На баррикаде
(Рассказ) - Гаврилов Петр Павлович - Страница 2

— Палачи! — закричала она семёновцам. — Нас убьёте — дела нашего вам не убить никогда!

Пули свистели вокруг Настюши, но она встала во весь рост, грозя семёновцам маленьким своим кулачком, красивая, бесстрашная.

Степан осторожно, но сильно толкнул девушку за прикрытие.

Он взглянул на Настюшу, потом на дружинников с такой гордостью и с такой верой в победу, что Настюша ответила ему спокойной и светлой улыбкой, а лица у дружинников стали как на празднике. Баррикада начала отстреливаться ещё яростней. Но и по ту сторону затевалось что-то угрожающее…

По фанерному ящику вдруг словно палкой ударило. На Колькину шапку посыпались щепки. Пронёсся звук, похожий на раздражённое жужжание мухи.

Наклонив голову, Колька осторожно заглянул в отверстие и усмехнулся, довольный. Теперь, находясь в полной безопасности, можно было видеть всё, что творилось в переулке.

Ему и невдомёк было, что это смертельная пуля, пробив фанеру, прожужжала над его головой. Возьми она чуть ниже, так и угодила бы в голову…

Как-то раз отец взял Кольку с собою в чайную. Сладок был чай вприкуску, ещё лучше — крендель! Колька потягивал чай с блюдца и отдувался, как взрослый. На стене чайной красовались яркие картинки про японскую войну. Солдаты, наши и японские, с офицерами впереди бежали друг на друга, вытаращив глаза и выставив ружья со штыками. Наши — в сапогах, японцы — в каких-то белых чулках с пуговками. В воздухе рвались ярко-желтые шимозы, развевались знамёна. Барабанщик бил наступление, и у него тоже были вытаращенные глаза, а по лицу стекала красная кровь…

Теперь ненарисованные, а всамделишные солдаты с ружьями наперевес бежали, крича и стреляя, но не на японца, а прямо на Кольку.

Офицеры в голубых шинелях сердито размахивали блестящими шашками. Стало быть, всё ж увидели дырку в ящике, черти глазастые!

Кольке стало жутко. Он беспокойно заёрзал в ящике: не пора ли махнуть домой?

Вдруг он услышал над собой громкий голос Степана:

— Спокойно, товарищи! Не робей! Выбирай каждый свою цель! Слушай меня! Без команды не стреляй!

Всё приближаясь, крики солдат звенели в воздухе и, казалось, заполнили весь переулок. Баррикада молчала. Мурашки заскакали по Колькиной спине.

— Бей! — отрубил Степан.

Колька зажмурился и втянул голову в плечи, для верности прикрыв её обеими руками. Раздался такой страшный треск, как будто баррикада под дружинниками разломалась на части и сейчас все, кто был наверху, попадают в ящик, задавят Кольку и всё на свете.

Но ничего такого не произошло. Можно было с осторожной заглянуть в дырку одним глазом, но и второй глаз вдруг раскрылся сам собой: солдаты с острыми штыками были совсем близко. Теперь-то достанут до ящика — и прямо за уши, это уж как полагается!

Ух, да что же это такое? Вон офицер как-то чудно повернулся на бегу, словно что-то хотел сказать солдатам, но вместо этого выронил шашку из руки и плашмя упал на снег.

— Бей, бей! — услышал Колька над собой хриплый, но весёлый голос Степана.

Всё вокруг трещало и кричало, как на пожаре.

Ага! Вон сразу два солдата и ещё один — не то им по затылку дали, не то они что-то нашли на мостовой и скорей бросились на находку, чтобы другие не увидели: чур, наше!

Но солдаты и офицер так больше и не встали со снега.

До Кольки донёсся звук солдатского рожка — он испуганно пел отход. Солдаты закопошились около своих убитых и раненых, куда-то потащили их. На баррикаде снова закричали «ура», и огонь дружинников прекратился.

Послышалось металлическое щёлканье, и что-то, тихонько звякнув, упало в ящик и подкатилось к Колькиным валенкам. Это была медная гильза от патрона. Колька поднял её. Чувствуя, как теплота меди передаётся озябшим ладоням, он сдвинул шапку на затылок и, счастливый, прошептал:

— Ловко мы царя-то! А то ишь, кровопийца, всё себе норовит захапать. Шалишь! Это, брат, тебе не что-нибудь… небось баррикада…

Ещё одна гильза упала рядом. Колька вытянулся из ящика, подобрал её. Теперь ребята во дворе так и скосятся от зависти. А как же!

