Леди Печалей - Дарт-Торнтон Сесилия - Страница 29

Рохейн склонилась к зеркалу.

— Что случилось с моими волосами?

— Твои корни приобрели золотой оттенок. Как удивительно! Рассказывай скорее, что скрываешь.

— Мне нечего скрывать. Если я талитянка, что из того?

— Ничего, конечно. Сейчас никто не носит светлые волосы, кроме вдовствующей маркизы и этой замороженной рыбы Малвенны. На самом деле золотистый цвет совершенно немоден. Тебе следует их закрасить как можно скорее. Гриффин может это завтра сделать, у нее неплохо получается. Нельзя терять времени. Отросшие корни носить неприлично.

Она пропустила сквозь пальцы длинную прядь.

— Послушай, дорогая, что за краску ты использовала? Волосы так блестят! После черной эмульсии они обычно тускнеют.

— Я не знаю, как она называется. Меня красила колдунья из Байт Даун Рори.

— Мне необходимо знать имя этой мастерицы. Немного поколебавшись, Рохейн ответила:

— Это одноглазая Маэва. Скажи, а придворные дамы танцуют с дайнаннскими рыцарями?

Дайанелла звонко рассмеялась.

— В эту ночь придворным дамам многое разрешается делать. Молодцы Роксбурга, без сомнения, привлекательны и галантны. А ты, как я вижу, положила на кого-то глаз?

Прозвучал гонг, приглашающий гостей в зал. Дайанелла подбежала к окну и выглянула на улицу.

Рохейн, покачнувшись, поднялась из-за туалетного столика.

— Ты знаешь дайнаннца по имени Торн?

— Торн? — Дайанелла немного помолчала и ответила, не поворачиваясь: — Нет, думаю, что нет. Совершенно точно, мне не приходилось слышать этого имени. Ты спрашивала еще кого-нибудь?

— Нет.

— И не спрашивай, дорогая. Не очень прилично женщине с таким положением в обществе расспрашивать о наемнике Короля-Императора. Думаю, ты его так или иначе увидишь. — Она взяла с туалетного столика золотое зеркальце, на обратной стороне которого был изображен рыцарский турнир. Воины сражаются, а с верхних галерей на них смотрят придворные. Бросив взгляд на свое отражение, она положила зеркальце на стол. — Ты очень его любишь?

— Я едва его знаю.

— Ну конечно! Ты бережешь себя исключительно для виконта! Не сомневаюсь, что твой рыцарь любит тебя издалека со всем пылом и страстью. Ты взяла карточки для танцев и веер? Пошли, давай руку. Мы должны быть в зале до полуночи. Начнется самое интересное.

В садах и внутренних дворах дворца вспыхнули костры. Отовсюду раздавалась музыка. Пробежало несколько девушек с криками: «В кустах привидение! » Кто-то видел его, но потом выяснилось, что человеку просто показалось.

Городские колокола прозвонили полночь.

К небесам вознеслись радостные крики, перекликаясь со звоном колоколов и барабанной дробью. В танцевальном зале зазвучали кларнеты, скрипки, гобои и многие другие инструменты.

Вдоль празднично украшенных стен с зеркалами стояли стулья, на них сидели нарядные дамы, обмахиваясь веерами, и оживленные джентльмены. Все пары находились на разных стадиях флирта. По паркету скользили танцоры. Неосведомленному зрителю могло бы показаться, что слуги и хозяева перемешались, забыв все правила приличия. Виночерпий и графиня, дворецкий и маркиза, работница и рыцарь, камердинер и виконтесса, прачка и лорд, сквайр и сеньора. Кухарка с голубой стекляшкой, сверкающей на шее, как сапфир, кружилась в объятиях лакея в туфлях на золотых каблуках и вывернутом наизнанку сюртуке. Царственная дама в золотых одеждах танцевала с престарелым экономом, кухарка в запятнанном фартуке — с упакованным в бархат герцогом, а баронесса отплясывала с кондитером. Хранитель винных погребов пригласил графиню Шеффилд, а обладатель мантии развлекался с дочерью садовника в темно-красных шелках. Все это выглядело шокирующе, хотя и делалось намеренно. Между полуночью и рассветом очень опасное время, когда может случиться все что угодно.

