Дерзкие рейды
(Повести) - Одинцов Александр Иванович - Страница 3

— Крушина кругом вся была порублена пулями… Плотный огонь ихняя засада вела по нас… А фашистика бачил ясно. Блызенько!.. Финкой мог бы достать. Воздержался.

— Правильно поступил, — одобрил командир и резко повернулся к подбежавшему сержанту Хомченко: — Чего тебе?

— С поста на южной стороне моторы слышны. Примерно в километре.

— Вот и подтверждение, — усмехнулся комвзвода разведчиков Алексаев.

— Снимай посты, лейтенант! — приказал ему Шеврук. — Выстраивай походную колонну!

Алексаев вскочил. Но прежде чем прозвучали слова его команды, Ковеза с видимой неохотой заметил:

— Сдается, воны все ж учуяли меня. Может, убачил кто при высверке… залопотали: «Рус, рус!..» Ракетами сыпанули.

Он умолк, хотя чувствовалось, что чего-то не досказал. И комиссар сделал это за него:

— Искали тебя, но не стреляли. В своих попасть опасались… Так?

— Не иначе!

Перебросились этими словами уже на ходу. Хомченко сказал Ковезе громко, рассчитывая, что приотставший комиссар услышит:

— А я нипочем бы не воздержался! Полоснул бы того портупейного. Рискнул бы ради всяких его аусвайсов!

Ковеза промолчал. Командир и комиссар подошли к выстроенному в две шеренги отряду.

По команде «Смирно» строй замер. Сейчас всем стало слышно рокотанье моторов с юго-западной стороны. Там — закругление тесной проселочной дороги, непроходимой для широких грузовиков вермахта. Значит, разведчики не ошиблись. Это медленно продвигаются немецкие броневики. Разумеется, в сопровождении пехоты. Далее, уходя к востоку, проселочная дорога распрямится, броневики рассредоточатся, чтобы простреливать все заросли вдоль обочины. Пехотные же подразделения постараются прижать отряд к шоссе Велиж — Новель. К шоссе, на котором ежесуточно автоматно-пулеметным огнем, минами отряд уничтожал грузовые машины вермахта.

Командир выдержал долгую паузу, давая каждому бойцу возможность послушать и отчетливо представить себе, что произошло бы, окажись командование отряда «подобрее» — разреши подольше поспать.

После команды «Вольно» перед отрядом выступил комиссар:

— Мы вправе гордиться не только взорванными и сожженными грузовиками, но и тем, что сейчас оттянули на себя крупные силы с бронемашинами. А они позарез нужны гитлеровцам для наступления. Пускай враг еще более ослабит свои фронтовые части. Тем больше чести для нас!

Минуту спустя колонна тронулась в путь. Ковеза и Нечаев с вьючными лошадьми замыкали колонну. Взвод разведчиков уже успел облазить все перелески впереди: вплоть до полосы захиревших лесопосадок, в трех километрах от Велижа.

Уже близко до облюбованного заросшего оврага. Там удобно затаиться и выждать, когда зарокочут длинные очереди наших «дегтярен».

В полукилометре от Велижа — один из пересыльных пунктов вермахта. Поэтому поближе к городу — оживленное, почти безостановочное движение машин. Мишени для «дегтярей» непременно будут. Длинные очереди послужат сигналом, чтобы отряд пересек шоссе и углубился в лес. Тотчас об этом станет известно командирам карателей. Они снимут засады или поубавят их количество, а броневики будут, вероятно, переброшены обратно — в гарнизон или пересыльный пункт Велижа. Тогда удастся незаметно провести через шоссе вьючных лошадей.

А сейчас вдоль него притаились гитлеровские засады. Правее слышно негромкое, но многоголосое гудение броневиков. Крадучись, осторожно пробираются по проселочной: боятся оторваться от пехоты.

А бойцы отряда особого назначения думают не только об опасности. Кто вспоминает мать, кто — школьных друзей, кто мечтает о будущем. И мечты эти часто приятны. Даже о недельной стоянке в обширном чернолесье, об этом всего лишь за считанные дни обжитом мирке, думается чуть ли не с нежностью. Наверно, смешной… Хотя что тут смешного?

Хорошо было возвращаться к полуночи на стоянку, восстанавливать во взбудораженной памяти, как подбросило миной головной грузовик автоколонны гитлеровцев, как вильнула в сторону следующая машина, но пробитый пулями немецкий шофер не успел довернуть руль, и грузовик, резко накренясь над кюветом, опрокинулся. Хорошо было возвращаться к утру, после успешного ночного рейда, когда сзади, на шоссе, огромными кострами горели вражеские автомашины. А главное, в отряде пока ни одного убитого. Да и раненых немного.

