Стрелок-2 (СИ) - Оченков Иван Валерьевич - Страница 41

— Есть кто живой? — громко осведомился Барановский.

— Чего изволите? — как чёрт из табакерки выскочил мальчишка с большой отверткой в руке.

— Мне бы Дмитрия Будищева.

— Ой, это вы? — признал бывшего хозяина ученик.

— Да. А ты, кажется, Трифонов, Семён?

— Ага.

— И как твоё самочувствие, ты ведь в больнице был?

— Благодарствую, Владимир Степанович. Благодарение Господу, хорошо уже всё!

— Ну, что же, замечательно. Но я хотел увидеть твоего нынешнего хозяина.

— Дмитрий Николаевич в газету пошли.

— Зачем?

— Известно зачем, — рассудительно отвечал мальчишка. — Рекламу заказывать!

— Вот как? Досадно. Я желал бы с ним переговорить.

— Так нету его, — развел руками Сёмка.

— Это я уже понял, но ты передашь, что я приходил?

— Непременно. Я завсегда ему передаю, как кто-то приходит. Жалко только грамоты не знаю, чтобы записывать.

— Что, записывать?

— Так адреса заказчиков, пожелания всякие, ну и разное там…

— И что много клиентов?

— Нет пока, но троим уже поставили, а двоим завтрева будем ставить.

— Ставить, что?

— Так звонки елестрические!

— Может гальванические?

— Нет, Митька, ой, то есть, Дмитрий Николаевич говорит, что эдак не правильно, а надоть — елестрические, вот!

— Тогда, может быть, электрические?

— Ага, они самые!

— Слушай, Семён, а где Будищев сейчас живет?

— Так здесь мы с ним и проживаем, — развел руками ученик. — И столуемся тут же.

— И кто же вам готовит?

— Так, Дмитрий Николаевич на все руки мастер. И звонок придумать и кашу сварить.

— А спите тоже тут?

— Ага, — ответил мальчишка и насупился.

Дело в том, что тут он немного слукавил. Сам он ночевал, действительно, в подвале, а вот с Дмитрием это случалось не всегда. К примеру, вчера они ставил звонок вдовой купчихе и, когда закончили, Дмитрий отослал его в мастерскую, а сам зачем-то задержался. Вернулся он уже под утро, усталый, но довольный как кот, обожравшийся соседской сметаны. Сёмке же было страшно спать в одиночестве и потому он немного сердился на своего наставника и хозяина.

— И что же, вы вдвоем тут работаете?

— Да. Правда, Мить… ой… в общем, говорил, что надо набрать ещё мальчишек.

— Отчего же именно мальчишек?

— Так, легче молодых научить, чем старых переучивать, — гордо ответил ученик гальванёра, явно повторив чужие слова.

Что думает простой человек, когда слышит слова — «редакция газеты»? наверняка ему в голову приходит вид большого присутственного места, где важные господа с очень умными лицами «делают макет», обсуждают «набор», и многие другие вещи с непонятными, но оттого ещё более чарующими названиями. И именно благодаря их труду, на свет появляются широкие, пахнущие свежей типографской краской, листы бумаги, благодаря которым читающая публика узнаёт о важных новостях, политических событиях и чрезвычайных происшествиях.

Увы, редакция газеты «Петербургский вестник» весьма мало напоминала эту картину. Помещалась она в маленькой квартирке доходного дома из трех комнат, одну из которых занимал главный редактор, в другой корпели над работой его подчиненные, занимавшиеся макетом, а третья являла собой что-то среднее между прихожей и буфетом. Последнее обстоятельство было весьма важным, ибо с мелкими корреспондентами расплачивались прямо на месте, а гонораром служил бутерброд с ветчиной. Иногда, в качестве особого благорасположения редактора к нему полагалась рюмка водки, но для этого надо было уж постараться!

Сегодня Николай Постников постарался и впервые был поощрён таким образом. Исполнявший роль буфетчика, стенографист Сергей — неопределенного возраста тощий субъект, с невероятно грязным воротничком, священнодействуя, нацедил из штофа кристально прозрачной жидкости в стопку из мутного стекла и пододвинул её только что принятому в штат журналисту.

