Петрушка – душа скоморошья
(Бывальщина) - Привалов Борис Авксентьевич - Страница 12

— Будь благословен, отрок! — положил Петрухе на голову руку пузатый монах.

— Буду, — сказал Петруха послушно.

Поваренный старец посмотрел удивлённо, снял руку с Петрухиных вихров и пошел к отцу игумену.

Петруха с сожалением смотрел на служек, продолжавших копошиться вокруг длинного ряда саней.

На ночь глядя заглянули к богомазу два инока с братиной браги, заговорились допоздна.

— Святой старец наш ни о чём, кроме дуплянского чуда, говорить ныне не может, — сказал один из иноков. — Сам завтра отправляется к той сосне.

…Назавтра Петруха уселся в дупло задолго до вечерней зари. Сидел смирно, всё прикидывал, как на игуменские вопросы отвечать.

Белка присела возле дупла, покрутила головой, поцарапала лапой кору, вздрогнула, исчезла.

Ещё какой-то зверь или птица копошились рядом, потом всё затихло.

Что внизу делается, видно Петрухе было плохо. А большую дыру для глаз он делать боялся. Хватит и той, что для рта.

Игумен прибыл на санях, — слышно было фырканье коней, скрип полозьев.

Как и в прошлый раз, к сосне близко никто не подходил. Монахи осмотрели все следы, ничего подозрительного не приметили.

— Солнце заходит, — почтительно произнёс кто-то.

Затем молодой и звонкий голос, видимо повторяя слова игумена, задал вопрос:

— Скажи, чудо, даст ли великий князь нам в дар земли Мглинского уезда?

— Если будет на то воля божья, — пробасил Петруха: точно так, как он помнил, отвечали попы на всякие каверзные вопросы.

— Скажи, чудо дуплянское, — вопрошал всё тот же задорный голос игуменского служки, — вор ли тот скоморох, что сидит у нас в башне?

— Невинного вором нарекли, — ответило дупло.

— А когда идти обозу с податями государевыми во стольный град? В прошлую зиму лиходеи обоз наш в лесу разграбили, заново подати собирать пришлось.

— Благословен будет путь послезавтра поутру! — провещало «чудо».

— Сколько новых поселенцев придёт на земли нашей обители? — послышался новый вопрос.

Петруха молчал. Какие поселенцы? Сколько их может быть?

Дупло ответило заливчатой соловьиной трелью.

— Заря кончается, — проговорил кто-то.

Монахи запели молитву.

Петрухе видно было, как солнце золотым куполом стоит над верхушками леса, как оно склоняется всё ниже, ниже…

В лесу сразу после захода солнца стало мрачно. Заскрипели полозья, раздалось топанье многих ног — братия заторопилась в монастырь.

На этот раз Петрухе не удалось обогнать едущего на санях игумена, пришлось ему пережидать в лесочке, пока монахи не разбредутся по своим кельям.

Поутру повели скомороха к игумену.

Петруха спрятался, чтобы скоморох его не приметил, — вдруг покажет, что они знают друг друга?

Но, как того Петруха и ждал, скомороха не отпустили на все четыре стороны, а снова отвели в холодную башенную келью.

Когда об этом случае Петруха заговорил с богомазом, тот пошевелил соломенными усами, ответил коротко:

— Гудошник этот — вор. Не впервой ему на правёж идти.

Петруха решил не возражать — пусть думают кто что хочет. Он-то знает правду!

А на вечерней заре пришлось снова бежать в бор, лезть в дупло: а вдруг кто-нибудь придёт к «чуду»?

Несколько монахов явились к сосне. Задавали непонятные вопросы — о каких-то деньгах, о монастырских делах.

Дупло отвечало невразумительно:

— Бум-м-м!

Или:

— Если будет на то воля господня!

Время от времени пело по-соловьиному.

Монахи были довольны: «чудо» ими не брезговало, разговаривало.

На вопрос о виновности скомороха Петька уже в третий раз ответил:

— Невинного вором нарекли…

А затем, чуточку подумав, добавил:

— Большой позор падёт на обитель!

До богомазни Петруха добрался удачно. Но спалось ему плохо: ведь утром, согласно словам «чуда дуплянского», отправляется обоз на Москву. Эх, предсказать бы ему тогда иной срок — через неделю, что ли!