Ну, самое страшное миновало: солдаты дали стрекача. Степан, наверное, уведёт своих в чайную — на радостях пить чай с кренделями. Скоро можно будет и Кольке домой — с пулями. Э-эх, ловко!

Вот их упало в ящик ещё несколько штук, помельче, — наверное, от Степанова пистолета. Ладно, придётся уж и ребятам дать. По одной штуке на брата. А ну-ка, если сызнова всё пересчитать?

В переулке снова тревожно защёлкали выстрелы.

Настороженно молчала баррикада. Рабочие следили за действиями семёновцев. После неудачной атаки в лоб солдат не стало видно в переулке. Потом они появились опять, перебегая один за другим. Лёжа за каменными тумбами, семёновцы открыли частый огонь по баррикаде. Дружинники, выжидая, не отвечали — берегли патроны.

Вдруг с соседнего дома с испуганным карканьем взлетела стая галок. Степан посмотрел туда и сказал мрачно:

— Теперь они с крыш начнут по нас бить. В обход пойдут. Гляди в оба, товарищи!

Так и случилось. С крыш баррикаду стало видно как на ладони. Обозлённые сопротивлением рабочих, семёновцы били не переставая. Пули с треском пробивали доски, хлюпали в брёвна и всё чаще находили, кого искали.

Уже пятеро раненых дружинников лежали на снегу, за баррикадой.

Настюша потеряла свою круглую шапочку. Не уставая, она перевязывала раненых. Тонкие пальцы девушки дрожали и были в крови. А двум молодым дружинникам уже не нужна была перевязка…

Степан оглядел баррикаду и потемнел лицом.

— Товарищи, мы своё дело сделали. Отходить пора. Убитых и раненых — с собой. Кто останется прикрыть отход?

На опасное дело вызвались трое дружинников. Среди них был и Константин. Им оставили побольше патронов. Степан спросил:

— Ребята, как… ничего?

— Сами знаем. Прощайте… — ответил за всех Константин.

Он приник к щели и выстрелил.

Уходящие дружинники подняли раненых, забрали убитых, их оружие и вскоре скрылись в проходном дворе, тут же за баррикадой.

Семёновцы с крыш заметили отход дружинников.

Перебегая от тумбы к тумбе, солдаты всё ближе подвигались к баррикаде, не переставая стрелять.

Однако Степан знал, кому он доверил остаться на баррикаде. Трое дружинников осаживали солдат меткими выстрелами, прикрывая отход товарищей. Но вскоре баррикада стала отвечать только двумя выстрелами, потом одним. Вот не слышно стало и этого…

Мороз окончательно одолел Кольку. Ноги вовсе зашлись, пальцы перестали шевелиться. Патроны сделались холодными и, словно в клею, прилипли к ладоням. Пришлось их положить в карманы.

— Замёрзнешь тут с вами! — сказал Колька и полез вон из ящика.

Он осторожно высунул голову наружу и, точно котёнок при виде большого пса, тут же юркнул обратно: на баррикаду с ружьями наперевес бежали солдаты. Лица их были красны и страшны. И кричали они громко и тоже очень страшно.

Колька прижался к стенке ящика и уже хотел заплакать, но решил подождать. Когда солдаты доберутся до него, тогда дело особое. А наверху уже что-то громыхало — всё равно как дома, если к верхним жильцам приходили весёлые гости.

Солдаты ворвались на баррикаду и рушили её. Они отыскивали её защитников. Но, кроме двух убитых дружинников, здесь никого уже не было. Офицер с лязгом вложил в ножны саблю и потянулся к палке с красной материей.

Офицер вложил в ножны саблю…

И вдруг раздался выстрел.

Эх, не туда метил последний защитник рабочей баррикады! Метил он офицеру в сердце, а попал только в руку. Офицер застонал от боли. Зажимая окровавленную руку другой рукой, он крикнул дородному фельдфебелю:

— Взять живым!

— Тащи его! — осатанело приказал фельдфебель солдатам, и кресты на его груди сердито забрякали.

Солдаты бросились раскидывать доски. Тут они и нашли Константина с пустым карабином.