Честь Родины
(Рассказы о народных героях) - Дмитриев Николай Петрович - Страница 8

Но сержант уже понял, что опасность невелика. Выхватив палаш, он закричал беглецам:

— Назад!.. Стройся!.. Да здравствует Франция!..

Этот крик подействовал.

Сбившиеся в кучу французы быстро перестроились в квадрат, ощетинившийся штыками. Бежавшие к лесу солдаты, видя мчавшихся наперерез всадников, поняли, что им не уйти, и залегли в снег, вскинув на прицел ружья.

Казачья лава не успела доскакать и до половины пути, как выстрелами были выбиты из седел шесть всадников.

Не дожидаясь второго залпа, лава рассыпалась в разные стороны. Казаки, поняв опрометчивость своей атаки, вихрем умчались на бугор и исчезли, даже не подобрав убитых.

Французы, сохраняя боевой строй, осторожно двинулись к лесу.

Подойдя на расстояние ружейного выстрела, они остановились, опасаясь засады. Несколько еще способных двигаться смельчаков поползли к опушке. Но лес был пуст. Вершины елей дремали в тишине, опушенные снегом.

Окоченевшие люди бросились торопливо срезать ветви; вспыхнул первый огонь. Горнист Журден оказался полезнее всех. И неправы были те, которые смеялись над ним за то, что он всюду бережно таскал за собой большую кастрюлю. Обладателя этой скромной, но драгоценной утвари приглашали наперебой все, у кого не в чем было сварить пищу. Хозяина такого сокровища сажали на лучшее место у огня, давали ему добрую часть еды и возвращали кастрюлю хорошо вычищенной. Горнист вскидывал ее на плечо и продолжал путь без забот об ужине и ночлеге, которые ему всегда таким образом были обеспечены. Так было и в этот раз.

Кастрюля ходила по рукам от костра к костру, а ее хозяин, наевшись до-отвала, только глядел, чтобы она не исчезла.

Себастьян де-Брейль, отогревшись и поев, вновь ощутил жажду жизни. Освещенный ползавшими по сухим ветвям языками пламени, он что-то мурлыкал про себя и улыбался.

Сержант Нарбонн весело шлепал друга ладонью по животу, приговаривая:

— Мы еще поживем, дружище!

С наступлением сумерек отряд вышел из леса и двинулся дальше по дороге к Сычевке.

Ключарю снился неприятный сон. Он явственно видел, что сбежавший в столицу барин вернулся и кричит, стуча чубуком по столу:

— Кто курил мою трубку? Я тебя запорю, собачий сын!

Перепуганный старик проснулся. Кто-то упорно стучал в ставню.

Он приоткрыл шторку и увидел бабью голову, закутанную в платок. Она кивала и шептала:

— Открой, батюшка!

— Что надобно? — спросил ключарь.

Баба настойчиво указывала пальцами на дверь.

Старичок, досадливо махнув рукой, пошел отворять.

— Ну что пришла? Ночь ведь. Спать — и то не дают.

— Прости, батюшка, — беда, вороги пришли.

— Да что ты! Где? — встревоженно спросил старичок.

— За селом, батюшка. Вышла я мальчонку поискать. Куда, думаю, запропастился? Глянула на дорогу — так сердце и замерло.

— Беги, буди всех! — крикнул ключарь. — Антипа сторожа ко мне зови. Ох, беда!..

Баба исчезла. Старичок торопливо напялил сапоги и шубейку, побежал в господский кабинет и, сняв со стены старое ружьишко, выскочил на улицу.

Навстречу ему с вилами в руках уже бежал сторож Антип.

В селе началась суматоха. В окнах замелькали огни. Из избы в избу забегали люди. Народ поспешно сходился к господскому дому. Ключарь суетливо командовал. Сычевцы решили обороняться.

Из господской конюшни выкатили дряхлый тарантас. Загородили им дорогу в село.

К тарантасу подтаскивали и ставили в два ряда дровни и телеги.

Ключарь, единственный умевший стрелять, дрожащими руками заряжал дробовик.

Отряд Нарбонна в сумерках подходил к селу.

Заметив необычную для ночного времени суматоху, французы остановились в нерешительности, переговариваясь и споря.

— Подойдем поближе, посмотрим, — уговаривал горнист Журден своих товарищей, размахивая кастрюлей.

Несколько смельчаков тронулись за ним.

