Всадник без бороды
(Юмористическая повесть) - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 17

Шик-Бермес приветствовал Аблая и после взаимного обмена вежливостями поведал о цели своего приезда. Потом он показал на толстого родственника, который почтительно стоял в отдалении.

— Этого невинного человека Алдар-Косе бил камчой всю ночь, до утра!

— Крепкий жигит твой родственник, — ответил Аблай. — Его били всю ночь, а после этого он еще целый день скакал.

Шик-Бермес всмотрелся в лицо бая, стараясь понять, смеется он или нет. Но разве на непроницаемом лице Аблая кто-нибудь мог прочесть что-либо?

— Ради погибших овец и избитого родственника я бы не рискнул тревожить тебя, — продолжал Шик-Бермес. — Алдар-Косе ездит по степи как старик бахсы. Он нацепил бороду, у него кобыз, ну прямо бахсы… Иначе бы он меня ни за что не обманул!

— Слышите? — спросил Аблай жигитов, стоящих поблизости. — Алдар-Косе стал бородатым! Пусть все знают об этом! Какая у него борода?

— Большая, седая, как у старого козла, — уточнил Шик-Бермес.

— На коней! — сказал Аблай. — Ты и твои жигиты, — обратился он к Шик-Бермесу, — конечно, поедете вместе с нами за головой Алдар-Косе! Дайте гостям свежих скакунов!

Бай Аблай славился не только сумасбродным характером, но и твердостью слова: никто в степи не помнил, чтобы он отказался от сказанного, не добился того, что хотел.

Но в погоне за Алдар-Косе жигиты бая оказались беспомощны. Хитрый парнишка был неуловим. Аблай бесновался от бессилия.

Однако кое-что жигитам удалось узнать: Алдар-Косе поехал не прямо к Дальним горам, как думали вначале. И он совсем не спешил — кружил, возвращался назад, прятался где-то день-другой.

Аблаю и его сородичам, которые держали военный совет в Большой юрте, стал ясен план Алдар-Косе: петляя по-заячьи, скрываясь в аулах бедняков-жатаков, сбить с толку погоню, пустить ее по ложному следу. В то время как все жигиты ищут и ждут Алдар-Косе на путях, ведущих к горам, он крутится где-то на обочине степи, медленно двигаясь к своей цели и оставляя позади себя самых опытных и верных людей Аблая.

Аблай еще колебался, не зная, как поступить. Но когда он увидел, что детишки в ауле вместо обычных игр «шалаш-шалаш» играют в погоню, причем никто не хотел быть байским жигитом и все — Алдар-Косе, бай решил: пора самому вступать в борьбу.

— Мы переедем поближе к Дальним горам, — сказал он баям на совете. — Там есть несколько аулов, где живут наши родичи. Жигиты оттуда поскачут на поиски Алдар-Косе. Получится так: чем чаще он станет их обманывать, чем ближе он продвинется к своей цели, тем ближе он будет к нам. В конце концов он сам придет прямо в наш капкан…

Вперед были посланы вестники, чтобы предупредить те аулы, где будут останавливаться Аблай и жигиты, о грядущих гостях, и отряд тронулся в путь. Привезенная Шик-Бермесом новость, что у безбородого Алдар-Косе теперь есть борода, лишний раз помогла Аблаю убедиться в точности своих расчетов.

— Он уже боится нас, этот шакаленок, — сказал бай. — А тот, кто боится, — тот всегда делает ошибки!

Сородичи, которые получали весть о приближении Аблая и жигитов, спешно готовились к достойному приему. Для бая и почетных гостей готовились юрты. Жигиты, разбитые на несколько групп, располагались в ближних аулах — принять всех воинов Аблая сразу даже самый богатый аул не мог.

Богатеи понимали, чем грозит им появление в степи Шойтаса, и готовы были на любые жертвы, лишь бы помешать этому. В Аблае и его жигитах они видели спасителей и благодетелей.

В ауле Бапас-бая, коренастого, молчаливого жигита, казавшегося из-за своей ширины почти квадратным, решено было принять самого Аблая и его свиту.

Бапас позаботился обо всем, даже о музыке. Но так как настоящих музыкантов сразу найти не удалось, он послал за Мынбаем.

Мынбай, невзрачный человечек с тоненькой и блестящей, как струйка воды, бороденкой, играл на сыбызги — пастушеской дудке, которую вырезают из тростника.

