Заклятие немоты - Дарт-Торнтон Сесилия - Страница 88

— Сюда, за мной! — закричал Торн.

В ушах Имриен так гудело, что она не разобрала ни слова. Но другая молния явила дайнаннца убегающим прочь, с ястребом на плече и в полном вооружении. Девушка подхватила клетку и бросилась следом. Эрт не отставал.

Голубая вспышка высветила разбитый вдребезги валун; за ним уже летел второй. Скала крошилась, вниз полетели обломки величиной с человеческую голову. На землю падали первые крупные капли дождя. Друзья петляли между холмами, поросшими колючей травой, и разбросанными глыбами, пока не попали в глубокую колею, которая уводила вниз. Каменные стены возносились все выше над головами и в конце концов сомкнулись, образовав узкий тоннель. Свет молний сюда не проникал, зато громы и грохот падающих глыб усиливались многократно. Кругом была полная тьма.

— Стойте! Я ничего не вижу! — воскликнул Диармид.

У Имриен отлегло от сердца: во мраке девушка «онемела» окончательно.

— Хорошо, давайте отдышимся, — успокаивающим тоном произнесла смутная тень Торна. — Подождите чуть-чуть, и ваши глаза привыкнут.

Вскоре зрение путников прояснилось. Они увидели, что находятся в грубо высеченном коридоре, что спускается в неведомые глубины Эриса. Имриен поначалу дивилась, как можно разглядеть здесь хоть что-нибудь, но потом заметила знакомые грибы, издающие слабое голубоватое мерцание.

— Пора идти дальше, — сказал дайнаннец. — Фоавры могут неосторожно завалить вход.

Лишь через несколько ярдов путники остановились. Диармид обессилено прислонился к стене.

— Фоавры? — уныло переспросил он. — Да уж, от этих исполинов не отговоришься. У них же мозги гранитные, ума ни крошки, а языки из базальта, если и вымолвят два-три слова, все равно ничего не разберешь. Думаете, кто-нибудь из людей хоть раз говорил с каменюками?

— Думаешь, каменюки знают, кто такие люди? — в тон эрту спросил дайнаннец. — Фоавры столько веков борются в этой долине, что уже забыли зачем. Но с каждой грозой сражение возобновляется.

Стены задрожали от нового удара так, что посыпалась мелкая галька.

— Значит, когда буря утихнет, все прекратится?

— Надеюсь. Фоавры очень своенравны.

Холод подземелий, сырые стены которых не ведали солнца, начал закрадываться в жилы Имриен. Девушка посмотрела на петушка: тот казался полумертвым. Имриен спасла птицу не думая, повинуясь нежданному порыву, но теперь ощутила страстное желание сохранить ей жизнь. Она вытащила пленника из клетки и прижала к себе; тот побрыкался ледяными чешуйчатыми лапками, вскоре согрелся и успокоился. Торн укутал Имриен своим плащом; одна из складок завернулась вокруг петуха.

— У Певунчика нынче самая роскошная постель! — пошутил дайнаннец. Его мимолетная улыбка заставила девушку напрячься, словно тетива лука.

От птицы исходил уютный запах курятника. Имриен держала петуха исцарапанными руками и гадала о том, как ужасно смотрится в своем оборванном платье, с нечесаными космами и грязью на лице. Диармид находился в таком же плачевном состоянии: в последний раз друзья мылись в Мирриноре, поливаясь холодной водой на берегу. Однако Торн выглядел чистоплотно, как при Королевском дворе. Дайнаннский трюк или магия — но только это прибавляло таинственности его и так уже загадочному образу.

— Отпей. — Дайнаннец предложил девушке склянку из розового кристалла. — Согреешься.

Имриен попробовала содержимое склянки и передала ее эрту.

— Да! — восхищенно причмокнул тот. — Такой жар по телу, аж до самых складочек сердца! Что это? Ручаюсь, не медовуха! И не эль, не херес, даже не мальвазия…

— Натрач деирге, — пояснил Торн. — Особый эликсир из трав, его зовут еще Драконьей кровью.

— На каком языке ты иногда говоришь?

— Это очень древнее наречие.

— Да, я знаю, что в Братстве изучают множество языков…

Имриен потеряла счет времени во мраке; согретая изнутри и снаружи, она легко заскользила в объятия глубокого черного сна, не допускающего никаких видений.

