Стрелок-2 (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 46

— Кто там? — поинтересовалась она, прежде чем отворить.

— Госпожа Берг, здесь проживает? — раздался снаружи какой-то странно знакомый голос.

— Да, — улыбнулась она, ожидая клиентов, и принялась отпирать запоры.

Оббитая зеленым коленкором дверь распахнулась, и перед модисткой предстал её старый знакомый. Из той прошлой жизни, которую ей так иногда хотелось забыть.

— Здравствуй, Геся.

— Это вы? — вздрогнула она.

— Неужели ты думала, что я тебя не найду?

Девушка растерянно посмотрела ему в глаза и тихо спросила:

— А зачем вы меня искали?

— Может, ты пригласишь меня войти? — вопросом на вопрос ответил Будищев.

— Да, конечно, проходите, — смешалась она.

— А у тебя милая квартирка, — похвалил Дмитрий, оказавшись в гостиной.

— Спасибо. Неугодно ли чаю?

— Геся, перестань мне выкать, а то мне кажется, что разговариваешь с кем-то другим.

— Но мы…

— Мы с тобой давно знакомы, прошли войну, ты меня перевязывала, если помнишь.

— Да. Вы правы… ну хорошо, ты прав. Но ты, так и не ответил, зачем ты меня искал?

— А сама не знаешь?

— Нет.

На лицо Дмитрия набежала тень. Некоторое время он молчал, как будто собираясь с мыслями, потом, наконец, решился и принялся говорить. Сначала короткими будто рубленными фразами, потом всё более увлекаясь становясь оттого красноречивым.

— Геся, я люблю тебя! С того самого момента как увидел впервые в Бердичеве. Ты тогда пришла проводить нашего Николашу. Я помню в каком платье ты была одета; помню шляпку; длинные до локтя перчатки. Ты была самая красивая на том перроне. Послушай, я не виноват в том, что у вас не сложилось с Штерном. И уж тем более не виноват в его смерти. Меня тогда вообще в полку не было…

— У тебя хорошая память.

— Ты о чем?

— Может, ты вспомнишь ещё и о том, зачем врал, будто знал моего брата?

— Геся, я же все тебя объяснил…

— И ты думаешь, что этого довольно?!

— А что я ещё могу сделать?

— Господи! Да оставь меня в покое!

— Не могу. Прости. Ты помнишь Лешку?

— Лиховцева?

— Да.

— Конечно, помню. Это же друг Николаши, очень приятный и воспитанный молодой человек. У него ещё была невеста, как её…

— Софья.

— Да, кажется, Софья. Ты не знаешь, как у них всё сложилось?

— Никак.

— Что?!

— Никак, говорю, не сложилось. Увидев его без ноги, невеста тот час выскочила за другого.

— Какой ужас!

— А его позвала быть шафером.

— Это невозможно! Ты врешь мне. Не знаю почему, но ты, верно, хочешь сделать мне больно!

— Нет, что ты.

— Тогда зачем ты вспомнил об этом?

— Просто он сказал тогда, что если нам суждено быть вместе, то мы будем. И нравится тебе или нет, то наша встреча это знак судьбы. Ты ведь тоже хотела меня найти, не правда ли?

— С чего ты взял?!

— А зачем ты рассказала своим новым товарищам обо мне? Кстати, зачем ты вообще с ними связалась?

— Это получилось случайно. А второе тебя вообще не касается!

— Ещё как касается. Помнишь, я говорил, что убью любого, если он будет угрожать тебе?

— Они вовсе мне не угрожают.

— Ошибаешься! Эти твои народники — полные отморозки. Рано или поздно, они вляпаются в какое-нибудь дерьмо и утянут тебя за собой.

— Они хотят только хорошего. Они борцы за народное счастье…

— И готовы перебить половину этого самого народа, чтобы осчастливить вторую.

— Как ты можешь так говорить? Ты же их совсем не знаешь!

— Зато я хорошо знаю, чем всё это кончится.

— И чем же? — раздался от двери насмешливый голос.

Гедвига и Дмитрий одновременно оглянулись и увидели стоящего в проеме Крашенинникова. Ипполит Сергеевич всё это время с нескрываемым интересом прислушивался к их разговору, но в последний момент не выдержал и вмешался.

— Дядя, тебя стучать не учили? — первым опомнился Дмитрий.

— А я, некоторым образом, у себя дома.

— Что?!