Но не мог же он сейчас идти с обозом: ведь скомороха ещё не освободили. И кто думал, что его будут держать даже после «чуда»!

Утром, ещё до восхода солнца, обоз ушёл. Петруха выскочил на крыльцо, слёзы смахнул.

— Что ты? Не бит, а плачешь? — спросил удивлённо богомаз и пошевелил соломенными усами.

О «чуде» уже стало известно в ближних деревнях. Богомольцы пришли в монастырь, спрашивали, как пройти к «чуду», прикладывались к «дуплянской» иконе.

Повторяли «чудесные» слова об обозе и невинности скомороха.

Игумену другого выхода не оставалось: «чудо» обещало монастырю большие доходы, верующие не должны были сомневаться в «дуплянских» предсказаниях.

И скомороха, при всём честном народе, выпустили на волю.

Днём Петруха взял торбу с едой, пошёл в бор, вынул из дупла пояс с монетами, снял зипун, поднял рубаху, пританцовывая от холода, дважды обвязал пояс вокруг себя. Потом оделся, торбу на спину приторочил.

На обратном пути приходилось Петрухе то и дело с проторённого следа в чащобу сворачивать — двигались к «дуплянскому чуду» богомольцы и монахи.

Не заходя в монастырь, Петруха вышел на санную дорогу, ведущую к Москве.

Сбросил с лаптей дощечки, закинул их подальше в кусты.

Обернулся назад, взглянул на купола, торчащие из-за высокой стены…

— Ну, спасибо тебе, малец, удружил… Ввек не забуду! — раздался рядом весёлый голос.

Петруха увидел выходящего из-за деревьев скомороха.

— Не пугайся. Это не леший, а человек пеший! Я, малец, как прослышал о «дуплянском чуде», сразу смекнул: твоего ума дело, — продолжал скоморох. — Хитёр, малец, зело хитёр!

— Я из-за тебя московский обоз упустил, — сказал Петруха.

— Догоним! Нам обоим отсюда уходить поскорее нужно. — Скоморох похлопал Петруху по плечу. — Тебе подальше от чуда, а мне здесь не по нраву… Того гляди, в яме или башне очутишься.

— Как же обоз-то догнать?

— Дойдём до сельца, что за рекой, а там лошадей подрядим. Со мной не пропадёшь!

— Да-а, задаром кто ж нас повезёт? — усмехнулся Петруха. — Может, мы с тобой мужичков веселить в дороге будем?

— А это ты видел? — Скоморох протянул Петрухе кулак, разжал его, и на грязной ладони загорелся, как маленькое заходящее солнце, краснорыжий камень-самоцвет.

— О-о-ох! — только и смог произнести Петруха.

— Не пойман — не вор, не куплен — не холоп! Во! Продадим его и с деньгами будем. Повеселимся в матушке Москве — пусть знает скоморошью удаль! — Скоморох сжал кулак, маленькое солнце погасло.

— Тот самый самоцвет? — дрогнув, спросил Петруха. — Который у посельского старца пропал?

— Тот самый, — гордо подбоченился скоморох.

— Вор ты, а не скоморох! — закричал Петруха срывающимся голосом и отскочил в сторону. — Вор! Вор! Вор!

И он побежал по дороге — прямо в ярко-рыжее солнце, спускающееся за делёкие поля.

— Дурень! — гаркнул ему вслед скоморох. — Ведь замёрзнешь один-то ночью!

— Замёрзну, а красть не пойду! — обернувшись, зло крикнул Петруха и побежал ещё быстрее.

ДОРОГА ОБОЗНАЯ

Обоз Петруха догнал на следующий день.

Повезло парню — уж совсем было окоченел, хотел было в снег зарываться, берлогу себе делать, вдруг — колоколец услышал.

Ехал по дороге пустой возок, возница парнишку увидел, коней остановил.

— Ты что, на ночь глядя, в лесу делаешь? — спросил.

А Петруха так промёрз, что у него зуб на зуб не попадал, язык не ворочался.

— Бу-бу-бу… — в ответ только и пробубнил.

— Эге, парень, одубел от холода, — покачал головой возница, сграбастал Петруху, посадил в возок да и дальше поехал.

Заночевали в починке — махонькой деревушке в пяток изб. На следующий день, после полудня, догнали монастырский обоз.