На сыбызги играют обязательно возле воды — у родника, реки, колодца: тростник быстро высыхает и начинает звучать плохо, поэтому его нужно все время макать в воду. Когда играют в степи, то рядом с музыкантом ставят черпак с водой.

Так теперь и ездил Мынбай по степи с дудками и ведром.

А ведь был он когда-то богатым баем. Владел табунами, стадами, отарами. Но разорился из-за музыки. Да хоть бы еще играть-то умел по-настоящему! А то вообразил себя музыкантом, а слушать его долго никто не мог — разбегались. Дудел бай неутомимо, громко и на редкость противно.

Мынбая звали к гостям только в том случае, когда уж никого из музыкантов не успевали раздобыть. Бапас в данном случае рассчитал точно: во-первых, Аблай ничего не понимает в музыке. Он увидит Мынбая, оценит почет и заботу, а сама игра его мало интересует. Во-вторых, на этот раз Мынбай как никогда к месту, потому что больше всего на свете он ненавидит Алдар-Косе.

Года два назад, когда Мынбай еще считался богатым, Алдар-Косе здорово проучил его.

…Зима была суровой, снега было столько, что скот не мог добраться до травы. Начался голод, падеж. Больше всех, конечно, пострадали бедняки. У них никакого запаса кормов не было, и на их долю, как обычно, приходились самые плохие пастбища.

Нет ничего ужаснее, чем вид табуна после тяжелой зимы! У лошадей гривы и хвосты как грязный войлок. Молодые кони похожи на больших тощих собак: шерсть дыбом, живот к хребту пристает. Взрослые кони и те словно скелеты, обтянутые чем-то грязным…

Алдар-Косе попал в аул Мынбая, когда жатаки оплакивали своих погибших и погибающих коней.

Мынбай тоже понес убытки. Но по сравнению с тем, как пострадали бедняки, он отделался легко. Однако, сколько его ни просили жатаки-сородичи оказать им помощь, он только отмахивался да отговаривался.

В последнее время бай всем начал говорить о том, что он провидец и во сне общается с самим Магометом, единственным пророком аллаха. Богатеи смеялись над этим чудачеством, а для тех, кто был беден, это оборачивалось грустно. Так, например, на этот раз бай заявил своим сородичам:

— Магомет сказал, что я не должен никому помогать. Ибо те, кто пострадал, пострадали по воле аллаха за грехи свои. Как же идти против воли аллаха, а? Больше того, Магомет сказал, что вы должны собрать для меня пятьдесят золотых монет или сто коней.

И Мынбай, чтобы восполнить зимние потери, обобрал бедных, отобрав у них всех лошадей и коней, которые еще могли стоять на ногах.

Тогда в дело вмешался Алдар-Косе. Он пришел к баю и, поговорив о том о сем, сказал:

— Э-э, Мынбай, есть в степи музыкант и лучше тебя. Я видел одного, он играл на сыбызги, не переставая, от восхода до заката.

— Подумаешь! — усмехнулся Мынбай и затряс бородкой, изображая презрение ко всем музыкантам. — Я тоже так смогу! Давай завтра с утра начнем — ты посмотришь, сколько времени я буду играть!

Когда Мынбай дул в дудку, то он закрывал глаза. На это и рассчитывал Алдар-Косе. Он сказал беднякам: «Я достану вам денег, и вы продержитесь до будущего года».

На следующий день, как только Мынбай задудел на весь аул и все близкие его, заткнув уши, убежали в свои юрты или ускакали в степь, Алдар-Косе спокойно отыскал байский тайник, вынул оттуда золото и серебро. Разделив его между ограбленными, он сел на Желмаю и отправился дальше. Бедняки были спасены.

Когда к вечеру бай сломал последнюю дудку и открыл глаза, он не обнаружил ни Алдар-Косе, ни денег. Долгое время он пытался обвинить Алдар-Косе в похищении, но ему это не удалось — весь аул стеной стоял за Алдакена.

Сам Алдар-Косе, когда ему напоминали об этом деле, говорил:

— Э-э, Мынбай не только лучший музыкант в степи, он еще и провидец, друг Магомета. Почему же Магомет не сказал, что деньги вернутся к бедным? Тогда бы Мынбай и не отбирал у бедняков коней. Не нужен мне такой друг, как Магомет. Мой Желмая гораздо надежнее!..