На поле Куликовом - Шторм Георгий - Страница 5

Уже на сторону татар склонялась победа. Уже раздавались их веселые гортанные клики…

Но вот солнце переместилось в небе, и в другую сторону потянул ветер. В то же время расстроенное левое крыло русских и теснившая его татарская рать поравнялись с местом, где стояла засада.

— Теперь наше время! — воскликнул Боброк и вытащил меч из ножен.

Запела труба. И, как соколы на журавлиную стаю, ринулись русские на татар.

Предание говорит, что Боброк, выводя своих людей, предостерегающе заметил:

— Это вам не московские ваши сладкие меды и великие места!

Слова его означали, что теперь не время спорить за честь и место, как это бывает на пирах боярских. Надо забыть обо всех обидах и спасти родину от врага…

И засадный полк, придя на помощь главной рати, добыл победу в течение часа. Орда, не ожидавшая натиска, дрогнула и под напором всего русского войска стала отходить.

На спуске с Красного холма, допятившись уже до своих таборов, татары, подкрепленные дружинниками самого Мамая, остановились было и снова завязали бой. Но русские сбили их с поля и начали с флангов охватывать противника.

Тогда закричали татары:

— Горе нам! Они оставили самых удалых князей и воевод в засаде! Наши же руки ослабели, и колени оцепенели, и кони наши утомлены. Кто может против них устоять? Горе тебе, великий Мамай! Всех нас погубил ты напрасно!

Орда обратилась в бегство. Загрохотали телеги. С ревом помчались волы и верблюды. Мамай, его мурзы и остатки дружины на свежих конях бросились в степь…

К вечеру более сорока километров до реки Красивой Мечи было устлано татарскими трупами. Русские преследовали врага до ночи. Много татар погибло при переправе, и лишь немногие из них выбрались на другой берег реки.

Враг был разбит. Были разбиты и бежали все его наемные отряды. Узнав о поражении Мамая, бежали «не путем, не дорогою» и Ягайло со своими шведами и жмудинами, и рязанский князь Олег.

Тем временем князь Владимир Андреевич «стал на костях» — так говорилось в старину о победителе, занимавшем поле сражения.

На месте побоища победно трубили трубы. Развевалось черное великокняжеское знамя.

Со всех сторон съезжались к нему русские воеводы и князья.

Самого же Дмитрия нигде не было видно. Долго искали князя, но поиски были тщетны.

Наконец два костромских воина, Сабуров и Хлопищев, нашли его. Без памяти лежал Дмитрий под срубленным деревом, накрытый листвою. Доспехи князя были иссечены, но крепкие шлем и броня спасли его от глубоких ран.

Дмитрий Донской на Куликовом поле. (С картины О. Кипренского).

Семь дней провели победители на Куликовом поле, хороня убитых героев в братских могилах. Семь дней стучали топоры в окрестных дубравах: многие воины мастерили гробы-колоды, чтобы увезти своих павших товарищей и предать их тела родной земле…

Русская рать возвращалась со славой и богатой добычей. Сто сорок лет позорного ига были сброшены великим народом в течение одного дня.

Крестьянские парни, девушки и ветхие старики стояли по обочинам дорог и низко кланялись славному войску. Народ спокойно свез с полей урожай, на который недавно зарились чужеземцы. Весть о победе летела по землям. Неслись над свободною от врага Русью легкие быстрые облака…

По народному сказанию, татары после проигранной ими битвы стали говорить:

— Уже нам, братья, в Русь войной не хаживать, а выхода нам у русских людей не прáшивать.

И хотя они еще целых сто лет «хаживали» на Русь и «прáшивали» у русских людей «дани-выходы», но уже не могли угнетать их по-прежнему и боялись встречи с ними в открытом, бою.

Не пытались больше скрестить оружие с русскими и генуэзцы. В том же 1380 году, по-видимому, за участие в Куликовской битве золотоордынский хан закрепил за ними все крымское побережье. И хотя плата наемникам оказалась высокой, они, вспоминая об этом походе, называли его «несчастнейшей войной»…

Благодарный народ назвал князя Дмитрия — Донским и Владимира Серпуховского — Храбрым. Эти князья совершили подвиг, нанеся страшный удар могуществу Золотой Орды.

Все народы, подвластные татарским ханам, воспрянули духом после Куликовской победы.

Значение ее было огромно.

Великий русский народ твердо понял, что его сила — в единстве, и неудержимо потянулся к избавительнице от чужеземного гнета — Москве.