Нарисуй мне дождь (СИ) - Гавура Виктор - Страница 3

И никаких особых преступлений я не совершил. На второй день обучения только приехал с занятий, как в комнату врывается наш декан Шульга с этим Карпом. У меня еще и чемодан не был разобран. Столько всего было в первый день: торжественное посвящение в студенты, клятва Гиппократа, а потом еще две лекции и практическое занятие. Я в первый день даже постель получить не успел. Надо было пройти санобработку в бане в одном конце города, а потом, осмотр в кожно-венерологическом диспансере, в другом. После этого стать на учет в районном военкомате, а затем сдать паспорт на прописку в милицию. Название у них солидное: «Районный отдел внутренних дел», дела у них, видишь ли, «внутренние»… Только после того, как все это выполнишь и предоставишь кипу соответствующих справок с круглыми, квадратными и треугольными печатями, тебе дадут специальное письменное разрешение на поселение в общежитие и выдадут постель.

Ты себе не представляешь, какой это бессмысленный до одурения бег по кругу, в выдуманном каким-то дегенератом лабиринте. Хотя, если подумать, не все так глупо, как на первый взгляд кажется, есть во всем этом свой умысел. Думается мне, цель этого дурацкого балагана в том, чтобы сформировать у каждого сознание своей ничтожности и бессилия перед всемогущей системой. Они хотят покрепче повязать человека всеми этими справками, учетами и прописками, чтобы он без этого дерьма и человеком себя не мог чувствовать.

Я в первый день постель не получил. Старался, но не удалось. Все в разных концах незнакомого города, везде очереди из студентов нашего и других ВУЗов. Творится что-то невообразимое, прямо, как у нашего классика: «Нэначэ люды подурилы…» В гостиницах мест нет, да и не принимают без паспорта, а его забрали на прописку. Пришлось спать на голой сетке кровати. Повезло еще, что в общежитие пустили. Утром, спина вся в ромбах — сетка отпечаталась, бегом на занятия, а они на правом берегу Днепра, полтора часа троллейбусом. Вообще-то, это такие пустячные неудобства, о которых и говорить не стоит, но не тут-то было. Только вернулся в общежитие, вдруг дверь настежь, врывается комиссия. Ты бы видел, как эти комиссары обрадовались, что в комнате беспорядок. Для них это было, как «майский день и именины сердца». Декан Шульга, так тот вообще оскандалился, обмочился на радостях. Меня сразу внесли в черный список на выселение, а вечером я уже бегал по городу, искал, где бы переночевать, мое место в общежитии тут же было занято. Потом я узнал, что выселили не меня одного, им просто надо было освободить места для команды приезжих спортсменов.

Скажи, разве это справедливо? Если уже понадобились места, честней было бы бросить жребий: померяться по-казацки на палке. Ведь Запорожье, край наших древних обычаев. Хотя, можно было бы и по-ихнему — на швабре… Кому не останется, за что взяться, тот выселяется. А так как они, поступают только последние дешевки.

Дородный, исполненный чувства собственного превосходства черный кот по имени и отчеству Белый Снег, который мурлыкал у меня на коленях, с истошным нявом, кувыркаясь, улетел в темноту. Отец навис надо мной. Неужели, следующий удар достанется мне?!

— З-з-запомни, — заикаясь, чеканит он, — Прежде всего, ты сам будь человеком, тогда и требуй человеческого отношения к себе. Подумаешь, выселили из общежития, тоже мне трагедия! Захотел бы, нашел бы, где жить, но на это у тебя кишка тонка. Ты выбрал, что полегче, ты на людей обиделся, видишь вокруг только несправедливость, это же мелко! Расписка тебя заела? Плюнь ты на нее слюнями! Не стоит она того, чтобы из-за нее переживать, забудь. Не надо было брать у тебя той расписки, они не правы. Но пойми, есть люди, а есть человеческая плесень, — сміття!1 Пора тебе об этом знать и относиться к этому критически, а не скулить и злиться на все человечество. В жизни много несправедливости и зла, но несмотря ни на что, нельзя ожесточаться, надо сберечь доброту в своем сердце. Многие видят вокруг только недоброжелательность и подлость. Убогие, ‒ они нищие духом! Ими владеют грубые чувства, которые задевают их самолюбие, но миром движет не зло, а доброта. Она менее заметна, но она главное. Пойми это и прими, как истину.

