Феникс (ЛП) - Рейн Энтони - Страница 36

— Я никогда не устану от этого, — клянется он.

Я смотрю в его глаза. Все мое естество, кажется, будто бы находится на грани того, чтобы затрещать по швам от той любви, что я здесь нашла. Не уверена, что смогу принять ее всю. Никогда в жизни не чувствовала такого притяжения к другому человеку. Я не знаю, что буду делать, если потеряю его. Это пугает меня до смерти.

— Ты сказал что-то на греческом прошлым вечером, но так и объяснил, что это значит, — выдыхаю я, пока он поднимается по моей шее к челюсти.

Призрак улыбки касается его губ.

— Ты никогда ничего не забываешь, верно?

— Нечасто, — отвечаю я, выдыхая, когда Феникс щелкает языком по мочке моего уха.

— Я сказал S’Agapo, — повторяет он, и его глаза темнеют.

— И что это значит?

— Сладкая, прекрасная, Ева, это значит, что я тебя люблю.

Я задыхаюсь, слезы мгновенно заполняют мои глаза.

— Не плачь, моя милая. Я и не думал, что снова смогу почувствовать любовь. А ты подарила мне это чувство, просто будучи рядом. Не знаю, какой мужчина не сможет полюбить тебя, как только узнает получше. Не важно, если ты не чувствуешь того же в ответ. Я ведь понимаю, что тебя намного проще любить, чем меня.

С каждым словом его взгляд проникает все глубже, помечая меня. Поверить не могу, что он думает, будто его нелегко любить. Мне кажется, что я любила его с того самого момента, мой взгляд встретился с его; в нем была загадка, которая закралась мне в душу.

Я прижимаюсь к Фениксу губами и перекатываю нас так, что теперь сижу на нем, потираясь о его длину и толкаясь к нему бедрами. Я разрываю поцелуй, меня переполняют пот, желание и все, что между ними. Встречаюсь взглядом с Фениксом. Его губы приоткрыты от жажды.

— Любить тебя бесконечно просто, Феникс, — шепчу я в мутный утренний свет. — И я тоже тебя люблю.

***

Интересно, как я вообще могу работать. После того как я сказала Фениксу, что люблю его, он довел меня до края ртом, пальцами, членом. Мое тело пресыщено. Кажется, я в липком беспорядке эмоций и похоти.

Пока я провожу уроки, мысли мои вращаются вокруг темных вещей. Думаю, мама и Максвелл все еще в городе, но они все еще не попытались выйти со мной на контакт. Из-за чего я задаюсь вопросом: не планируют ли они чего-нибудь.

Во время перерыва в мою дверь стучат, и сразу же после этого в класс заходит Тим. Он нацепил застенчивое выражение лица, его обычная уверенность сегодня едва присутствует.

— Тим, — говорю я, когда он встает перед моим столом, не понимая, что он собирается сказать. Больше всего я боюсь, что он выдвинет обвинения против Феникса за то, что тот его ударил.

Он пробегает рукой по выгоревшим волосам.

— Я просто пришел извиниться за то, что произошло вчера. Мне жаль, что я так давил на тебя с этим ужином.

Я изучаю его. Такого я точно не ожидала. А потом я вижу это. Страх в его глазах. В какой-то момент он, должно быть, распознал убийцу в Фениксе. И теперь он боится.

— Все в порядке, Тим.

— И… эм… твой дружок… скажешь ему, что я и перед ним извиняюсь? Я бы сделал это лицом к лицу, но, думаю, мои яички мне слишком дороги.

Его попытка пошутить ощутимо поднимает настроение.

— Да, я ему передам, — улыбаюсь я.

— Я был задницей. Такого больше не повторится. Так ты встречаешься с ним? — неуверенно спрашивает он.

Я закатываю глаза.

— Он мой сосед, Тим.

То, что есть у нас с Фениксом, слишком дорого, чтобы говорить об этом с другими людьми. Хочу сохранить это еще немножко. Тим, кажется, понимает, о чем я, поэтому кивает и уходит из комнаты со словами о том, что мы увидимся за обедом.

Этим вечером Феникс приходит ко мне, и я готовлю нам ужин. После он просит меня поиграть на пианино. Я сажусь на скамью, вспоминая первый раз, когда я для него играла, тогда он расположился под инструментом, сел между моих ног и опустился на меня.

