Пионеры на море - Гаврилов Петр Павлович - Страница 30

Музыканты изо всех сил дуют в свистульки, пиликают на круглых балалайках со струнами толщиной в палец, звенят на чем-то в трензеля и бьют в гонги.

Гришка разинул рот на невиданное зрелище. К нему подошел толстый китаец и знаками стал объяснять что-то.

— Садитесь за стол, Чернов, здесь так не смотрят. Артисты обидятся!

Рука командира трепала Гришкины волосы и ласково подтолкнула парня к столу.

Военный оркестр заиграл «Варшавянку», не обращая внимания на артистов.

На улице рвались сотни шутих, заглушая голоса и отравляя воздух запахом пороха.

Краснофлотцы, перебирая в руках длинные палочки, обменивались недоумевающими взглядами. Гришка, надув щеки, взял две своих, забарабанил ими по столу.

— Трам-та-та-рам!..

Остап больно дернул его за руку.

— Ты что, очумел? Пожалуйста! Это ж для еды удобство, а ты по столу барабанишь!

Гришка растерянно пробормотал:

— А я думал — палки для барабана. У нас в отряде такие вот.

Бои, лавируя меж Стульями, разносили чашечки с супом. Кок объяснил:

— Суп из бамбука.

Гришка нерешительно ковырнул палочкой в чашке.

— Интересно, кто у них на камбузе работает? Как же есть этот бамбук-то, дядя Остап?

— Пожалуйста…

Кок поднес чашечку ко рту, ловко подпихивая палочками гущу.

Гришка зажмурился, опрокинул обеими руками суп в рот и поперхнулся. Кок, облизываясь, урчал:

— Замечательное блюдо.

За веселой беседой бамбуковый суп был проглочен благополучно. За ним, как по мановению палочки волшебника, последовали бесчисленные блюда: рисовые птички, чуть больше майского жука, акульи плавники, сомнительные рыжие червячки вне менее сомнительном рыжем соусе.

Краснофлотцы пробовали отодвинуть чашки, но китайцы, искренно обижаясь, придвигали их обратно.

Когда были поданы яйца, которые пахли так, словно их берегли несколько месяцев в жарком помещении, Мишка заерзал на стуле, вытирая ладонью горячий пот с лица.

Гришка заметил это и крикнул:

— Ешь, Мишуха. Мы ребятам на ячейке все расскажем. За это они нам все должны простить! Не простят — мы их сами тухлыми яйцами накормим!

Наступила тишина. Переводчик сказал:

— Наш вождь, доктор Сун-Ят-Сен, ждет дорогих гостей к себе в ставку.

Его слова заглушил сумасшедший треск фейерверка: обед кончился.

ДОРОГА К ФРОНТУ

Специальный поезд, постукивая на стыках, уносил краснофлотцев к Сун-Ят-Сену. Гришка с Мишкой не отходили от окон. Поезд то с грохотом врезывался в тоннели, то бежал по краю пропасти.

За окнами бесконечной лентой тянулись выжженные сопки, мелькали кумирни[58] с загнутыми краями крыш, покинутые кладбища и бедные китайские деревушки. Их сменяли зеленые поля риса с копошащимися на них полуголыми китайцами в широких соломенных шляпах.

На редких остановках попадались полуголые, истощенные налогами, войной и голодом крестьяне. Из окон поезда видны были их убогие, жалкие лачужки. По узким зловонным уличкам бродили по колено в грязи понурые люди. Здесь же вместе со свиньями копошились неимоверно грязные китайчата. Китаянки, подымая ребятишек к окнам вагона, несмело улыбались.

Гришка с Мишкой не уставали передавать за окна все то, что приносили китайцы-повара из кухни поезда. В раскосых глазах матерей вспыхивала благодарность и жадные руки вырывали пищу. Свесившись из окна, краснофлотцы молча смотрели на то, как ручонки китайчат загребают хлеб.

— Вы — первые европейцы, которых так встречают крестьяне, — поблескивая стеклами очков, проговорил переводчик.

Паровоз взвыл долгим гудком. Из-за желтой сопки вынырнули красные черепицы станции. По вагонам забегала стража.

Переводчик снял шляпу, роговые очки и благоговейно сказал:

— Сун-Вен[59].

