Заклятие немоты - Дарт-Торнтон Сесилия - Страница 2

Но где — здесь? Юноша почти ничего не видел, кроме этой комнаты, где стояла печь и у стены огромным штабелем лежали дрова; в дровах прятались полупрозрачные пауки, выставляя наружу лишь кончики когтей — по четыре в ряд. Черные стены комнаты, сложенные из грубо отесанных каменных глыб, в свете огня поблескивали серебряными искорками. В одном углу в изобилии были свалены щипцы, кочерги и прочие инструменты, которыми старуха шуровала в топке по нескольку раз в день, после того как истопники забрасывали в огонь дрова.

Каждый мужчина здесь носил желто-серую поддевку с поясом, толстые штаны, заправленные в ботинки, и странный тяжелый капюшон, висевший за плечами. Их каштановые волосы были коротко подстрижены. Некоторые мужчины имели бороды. Они обращали на чужака не больше внимания, чем на тех существ, что выползали из дров или же по глупости прятались там и позже сгорали, как сухие листья в костре.

Дети частенько стучали по дровам, распугивая пауков и других насекомых, и когда те в ужасе выскакивали на пол, человеческие отродья с удивительным хладнокровием топтали их ногами. По окончании безумного танца на черном каменном полу оставался лишь едва заметный случайный узор из жирных пятен — размазанных чешуйчатых тел, напоминающих засушенные орхидеи.

Такова была реальность: чем ты меньше, тем меньше у тебя шансов.

Большую часть времени Гретхет где-то пропадала. Она появлялась в комнате, только чтобы поддержать огонь, время от времени принося с собой еду; иногда она неожиданно склонялась над своим подопечным так близко, что тот шарахался от ее смрадного дыхания.

— Парень, — говорила она. — Эй, парень. Слушайся меня. Так будет лучше.

Неокрепший юноша испытывал благодарность, если его оставляли в одиночестве — лежать в тепле, слушая неспокойное биение сердца; так птица рвется из клетки на волю), то погружаясь в тяжелый сон без видений, то просыпаясь вновь.

В тот день, когда юношу нашли, он словно впервые появился на свет. Но он не был младенцем, у которого есть лишь врожденные инстинкты, — тело помнило многое из того, что отказывался вспомнить разум. Найденыш безо всяких экспериментов воспринимал основные понятия этого мира, такие как жарко — холодно, высоко — низко, свет — тьма, хоть и не сумел бы назвать их вслух. Услышав чей-то насмешливый голос, увидев нахмуренные брови или играющие желваки, внезапно ощутив гул в висках, он понимал: сейчас последует пинок или удар; и все же, способный ходить, есть, работать, как все нормальные люди, юноша к их числу не принадлежал. Между ними было существенное различие: он не помнил прошлого.

Лишенная воспоминаний подвижная оболочка, не более того.

Были ночи, когда он, находясь между сном и бодрствованием, вдруг чувствовал непонятное покалывание, щекочущий зуд в спинном мозге и, неизвестно почему, так напрягал внимание, что волосы становились дыбом. Были дни, когда нечто подобное волнами носилось в воздухе, возбуждая кровь не хуже, чем крепкий эль. Эти странные, хрупкие ощущения длились обычно не более часа, и со временем юноша привык не обращать на них внимания. Они приходили Извне, а значит, из того мира, что был сейчас недоступен.

Но, Господи Боже, этот мир звал его! Иногда звуки Извне достигали его ушей: голоса, серебряный трубный зов в отдалении, выстрелы, тяжелый грохот башмаков, лай собак и — очень, очень часто — стук копыт по граненой, напоминающей звездное небо поверхности черного камня.

Однажды ночью разбуженный найденыш на трясущихся ногах выбрался из комнаты в соседнее помещение склада. Через узкую щель окна, прорубленную в толстой каменной стене, парень увидел круглую красную с золотым луну. Ему даже почудилось на миг, что он видит невероятный летящий силуэт на ее фоне.