Вялый осенний рассвет. Серое небо, серая изморось.

Между картофельными полями — полоса чахлых, побуревших лесопосадок. Она тянется к пологим пригоркам у самого шоссе, которое пока что пустынно. Эти пригорки рассматривали в бинокли четверо суток назад. Тогда между ними мелькали вымахнувшие со стороны Велижа немецкие бронемашины, а за ними — грузовики с ремонтниками и солдатами-охранниками. Они спешили к месту боя, чтобы скорее заровнять на шоссе воронки от минных взрывов, убрать остовы сожженных автомашин. А сейчас туда ползли разведчики во главе с лейтенантом Алексаевым. Одолели, наверно, метров полтораста. Лесопосадки реденькие, неухоженные. Среди них — стрелковые ячейки. Советские бойцы приготовили их еще в июле, когда обороняли запасные подступы к Велижу. Надо разведать: не заняты ли? Что ни говори, а наблюдательный пункт здесь хороший.

И вот лейтенант Алексаев уже на среднем, самом высоком, пригорке и призывно машет рукой.

— До нас прозябала здесь какая-то сволочь, — Алексаев протянул Шевруку и Клинцову окурки дешевых немецких сигарет. — Еще тепленькие. Курили только что.

Резкий скрип прервал его слова. Тощая лошадь втащила на шоссе телегу с двумя громадными бидонами. Между ними притулилась малоприметная фигурка, укутанная в темный платок.

— Молочные бидоны! Сметанкой бы подзаправиться! — Хомченко потер ладонями с уже просохшей грязью. — С паршивой овцы хоть шерсти…

— Тихо! Всем пригнуться! — перебил Клинцов.

Выехав на утрамбованный гравий, лошадь зарысила с резвостью, неожиданной для ее худобы, Колеса уже не скрипели, а визжали.

Клинцов и Лева перемахнули вязкий гребень окопа. Сбежали вниз — к шоссе, навстречу повозке.

Бабенка крикнула «тпру!», и лошадь остановилась.

— Ой, дядечки!.. Ничегошеньки у меня нет сёдни!.. Даже хлебушка нет!

На Клинцова и Леву глянуло маленькое смуглое личико с большими, поблескивающими глазами и заостренным подбородком. Искривились нежные лепестковые губы:

— Ей-бо, паночки!.. Ничегошеньки!

Не бабенка, а девушка. Нельзя дать и шестнадцати. Голосишко хриплый, простуженный.

— Чего ж ось не смажешь? — спросил Клинцов.

— А гады не дают, — воскликнула девушка и хлопнула себя по губам ладошкой. — Ой, паночки!.. Не подумайте. Не про немцев я… Я насчет управляющего… Жмот управляющий…

— Ты за кого же нас приняла? — улыбнулся Клинцов. — Обозналась, товарищ девочка!..

Он распахнул плащ. На гимнастерке его багряно сверкнул орден Красного Знамени.

Девушка живо соскочила с телеги. В истертой спортивной мальчишечьей фуфайке, худенькая, но крепкая, словно мальчишка, потянулась к ордену: потрогать, погладить…

Опомнилась, отдернула руку.

— Миленькие!.. Да что вы на самом виду маетесь! Уходите, спасайтесь! Я ж думала — караульщики вы, фашистами нанятые… Везу вот с молокозавода начальникам ихним на пересыльный пункт… И всякий раз из окопов караульщики ссыпаются хоть малость урвать. А вы спасайтесь: пушки сюда везут. И солдатни — орава!

Она перевела дыхание, взглянула на подбежавшего Шеврука. Тот догадался: речь идет о чем-то важном. Девушка сообщила, что вчера вечером расчеты трех больших орудий на тягачах свернули с магистрали в шоссейный тупичок, где автодорожные мастерские. Рано утром ремонтники откинули брезент и в моторе ковырялись, а сейчас, наверное, выезжают.

— Да, может, им еще до полудня процувать, — вздохнул Шеврук.

— Не может! — Она стремительно повернулась к нему и потрясла кулачками перед лицом. — Уже с телеги, когда бидоны привязывала, видать было: на других тягачах усаживались по десятку… Выезжать изготовились.

— Глазастая дивчина!