Глаза девушки широко распахнулись.

Долгий клич, мгновенно пробудивший ее разум, затих вдали. И снова повторился. Пронзительные трели отдавались от стен штольни, перекрывая друг друга.

Петушок приветствовал утро.

Имриен зажала уши. А Диармид застонал:

— Ну, проклятые петухи! Поспать по-человечески не дадут!

Девушка попыталась утихомирить птицу. Певун вырвался из рук и вскочил ей на голову; там запутался в волосах, проорал в третий раз и, прочистив горло, умолк. Имриен в отчаянии ударила петушка ладонью, и тот неуклюже соскочил на пол. Острая шпора задела скальп девушки; струйка крови со лба потекла в глаз. В бледном мерцании грибов кружилось несколько перышек.

— Что он себе вообразил? — жаловался эрт. — Еще только полночь!

Ветер донес в туннель дымок костра и пряный аромат. Имриен обернулась, однако Торна не увидела. Поднявшись на затекшие ноги, девушка побрела к выходу вместе с эртом. Она хотела было поймать петуха, но тот не давался в руки, и тогда его решили оставить в покое. Он сам последовал за людьми — на расстоянии.

Солнце еще не встало над окоемом. В долине Эммин разливался бледный предутренний свет. Над миром в который раз встала ухта — безмолвное, бездыханное время на границе меж мраком и зарей. Ночные существа прекращали свои дела и оборачивали взгляды к востоку, настораживая уши. Птицы полусонно возились в гнездах и тихонько попискивали, словно готовясь встретить рассвет. Неявные твари и чудовища из кошмаров крадучись пробирались в тайные убежища — прятаться от солнечного света и ожидать своего часа.

Битва фоавров оставила внушительные следы: расщепленные деревья, спутанные кусты, свежие зияющие раны на склонах холмов, блестящие грани обезглавленных скал… В холмах и под валунами чернели входы в мириады пещер, изрезавших всю эту землю. Штольня, где ночью скрывались люди, выводила из-под зеленого холма. При виде норы, уходящей под землю, Имриен стало не по себе. Какая-то смесь ужаса и восторженного волнения защемила ей сердце.

На каменистой прогалине среди вересковых зарослей расцвел красной лилией костер. Дайнаннец молча вышел из сумрака древесных крон с ястребом на плече и связкой кедровых шишек в руках. Торн опустился на колени у огня и принялся разделывать убитого кролика.

— Скажем спасибо фоаврам, — улыбнулся он. — Это же надо, повалить для нас кедр; шишки валялись прямо на траве — только собирай.

Петушок яростно копался в земле, забрасывая грязью ботинки Диармида.

— Вот ощиплю тебя! Ишь, распетушился! — пригрозил эрт, не замечая собственной игры слов.

— Эти птички очень полезны, — возразил дайнаннец. — Они чуют приход утра даже в глубоких беспросветных пещерах. А ведь большинство неявных боится солнца, и фоавры тоже. Стоит им услышать кукареканье — спасаются, кто как может.

Сидя у теплого костра, Имриен вспоминала свой прежний тилгал — деревянного петушка с трещинкой. Прибрежные отобрали его, хотя он не представлял никакой ценности, — потом, наверное, бросили в печь. Интересно, сколько сокровищ они уже успели разграбить? И как поступит Король-Император, узнав об их существовании? И главное, где покоится тело Сианада? Едва ли разбойникам хватило совести, чтобы достойно схоронить убитого. Значит, дикие твари пируют останками Большого Медведя…

Девушку давно разбирало желание поведать дайнаннцу о своем поручении. Торн мог бы устроить ей личную встречу с Его Величеством. Без его поддержки увечной оборванке нечего и рассчитывать на благосклонный прием. В лучшем случае вельможи передадут Королю-Императору ее слова по длинной цепочке. Хотя что от этого изменится? Ведь как только он все узнает, цель Имриен будет достигнута. Остальное — дело Рыцарей Герцога Роксбургского.

Девушке припомнился серьезный взгляд Этлин: «Не доверяй никому, — сказала тогда ведунья. — Никто не должен знать, зачем ты идешь в Королевский город. Даже при дворе не делись ни с кем — говори с Его Величеством, при крайней необходимости с его самым надежным слугой».