Вскоре — слишком скоро, чтобы безымянный юноша мог пожелать этого или хотя бы набраться сил — благодетельница сочла его вполне окрепшим для выполнения несложных работ и, вытряхнув из груды одеял, заставила мести полы, помогать в прачечной и чистить всевозможные инструменты, скопившиеся здесь за многие годы: латунные подсвечники, щипцы для снятия нагара, коробки для свечей, светильники и тому подобные вещи.

Ноги юношу почти не держали, он часто был близок к обмороку. Из-за слабости и недопонимания он работал так медленно, что выводил из терпения Гретхет, которая нередко поколачивала его. Когда это случилось впервые, найденыш застыл на месте, пораженный, в ужасе глядя на нее, и беззвучно зашевелил распухшими губами в попытке выразить слабый протест. Что-то мелькнуло в выражении ее лица, какое-то подобие вины… но тут же она ударила парня снова — еще сильнее.

День следовал за днем, словно череда убогих, серых оборванцев, и юноша свыкся с подсвечниками старухи, ее побоями и вечно недовольным тоном. Только ночами он порой тихо плакал, тоскуя о любви.

Однако пища, сон и тепло постепенно делали свое дело, и он начал набираться сил. Кроме того, пришло большее понимание слов, используемых другими слугами, что жили вместе с ним в темных, мрачных стенах. Он «разговаривал» с бездушной Гретхет на языке универсальных, всем понятных жестов.

— Спрячься, — частенько понукала старуха. — Ты калека, парень. Завернись, чтобы тебя не видели.

Как я попал сюда? — желал он узнать. — Кто я?

Но, сколько ни размышлял, не мог придумать способа получить ответ на свои вопросы, хотя немало других вещей открылось его внимательным глазам и ушам.

Как, например, один из законов здешней жизни.

Однажды найденыш подметал пол прачечной, усыпанный льняными волокнами. В воздухе находилось столько горячего пара, что было не продохнуть. Юноша всего на несколько секунд откинул капюшон с промокнувшей головы, испытав мгновенное облегчение, сделал глубокий вдох — и сразу же тяжелая палка ударила его по плечу. Он молча отскочил, так как не мог вскрикнуть.

— Капюшон на голову! — завопила главная прачка, побагровев, точно спелая слива. — Не смей снимать, понял?

Ношение капюшона было не просто обычаем. Нарушение этого правила приравнивалось к преступлению, каралось побоями и ущемлением в правах. Носить тяжелый капюшон, закрепленный на шее при помощи завязок, внутри комнаты было, похоже, не столь обязательно, как за ее пределами.

Чуть позже Гретхет отвела парня в сторонку и, ткнув пальцем в узкую щель окна, произнесла на своем упрощенном языке, придуманном специально для найденыша:

— Снаружи, снаружи — носи капюшон. Всегда.

Она взяла его за плечи и встряхнула, чтобы подчеркнуть важность сказанного. И чуть не удавила юношу, возясь с завязками его капюшона.

— Старайся туже, — прошипела она. — Вот так.

Изучив поближе свой неказистый, грязного цвета капюшон, юноша обнаружил причину его необычайной тяжести. Между лицевой тканью и подкладкой непонятно зачем была вшита сеть из тонких стальных цепочек, которые прощупывались сквозь материал.

Найденыш продолжал нести свой нелегкий труд среди замкнутого пространства темных коридоров и тесных комнат, все в большей мере познавая обширную, сложную иерархию мира, на низших этажах которого обитал.

Как-то Гретхет послала его за хлебом в одну из кухонь. Лишь только парень вошел в эту прокопченную, ароматную пещеру, какой-то младший дворецкий заметил его и разразился яростным воплем. К тому времени не имеющий имени юноша привык к шумным возгласам негодования, сопровождавшим его появление где бы то ни было, и принимал их как часть собственного образования.

— Убирайся отсюда! — закричал дворецкий, размахивая черпаком. — В кухни — нельзя!

Парня вытолкали взашей, он успел лишь услышать, как захихикали, едва сдерживаясь, судомойки.

— Повар грохнется в обморок прямо в суп, если увидит этого уродца, — сказала одна.

— Это добавит запаха, — откликнулась вторая.

Внешность юноши не позволяла появляться в некоторых людных местах; впрочем, работы хватало и там, где ему находиться разрешали.