Но едва они сделали несколько шагов, как ключарь, сидевший за изгородью, не выдержал и, не ожидая, пока враг подойдет на необходимую для его дробовика дистанцию, выстрелил. Пушечный залп имел бы меньший эффект, чем этот одинокий выстрел.

— Назад! — крикнул Журден. — Засада!

Французы дрогнули и побежали назад. Отряд сбился в кучу, ожидая нападения, но его не последовало.

Тогда враги, снова осмелев, двинулись к стоявшим за околицей села овинам. Заняв овины, выставив караулы, они расположились на ночлег.

Тихая беззвездная ночь повисла над землей. Бледная луна едва освещала дорогу.

Василиса со своей гвардией подходила с другого конца к Сычевке.

Увидев необычное движение и огни, партизанки бегом пустились к селу.

К Василисе уже спешил сторож Антип.

— Беда, — бормотал он, — вороги овины заняли.

Бабы и подростки обступили его; началась суетня.

— Гришка, — крикнула Василиса, — полезай на мою лошадь! Скачи к бурмистру. Подмоги проси.

Вихрастый подросток, взобравшись на лошадь, поскакал обратно в город. Василиса собрала свою гвардию. Стали совещаться.

— Бабоньки, — сказала она, — оборонимся от супостатов. Не допустим. Может, их в овинах до прихода мужиков запереть можно?

— Боязно, — отвечали партизанки. — Не подпустят они. Поди, сторожей выставили.

— Пойдем взглянем, бабоньки. Может, спят они, ихние сторожа, — уговаривала старостиха.

Человек тридцать партизанок согласились идти на разведку.

Тихо, крадучись, они поползли к овинам. В нависшем над полями белесом тумане они почти сливались со снегом.

У дверей ближайшего овина смутно виднелись две фигуры французских часовых.

— Ратуйте, бабоньки! — шепнула Василиса. — Бейте их так, чтобы ни один не крикнул.

Разведчицы подползли вплотную. Часовые не шевелились.

Измученные длинным переходом, они спали сидя, уткнув головы в меховые воротники.

Двери в овин были полуоткрыты. У входа стояло прислоненное к стене толстенное бревно.

Василиса прикрыла двери и с помощью двух старух приперла их бревном.

Остальные защитницы отечества кинулись на часовых. Один из них хотел привстать, но топор ударил его по голове. Он грузно рухнул на снег. Коса прикончила жизнь другого часового.

— Тише, — шептала старостиха. — Того гляди, проснутся, окаянные…

Но в овине стояла тишина. Французы спали, не чуя нагрянувшей на них беды.

Оставив трех девок караулить запертых, Василисина гвардия двинулась ко второму овину. Но тут их постигла неудача.

Горнист Журден, которого от обилия съеденной пищи тошнило, проснулся. Решив выбраться на свежий воздух, он в потемках попал в объятия сычевской партизанки.

Думая, что кто-то хочет отнять его дорожное сокровище, Журден ударил бабу кастрюлей и вырвался. На него набросились еще три дюжих сычевки, но бравый горнист успел уже выхватить пистолет и выстрелить. Этот выстрел разбудил спящих.

С криками: «Казак! Казак!» французы выскочили из овина и бросились врассыпную бежать в ночной тьме по дороге.

Запертые в другом овине супостаты от переполоха тоже проснулись, но выйти не могли. Они попробовали разобрать крышу, но первый высунувшийся наружу, увидав перед своим носом вилы и горящую головню, в ужасе свалился обратно.

Французы отчаянно завопили, что они сдаются, но бабы, по незнанию французского языка, поняли их крик совершенно иначе. Сидевшая на крыше с горящей головней жена кузнеца Агафья в испуге закричала старостихе:

— Матушка Василиса, орут они: уйдем, дескать. Может, запалить крышу? Чего доброго, и в самом деле вырвутся.

Девки, державшие подпиравшее двери бревно, заволновались. Старостиха успокаивала:

— Бабоньки, погодите маленько. Может, пощады спросят.

Боясь, что их сожгут, осажденные высунули в знак капитуляции на шесте белую тряпицу.

Но партизанки решили их не выпускать. Став вокруг овина строгим караулом, они дежурили до утра.

На рассвете прискакал бурмистр и с ним человек двести сычевских мужиков с ружьями и рогатинами.

Узнав, в чем дело, бурмистр приказал отпереть овин.