Мои пальцы сжимаются от воспоминаний об этом, и я начинаю играть вторую часть Метаморфозов Филипа Гласса. В ней повторяется та тема. С Фениксом я меняюсь. Он очаровывает меня; все то новое, что я открываю в нем, помогает мне узнать кое-что новое и о себе.

Эта часть светлее, чем первая. Если представить превращение гусеницы в бабочку, то первая часть похожа на гусеницу, а вторая — на бабочку. Феникс лежит на диване, его длинные ноги свисают с края, а руки покоятся под головой. Он наблюдает за моей игрой.

Я сама кажусь себе гусеницей, живущей внутри своего кокона и не показывающей себя никому, кроме Гарриет. Я все еще жила в этом коконе, когда встретила Феникса. Я не была уверена, что хочу освободиться, но он вдохновил меня, научил расправлять крылья и лететь. Я узнала, как он выжил, как ему удалось сохранить разум после всех тех темных вещей, к которым его принуждали. Это придало мне сил. Если Феникс смог выжить после всего, что он перенес, у меня точно должно получиться.

Я, конечно, могу пережить кусок дерьма вроде моего брата.

Я больше ничего не позволю ему забрать у меня.

Где-то в процессе я забываю о своих мыслях, не чувствуя ничего кроме музыки. Все кончается тем, что я играю все пять частей. Гарриет столькому научила меня за все эти годы. Иногда мне казалось, что моя единственная отдушина — сидеть у этого самого пианино в ее доме в Уэльсе и теряться в песнях.

Однажды я нашла старое пианино у задней стены школьного актового зала. Я была очень рада найти это фортепиано, но когда я села за него, чтобы начать играть, оно чувствовалось иначе, чем кабинетное фортепиано Гарриет. Когда я пожаловалась ей на это, она сказала, что инструмент не имеет значения. Что музыка живет внутри меня и что если ей действительно надо найти выход, можно будет использовать старую сломанную палку и поверхность стола, если это все, что есть под рукой.

Я рассмеялась и назвала ее сумасшедшей. Невозможно сыграть Бетховена, имея лишь палку и столешницу. Гарриет рассмеялась в ответ и сказала, что люди называют ее сумасшедшей всю ее жизнь. А ей казалось, что она единственная здравомыслящая персона среди сумасшедших. Я никогда не говорила ей этого, но мне тоже так казалось.

Когда я заканчиваю играть, Феникс подходит ко мне, обхватывает меня руками и несет наверх, в кровать. Мы раздеваем друг друга и обнаженными скользим под простыни. Феникс прижимает меня к себе, наши сердца бьются в унисон. Никто из нас не инициирует секс, но каким-то образом просто лежать и держать друг друга кажется чем-то намного более интимным.

Когда я засыпаю, мне снятся сны о будущем, которое кажется ярким.

Глава 22

Следующие несколько дней Феникс занят большим заказом в магазине. Я впервые вижу Максвелла с того дня, как они с мамой появились в моем доме. Снимая с велосипеда крепление, чтобы поехать домой после школы, замечаю, что он стоит у ворот, щеголяя сильно ушибленной челюстью. Насколько я понимаю, это результат удара Феникса.

Я выезжаю и останавливаюсь в паре шагов от него, напоминая себе о своих метаморфозах, о том, как сбросила свой панцирь страха. Мне нужно разобрать его по косточкам, чтобы понять: бояться здесь нечего. Он не больше чем грустный мелкий мужчина, который ненавидит себя настолько, что чувствует необходимость распространить эту ненависть на других. Я сосредотачиваюсь на его одутловатом лице, на его тонких редеющих волосах и понимаю, насколько нелепо было трястись из-за него так долго.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я, высоко подняв подбородок и холодно на него посмотрев.

Он смеется, пнув окурок носком ботинка. Когда Максвелл смотрит прямо на меня, его глаза сужаются.

— Думала, твое дерьмишко не завоняет? Слышал, ты звонила Шарлотте.

— В таком случае ты, должно быть, слышал и о том, что я знаю: ваша маленькая история по папу — ложь. Вам нужно вернуться домой, Макс. Здесь для вас нет ничего, и денег Гарриет вы не получите. Она в гробу перевернется от мысли, что ты получишь хоть пенни.