Ты потрудись, сумей увидеть хорошее в каждом человеке, тогда поймешь, не все так просто. Ты возьми и полюби этот мир и себя в этом мире, научись, среди прочих, принимать самого себя. Увидишь, все изменится, тебя навсегда оставит твое одиночество и чувство никомуненужности, и ты сам убедишься, что только на доброте держится наш жестокий мир. А если хочешь, чтобы тебя уважали другие, научись уважать себя сам. И не берись судить людей, легко ошибиться. Даже у последней дешевки есть за душой что-то хорошее.

Глава 3

А дождь все нагружает.

Как вчера и позавчера, третью неделю подряд. Сыро. Улицы и дома, все в сыром цвете. Все слилось в одно бесформенно грязное пятно. В этом городе хоть когда-нибудь бывает солнце? Хотя бы один-разъединственный солнечный день, я б за него отдал все дождливые дни жизни. Да где там, откуда ему взяться? В этом городе нет даже воздуха, одна лишь серая вонь. Как мне не хватало моих старых друзей. Я впервые испытал, что такое одиночество среди людей.

Легко ему говорить! Попробуй, останься человеком среди этих скотов с человеческими лицами. Всеобщая серость давит. У суетящихся вокруг людей не бывает праздника ни в душе, ни в быту. Сгорбленные спины, насупленные брови, стиснутые челюсти. Я отличался от них. Я был другой, отдельный, ‒ не такой как все. И я страдал от своей обособленности. Каждый день мне все очевиднее открывалось непреодолимое противоречие между мной и моим окружением. Мною все больше овладевало горькое чувство изгнанника, стороннего средь этой толпы. Я чувствовал себя чужим для всех и для самого себя, и я не мог понять, болен ли я или это я, здоровый, живу в больном обществе.

Вокруг холод, дождь да скользкая грязь под ногами. В общежитии холодно, вологая одежда и обувь отсырела и за ночь не успевает просушиться. Эта осень без сомнения худшая из тех, которые знало человечество. Куда ни глянь, всюду мокрый силикатный кирпич. Каменные стены домов, каменные лица прохожих, глядящих на встречных с нескрываемым отвращением. Я ловил на себе их взгляды исподлобья, которые красноречивее слов говорили: «Эх, утопить бы тебя в этой грязи!» Неуклюже переваливаясь, под ногами снуют раскормленные серые голуби, у нас их называют «дикари», ‒ ненасытные паразиты улиц. Как я тосковал по своим легкокрылым летным голубям. Скорей бы кончалась эта неделя! А, потом?.. Потом воскресенье, воскресение от всего.

Я ждал этих воскресений, как избавления от тяжкого бремени постоянного окружения людьми: на занятиях, в транспорте, в столовой, в читальном зале, в общежитии. Все вместе, всегда, днем и ночью. Лишенный своего личного пространства, я был буквально отравлен людьми. Человек, как личность, формируется в тишине, «суть рождается в сомнении, а нужные слова ‒ из тишины». В тиши уединения формируются свои собственные умозаключения, закладываются основы характера, которые остаются на всю жизнь. Наедине, человек ведет откровенный разговор со своею душой и у него возникает стремление к совершенству, материализуется та неведомая энергия, что поднимает его над собой.

Постоянная жизнь на людях, в копошащемся муравейнике пресловутого коллектива, превращает человека в муравья, винтик, подчиненный прихотям механиков. Я был рожден свободным, жил по своим, как я полагал, справедливым законам и никогда не признавал над собой ничьей воли. Я и представить себе раньше не мог, какая это роскошь оставаться и быть самим собой. Меня угнетало казарменное многолюдство и режим общежития, постоянный шум и суета этого броуновского движения, и я содранной кожей ощущал свою неприспособленность к грубой сутолоке жизни.

Большинство же студентов не тяготилось проживанием в общежитии, а некоторые из них получали от этого подлинное удовольствие. До поздней ночи они кочевали из комнаты в комнату, вели интереснейшие разговоры о том, о сем и обо всем на свете, и ни о чем конкретно, были вполне довольны своим существованием и даже в воскресные дни не покидали общежития. Эти существователи недр общаги напоминали мне рыб, которые не знают, что живут в аквариуме. Их жизнь бессодержательна, пуста, а стремление все время быть в гуще людей, обусловлено тем, что они сами себе не интересны. В избыточной общительности находит спасение тот, кто не способен переносить одиночество, то есть самого себя.