В эту самую долгую ночь вокруг бродила нежить. Точнее, неявные твари искали возможность навредить смертным, и считалось, что если они обманутся во внешности, не смогут узнать того, за кем шпионят, у них останется мало сил, чтобы делать ему гадости в течение года. Помня об этом, акробаты ходили на руках, размахивая в воздухе ногами с надетыми на них перчатками. Придворные шуты, одетые в костюмы птичек и бабочек, со звездами на головах появлялись то там, то здесь. Другие, с ног до головы обмотанные тканью, изображали земляных червей.

Служанка, молодая некрасивая девушка, в чьи повседневные обязанности входило выносить ночные горшки, была избрана королевой бала переодевания. Улыбаясь во весь рот, она восседала на троне Короля-Императора. На ее голове красовалась бумажная разрисованная корона, украшенная стекляшками. Эрсилдоун, обожая такие развлечения, устроил целый спектакль, упав перед девушкой на колени и предлагая ей поднос за подносом с разнообразными сладостями и вином. В деревенском наряде он выглядел этаким ухарем. Но его представление вскоре затмил лакей-призрак. В напудренном парике, в туфлях с длинными носами, которые цеплялись за каждый сколько-нибудь заметный выступ, он без конца падал на кого-то из гостей, конечно, не случайно. В конце концов, упав на королеву, призрак стал униженно просить прощения. Когда же та не простила, он попытался повеситься на веревке, свободный конец которой держал в вытянутой руке. Самоубийство не удалось, и несчастный снова стал умолять о милости. Королева не устояла и в знак прощения поцеловала призрака. Тот на радостях снял туфли и забрался на колени девушки. К великому сожалению, несколько деревенских парней подхватили его и бросили в толпу, которая стала передавать горемыку над головами по залу. Все остальные, не считая избранного общества, находили неприемлемым присоединяться к подобному развлечению. Еще одним популярным участником бала в круге избранных был «кубок». Изображать его считалось престижным, даже если выбор падал и не на члена их сообщества. В качестве шута человек получал право издеваться над гостями, и избежать сей участи невозможно, да большинство и не пыталось. Больше того, в новогоднюю ночь дотронуться до «кубка» считалось счастливой приметой.

Шут появился в юбке с фижмами, два слегка помятых пудинга засунул в лиф, еще два — в турнюр. Оказавшись у кого-нибудь за спиной, «кубок» отпускал ехидное замечание, потом, щелкнув каблуками, исчезал, лукаво подмигнув, пока жертва собиралась с мыслями. За ним бегала стайка детей.

В соседней комнате желающих перекусить ждал накрытый стол. Золото сверкало повсюду: на стенах, на тяжелых рамах картин, в орнаменте на потолке, в инкрустациях на стульях, на тяжелых каминных решетках. Вдоль стен в застекленных шкафчиках стояли фигурки из полудрагоценных камней. Через высокие открытые двери был виден освещенный сад. Около выхода, словно на страже, стояли изящные мраморные статуи и большие золотые вазы, полные белых лилий. Необыкновенной красоты хрустальная люстра освещала все это великолепие, а пол, начиная от Белой комнаты до восточной галереи, покрывали бесценные красные ковры с золотым узором.

Хранитель столового серебра, компенсирующий недостаток роста внушительным объемом, накладывал себе в тарелку горкой мусс из лобстеров и гусиный паштет. Около него подвыпивший дворецкий с лошадиным лицом демонстрировал замечательные фокусы перед толпой восхищенных пажей и привратников, устанавливая на голове башню из пустых тарелок. В конце концов сооружение со страшным грохотом рухнуло. Несчастный хранитель подпрыгнул и осторожно сдвинул с красно-золотого ковра осколки тарелок.

Оконфузившись, дворецкий разозлился и заорал:

— Это ты виноват, Фосетт! Ты помешал!

— Ори, пока не охрипнешь, лошадиная физиономия. Ничего я тебе не мешал, — последовал неожиданный ответ.

Дворецкий затянул потуже пояс и закатал до локтя рукава. Его щеки побагровели и стали похожи на два спелых баклажана.

— Это кто лошадиная физиономия? Это твое лицо можно сравнить с задней частью этого благородного животного.

Вокруг, посмеиваясь, стояла толпа слуг. Хранитель, довольный удачным ответом, стоял подбоченившись.