Поскольку новоиспечённая «акула пера» последний раз ела ещё вчера, протянутая за водкой рука явно подрагивала. Дождавшись, когда на блюдце с синей каймой и отщерблённым краем окажется вожделенная закуска, Николай одним махом опрокинул хлебное вино в рот. Живительная влага факельным шествием прошествовала по иссушенной глотке и попав в желудок мгновенно воспламенила в нём жар.

— Эх, хорошо пошла, — крякнул от удовольствия Постников, и тут же вцепился зубами в бутерброд. Хлеб, по правде говоря, был суховат, а ветчина не особо свежей, но всё это было такой мелочью, так что молодой человек мгновенно расправился с закуской и обвел немногочисленных присутствующих победным взглядом.

— Поздравляю, коллега, — флегматично подал голос с дивана Ефим Нарышкин — один из немногих постоянных репортеров «Петербургского вестника».

— Благодарю!

— Перешли из «бутербродных корреспондентов» в «рюмочные»?

— То ли ещё будет!

— Не сомневаюсь, — и не подумал скрывать свой скепсис Ефим.

Но обрадованному своей удачей Постникову не было дела до его ехидства. В последнее время ему и впрямь везло. Хотя началось всё, говоря по совести, не особо хорошо, и он попал в самую настоящую тюрьму, но потом всё наладилось. Суд, перед которым он предстал за то, что влепил пощёчину одному негодяю, неожиданно встал на его сторону и нашёл, что пострадавший сам спровоцировал молодого человека на «оскорбление действием» и оттого штрафу назначил — самые пустяки.

Что ещё более важно, хотя Николай и проиграл почти всё свои вещи в карты сокамерникам, перед зерцалом[43] он появился всё же прилично одетым. Дело было в том, что один из недавно освободившихся сидельцев, выйдя на свободу, ухитрился найти знакомых Постникова и рассказать им о его бедственном положении. Слава Богу, те проявили настоящее сострадание и собрали с миру по нитке, всё необходимое, чтобы их товарищ смог прикрыть свою наготу.

С тех пор дела бывшего канцеляриста неожиданно пошли в гору. Во-первых, все знакомые, узнав о его злоключениях, не отвернулись от молодого человека, а сочли «страдальцем». Потому хотя бы первое время вопрос о хлебе насущном стоял перед ним не так остро. Во-вторых, свои впечатления о реалиях околотка, он сумел правильно оформить и продать в газету, как репортаж с места событий. Этот опус неожиданно понравился читателям, и Постников понял, что напал на золотую жилу. Ещё вчера он был «бутербродным», сегодня стал «рюмочным», а то, что будет завтра — несомненно, превзойдет самые смелые ожидания!

— А кто был тот мастеровой, что принёс весть, о пропаже ваших вещей? — неожиданно поинтересовался Нарышкин.

— Да так, один знакомый, — неопределенно ответил Николай. — А что?

— Да так, — пожал плечами репортер. — Хорошо излагал, подлец! Даже я расчувствовался и пожертвовал для вас свои носки.

Говоря по совести, молодой коллега не слишком-то оценил данную жертву, ибо они были разного цвета, и, скажем прямо — не особо чистыми, но выглядеть неблагодарным ему не хотелось, и потому он сдержанно поблагодарил:

— Вы крайне выручили меня.

— Ну, что вы, какие пустяки, — благодушно ответил старший товарищ. — Вернуть только не забудьте!

Постников промолчал в ответ и с надеждой взглянул на Сергея, но стенографист уже запирал буфет на ключ. Тяжко вздохнув, надежда отечественной журналистики, решил в очередной раз рассказать о человеке, с которым злодейка-судьба свела его в узилище. Тем более, что такие рассказы, в последнее время, частенько заканчивались угощением. Надо сказать, что повествования эти с каждым разом расцвечивались новыми красками и становились всё более драматичными.

— На самом деле, это не совсем обычный знакомый.

— Что вы говорите?

— О, если бы вам довелось узнать его так, как мне, вы бы, несомненно, восхитились его человеческими и боевыми качествами!

— Боевыми?

— Да! Именно! Видели бы вы, как он противостоял разбойникам, содержавшимися в нашей камере! На всякий каверзный вопрос — у него был ответ. На каждую угрозу — своя. А уж как ловко он владел кулаками — это уж и вовсе не поддается описанию. Вообразите, он один управился с десятком «лацароне»[44] вздумавших напасть на него!