СУН-ЯТ-СЕН

Ужин у Сун-Ят-Сена был европейским. Проходил он под грохот отдаленных выстрелов, под сигналы китайских горнистов, в напряженной тишине прифронтовой полосы. После ужина Сун поблагодарил краснофлотцев за визит и пригласил на берег реки. Переводчик сказал:

— Сейчас вы увидите самое любимое зрелище китайцев.

С гор тянуло ночной прохладой. Краснофлотцы на табуретках и прямо на земле сидели в ожидании зрелища. Сун-Ят-Сен расспрашивал их без конца.

На реке возвышалась затейливая высокая арка. Под ней копошились китайские солдаты.

Послышалась гортанная команда офицера. Солдаты отбежали.

Внизу башни зеленым светлячком замелькал огонек и пополз вверх. Через секунду башня загорелась всевозможными огнями. В воздух взлетели огненные фонтаны, с сухим треском закрутились яркие мельницы. От силы огня башня вздрогнула и медленно завертелась, выбрасывая каскады огня из разноцветных огненных брызг.

Раздался взрыв. Голубое пламя озарило скуластые, сияющие восторгом лица солдат. Многие из них хлопали в ладоши и прыгали, как дети. Башня остановилась, фыркая дымом. Опять вспыхнул зеленый огонек, пополз кверху, зажег сотни фигурок. Снова забушевало море огня, засияли слепящие глаза фонтаны.

Башня завертелась в другую сторону, брызгая яркими искрами. Смешные фигурки, изображающие людей, зверей и птиц, с треском кувыркались, крутились, взрывались; из них выскакивали другие фигурки, вертясь в огненной карусели.

Второй взрыв, оглушительней первого, взорвал башню. В воздух взметнулись римские свечи, и списывая огненные дуги, разлетались бойкими огоньками в черном небе.

Стало светло, как днем. Река играла всеми цветами радуги, отражая огненную бешеную пляску.

С грохотом разорвалась последняя ракета, и снова все погрузилось в темноту. С реки тянуло угарным дымком, напоминая о действительности; в горах раздраженно кашляли орудия.

Сун-Ят-Сен заметно обмяк, осунулся, словно огонь фейерверка унес частичку его сил. Он встал, ласково прощаясь с краснофлотцами.

Подбежали двое солдат. Сун-Ят-Сен оперся на их плечи.

Краснофлотцы молча смотрели на большого человека. Не находя слов, все сняли фуражки. Губы его задвигались. Переводчик нагнулся к нему, ловя тихие слова, и, обернувшись к краснофлотцам, сказал:

— Сун-Ят-Сен благодарит вас за радость, доставленную вашим приходом в китайские воды. Теперь уже ближе кажется ему победа революции в Китае. Доктор Сун-Вен желает вам доброй ночи, просит передать горячий привет в СССР рабочим, крестьянам, красной армии и флоту. Он надеется проводить вас завтра…

Мишка не помнил, что толкнуло его вперед. В два прыжка очутился он рядом с Сун-Ят-Сеном и, с трудом сдерживая подступающие к горлу слезы, взволнованно сказал:

— Дорогой товарищ Сун-Вен! Мы… я… все не забудем никогда, что видели в Китае. Привет вам от пионерского отряда завода «Красные зори» в Москве и… от всех ребят-пионеров. Мы хотим, чтобы вы долго еще жили… И революция в Китае тоже… Жила и победила. Мы все будем помнить вас и расскажем про вас всем… А то к нам приезжайте, поправитесь. Не хворайте только, пожалуйста, не хворайте, дядя Сун-Вен!

Сун-Ят-Сен нетерпеливо поглядел на переводчика, и когда тот перевел ему слова Мишки, он словно помолодел и улыбнулся так, что всем захотелось засмеяться, нагнулся к мальчугану и поцеловал сухими губами Мишкин лоб.

Прошептав что-то на ходу, Сун-Ят-Сен оперся на плечи солдат и ушел к себе. Цыновки медленно упали за его спиной. Мишка подбежал к переводчику.

— Что… что сказал Сун-Вен?

Переводчик положил ему руку на плечо и печально проронил:

— Он очень болен… Это такое горе… Ему трудно было ответить. Но он сказал, что любит всех пионеров вашей страны и пионерам завода «Красные зори» просит передать его искренний привет.

Когда краснофлотцы, охраняемые почетным конвоем, еле справляясь с переживаниями и усталостью, шли к вокзалу, Гришка шепнул: