Заклятие немоты - Дарт-Торнтон Сесилия - Страница 31

Но было уже поздно. Стальные защитные двери рухнули под напором ослепительного света. Тело девушки сотрясали неудержимые беззвучные рыдания.

О да, разумеется, он прав. Истина всегда была поблизости, ее невозможно было не почувствовать. Все так просто, если поразмыслить. Та красавица из песни оделась в мужское платье и отправилась на битву, лишь бы не расставаться с милым. А одна судомойка так сохла от любви к матросу с Летучего корабля, что отказалась от еды и потеряла лунное благословение, а потом и вовсе угасла, бедняжка. У другой девицы была когда-то чистая, прекрасная душа, которую жестокие мужчины изувечили до неузнаваемости. Теперь их жертва состарилась и не верит никому. Ее имя — Гретхет. И вот она спасает еще одну девушку, но из страха за чужую судьбу решается на обман, благо подопечная ничего не помнит.

Дева, девица, девушка. Если и человек, то второго сорта. Уж это Имриен хорошо усвоил… то есть усвоила, живя в Башне. Рабство, преклонение, обожание, насилие, потворство капризам. О женщинах всегда судят по их внешности — что же, в таком случае, ожидало ее? Имриен сочли бы недостойной, неполноценной. Ее бы осудили и прокляли. Любая из девушек — всего лишь сосуд, содержание которого никому не интересно. Путь в небеса даже Дочерям Дома был заказан. Они не имели права на наследство. Быть практически никем — вот что значило быть девицей.

Но не это заставляло Имриен плакать. Она не испытывала горечи от потери своего — и так уже унизительного — положения в обществе. Слезы, заливающие ее лицо, были сладкими слезами радости. Наконец-то, вот она — Правда.

Ночной ветер то ласково, то яростно трепал гигантские деревья, как расшалившийся котенок — клочья шерсти. Но несгибаемый старый бук устоял перед его атаками. Гнездо тиракса качалось мягко, словно люлька в материнских руках.

Неизвестно, что разбудило обезображенного бегле… обезображенную беглянку: то ли буря вдруг перестала реветь басом, то ли ветки прекратили протестующе скрипеть, а может, прервалось ласковое покачивание. Как бы там ни было, растущая тревога закралась в его/ее полусонное сознание и вынудила очнуться. Сианад похрапывал себе, время от времени судорожно дергаясь всем телом — а ведь сам вызвался нести первую стражу. Повинуясь внутреннему голосу, Имриен ни одним движением не выдала себя, только глаза ее обыскали окрестности, сверкая в темноте, будто капли расплавленного металла. Когда остатки дремы улетучились, девушка поняла, что явилось настоящей причиной ее пробуждения: пронзительный вой, монотонный и беспрерывный, словно звук потревоженной серебряной струны, одновременно жалобный и беспощадный, хватающий за самое сердце.

По небу летело некое существо — ничего подобного Имриен прежде не доводилось видеть. Звездный свет просвечивал сквозь бесцветные перепончатые крылья, четко обрисовывал изящную талию, одетые в блестящую чешую конечности невероятной длины, тонкие усики, шевелящийся раздвоенный язык и выпученные, как у насекомого, глаза. Тварь летела очень медленно, будто выслеживала жертву. Вой постепенно нарастал. Похоже, зрением это существо на охоте не пользовалось, оно даже не поворачивало головы, зато чувствительные усики подрагивали и извивались во все стороны. Хрупкое и прекрасное на вид создание неумолимо приближалось.

Тут пробудился и Сианад. Продрав глаза, он выдохнул:

— Сулисида!.. Учуяла наше дыхание и человечье тепло. Прячемся в листьях!

Мертвая листва слежалась и сопрела от долгой неподвижности, внутри успела пышно разрастись хрупкая грибница. Люди-кукушата зарылись в эту кучу гнили и притаились, задыхаясь от болезнетворных спор плесени. Назойливое пение сулисиды буравило уши, проникало до самого мозга костей. Тварь зависла прямо над заброшенным гнездом и долгое время выжидала добычу. Нехватка воздуха разожгла огонь в легких девушки и Сианада, перед их глазами заплясали яркие красные круги.

Но вот хищница полетела прочь. Когда неотвязное гудение затихло вдали, ворох листьев словно взорвался, и из него, как пробки из кувшинов с крепким элем, выскочили двое. Они жадно хватали ртами воздух, будто загнанные лисицы. Эрт осмотрелся.

— Готов поспорить, она почуяла кусочек полакомее, а то не оставила бы нас в покое. Вот повезло, так повезло! Смотри, чем выстелили гнездо наши хозяева: сплошь мята да бузина, только они этих тварей и отпугивают. Поверишь, мы спасены, хвала Звезде! А все же странно: сулисида здесь, за сотни миль от Мирринора? В это время они откладывают яйца где-нибудь в трясинах, в болотном камыше. Летуньи из них никакие, разве что буря занесла? Ты знаешь, кто это, э-э… Имриен? Огромные москиты, и больше никто, родня комарью. С виду такие лапочки, а силищи у них!.. Лютые, почти как нежить. Сколько нашего брата извели! Видела их ядовитые жала? И ведь знают, что люди их боятся; мозгов ни крошки, а все равно знают!

Он помолчал, глядя сквозь ветви в ночное небо.

— Вон там созвездие Лебедя. В это время года его хорошо видно — и здесь, и дома, в Финварне.

Его указательный палец обвел контур птицы, который слагался из девяти ярких звездочек. После этого Сианад принялся вычесывать листву из усов и даже выловил крохотную зеленую гусеницу, которую внимательно оглядел и отбросил прочь.

— Спи. Я покараулю.

Имриен покачала головой и показала на себя большим пальцем. Сианад лишь плечами пожал.

—  — Ладно, шерна, как знаешь. Если тебе так хочется… Научить, как сказать это на языке немых? Поверни левую руку ладонью книзу, это руна вэйл, значит, «долина». А вот… — он согнул правую руку в локте и наклонил кулак вперед, — слегорн, то есть «дракон». Вытягиваешь средний и указательный — получается «смотреть», «глаза»…

Сианад ткнул пальцем себе в грудь и повторил жесты.

— «Я — дракон, смотрящий на долину». А проще — «я караулю». Понятно?

Он зевнул во весь рот и в то же мгновение крепко заснул.

Имриен было не до сна. Несколько раз она впадала в состояние вялости, безразличия, но каждый раз заставляла себя встряхнуться. Впрочем, если б девушка и забыла бдительность, разве б это дало ей спокойно спать? Имриен глодало острое чувство вины перед самой собой.

«Как ты могла? Правда так долго была рядом, а ты отгораживалась от нее, ничего не хотела знать! Старуха Гретхет стягивала твою грудь широкой лентой, а ты?.. Бездумно приняла на веру лживые, наспех придуманные отговорки! Ну да, конечно, боль, страдания, потеря памяти… единственный человек, проявивший участие, стал для тебя всем. Не суди ее строго. Старая повидала на своем веку много обманутых, страдающих девушек и женщин. А что выпало на долю самой Гретхет? Можно только догадываться. Пусть у старухи дурной характер, пусть она корыстна, но она спасла тебя. Она провела всех, не только беднягу-найденыша».

Да, но как простить себя? Поддаться на обман — значит плыть по течению, отдаться на милость прихотливых волн чужой воли.

«Загляни в свое сердце, дурочка. Истина жила там все время. Ищи ответы в себе, не отворачивайся, когда найдешь».

Где-то далеко в теплой летней ночи ухал филин. Горящие глаза дракона, бодрствующего над долиной, незаметно погасли.

Чистый до скрипа, будто накрахмаленный утренний воздух, серебристыми бубенцами заливаются трещотки-сороки… Магия рассвета обратила лилово-сизое кружево над головой в зеленое золото. Сианад громко всхрапнул и пробудился.

— Ну все, в путь, шерна, не стоит оставаться здесь дольше, чем нужно.

Старый бук что-то прошелестел им вслед. Путники напились из холодного ключа, омыли раны и ссадины и осторожно выкупались. Покопавшись в ранце, Сианад извлек оттуда завтрак.

— Тьфу ты! Говядина уже протухла. От жары, точно. Отрава к этому мясу даже пальцем не притронулся, я-то наведался на кухню раньше… Хорошо хоть сушеных фруктов навалом.

Поев, эрт достал компас, взглянул на него и слегка потряс.

— Так и знал. Стрелка вертится как сумасшедшая. Бесполезная вещица — компас, когда рядом водится нежить… Ладно, дорогу сам найду, а всяких тварей бояться нечего: у нас на шеях тилгалы! Но главное вот — острый нож! В моей руке бьет без промаха. Однако рисковать зря не будем: пойдем как можно тише.