быть, глядя на ее обмотки,

обноски,

нос картошкой, дуги-брови.

Быть может, осознав свою ошибку,

подумал Он, что лучше было б все же

одеть дорогу в каменную плитку,

пусть это и значительно дороже.

Господь был милосерден не чрезмерно,

однако – чересчур сентиментален,

доверчив и покладист был,

наверно,

как самый распрекрасный русский барин.

О Господи! –

стенала тетка громко.

И сумка на груди ее гремела.

А в поле за окном мела поземка.

И грусти нашей не было предела.

* * *

Кинопроектор зажевал

фрагменты жизни нашей:

Елку

в Колонном зале,

школьный бал

и свеклы сахарной уборку.

Теперь следы заметены

и можно скрыть свою причастность

к истории родной страны.

Свою любовь к ней и пристрастность.

Как к женщине,

которую давно

уже не любишь, но ревнуешь,

о прежней жизни все равно

тоскуешь, Боже, как тоскуешь!

* * *

Легко ли жить с такими мыслями,

что мы живем, как жмых жуем,

и чувствовать при этом лишними

себя людьми в краю родном?

Хоть от Печорина и Чацкого

отличье наше велико,

как будто бы до принца датского,

до них нам крайне далеко,

но все же в сердце отзывается

14 декабря

недаром,

буря поднимается,

бьет в грудь и валит с ног не зря!

* * *

Отражаются в окнах вагонных

бесконечной чредой целый день

множество областных и районных

городов, городков, деревень.

Отражения смутны, нечетки,

потому и похожи они

на давно пожелтевшие фотки

нашей дальней-предальней родни.

Кто есть кто, догадаться непросто.

И приходят мне мысли на ум

про земную юдоль и сиротство,

видя синий в полоску костюм,

платье белое в черный горошек

и на скошенных чуть каблуках

пару легких совсем (без застежек)

двух сандаликов на ремешках.

Боже правый,

а где же то счастье,

где та молодость, что вдруг прошла,

что сгубило людей за напастье,

что за вьюга в полях замела?

* * *

Нас разделяют многие границы –

от климатических и часовых

до государственных,

открытых лишь для птиц,

рассеянных в пространствах мировых.

Они день ото дня – то тут, то там.

Команда голоштанная повсюду –

в лесах, в садах,

а нынче в Божий храм

вдруг залетела, что подобно чуду.

Услышать крыльев шум над головой

на Троицу в просторном светлом храме,

который убран с вечера травой

душистой, свежим лапником, цветами,

естественно,

но жутко все равно,

и потому бежит мороз по коже,

и на причастье красное вино

и впрямь на кровь становится похоже.

Подкатывает к горлу ком, когда

я думаю, что это – кровь Господня,

а вовсе не вино и не вода,

что Агнец в жертву принесен сегодня.