— Что слышали. Я снимаю эту квартиру для госпожи Берг и, следовательно, являюсь здесь хозяином.

— Это правда? — повернулся к девушке Будищев.

Та не нашла в себе сил ответить и лишь затравлено молчала, прикрыв лицо руками.

— Ну что же ты, голубушка, — продолжал адвокат. — Хоть бы дверь закрыла, ей богу.

— Вам не следовало так поступать, — глухо отозвалась модистка.

— Да, — бесстыдно согласился Ипполит. — Не слишком красиво получилось, но я даже рад, что услышал всё это. Не в каждом романе прочитаешь про такое!

— Ладно, пошел я, — хмуро заметил Дмитрий, с неприязнью глядя на Крашенинникова.

— Но вы так и не ответили, чем все это закончится?

— Для кого как.

— В каком смысле?

— Очень просто. Ты этих дурачков, вроде Максима, на смерть пошлешь, а сам будешь в шоколаде. Такие как ты — всегда в выигрыше.

— Вы фундаментально ошибаетесь на наш счет! Мы — борцы за народное счастье и не боимся сложить головы за свои идеалы. И если надо будет, то и я, не колеблясь, положу свою жизнь на алтарь революции. А вы способны на такое? Вы сможете пожертвовать собой, чтобы уничтожить тирана?

Дмитрий, некоторое время, не мигая, смотрел на упивавшегося своим красноречием Крашенинникова. Громкие слова адвоката не произвели на георгиевского кавалера ни малейшего впечатления, но вот явно сквозившее в них обвинение в трусости показалось обидным. И Будищев не выдержал.

— То, что вы собираетесь погибнуть, говорит лишь о вашем непрофессионализме, — с кривой усмешкой заявил он Ипполиту. — А теперь, если нет крыльев, посторонись.

— Каких крыльев? — удивился тот.

— А вот я тебя сейчас в окно выкину, тогда узнаешь, отчего люди не летают как птицы!

Дорога домой показалась графу Вадиму Дмитриевичу невыносимо долгой. Казалось что лошади еле плетутся, кучер совершенно их не понукает, а колесные оси скрипят так, как будто не видели смазки со времён выхода из каретной мастерской. Но хуже всего, казалось что каждый прохожий бездельник, каждый зевака завидев блудовскую карету ткал в неё пальцем и говорил окружающим: — «смотрите, это едет первое посмешище на весь Петербург»!

Наконец, экипаж остановился возле дома и чиновник для особых поручений, сделав каменное лицо, прошел мимо вытянувшегося перед ним швейцара и поднялся по лестнице к себе. Сестра, услышав шум, вышла из своей комнаты и встретила его на пороге гостиной.

— Ты сегодня рано, — немного удивленно спросила она, но, заметив выражение лица брата, всполошилась и озабочено воскликнула: — Что с тобой, Вадим?

— Вы ещё спрашиваете?! — взвился тот и, может быть, впервые в жизни посмотрел на Антонину Дмитриевну с такой неприязнью.

— Да скажи же ты, наконец, в чем дело?

— Дело в вашем протеже, которого вы, непонятно почему, полагаете моим сыном!

Выпалив это, и дав, таким образом, выход своему раздражению, Вадим Дмитриевич неожиданно успокоился и смог присесть за стол, бросив на него цилиндр и перчатки. Сестра, которую совершенно не смутили ни его горячность, ни сказанные им слова, присела рядом. Помолчав несколько времени, и убедившись, что брат успокоился, она положила руку ему на ладонь и мягко спросила:

— Так что же всё-таки произошло?

— Ничего особенного, — буркнул тот, уже жалея, что дал волю чувствам.

— Настолько, что ты бросил прием, прибежал домой и наговорил мне Бог знает каких глупостей?

— Прости, Тоня, но меня вывели из себя.

— Кто?

— Ну, ты вероятно слышала о графине Богарнэ?

— Морганатической супруге герцога Лейхтенбергского? Да слышала, причем весьма мало хорошего!

— В действительности она ещё хуже, — желчно усмехнулся Вадим.

— Так зачем ты бываешь в таких местах?

— Ну, милая моя, она теперь всё-таки член императорской фамилии, а я по долгу службы вынужден бывать на приемах. Не думаешь же ты, что мы повстречались в бор… в неподобающем месте.

— Хм, я действительно не думала, до сего вечера, что ты можешь бывать в таких «неподобающих местах», особенно начинающихся на…