Не время для нежности (СИ) - Савков Роман - Страница 37

Внутри Храма, в составных канделябрах, горели свечи. Вдоль голой кладки стен только металл и сухое дерево. Окна, узкие и высокие, усыпанные цветными витражами со сценами созидания мира, частой спиралью уходили к расписному своду потолка. В центре его было изображено дневное светило — на картинке солнце выглядело гораздо дружелюбнее, чем на самом деле; когда-то оно дарило жизнь, а не отбирало ее.

Зал был пуст. Пройдя мимо строя жестких лавок, Васер подошел к усыпанному жертвенными дарами алтарю. Постоял у него немного, положив руку на святыню. До блеска начищенный медный диск — рукотворное отражение солнца, изображенного на сводчатом потолке — слегка холодил ладонь.

Бывший Смотритель ипподрома не верил в Последнего бога, но даже ему требовалось сейчас благословение. Затем собрал тронутое увяданием съестное и разложил по карманам. Снял с канделябра десяток свечных огарков; другой, что был поменьше, притушил, оставив одну свечу зажженной, и снял его с алтаря.

Убедившись, что никому не интересен, зал также оставался пуст, он зашел за алтарь и спустился в старую крипту: вход в нее, как предписывали богослужебные книги, по дневному времени надлежало держать открытым.

На последней ступени разжег воткнутую в шов между камнями лучину. Она давала мало света, но этого хватило вполне, чтобы безболезненно добраться до второй, а потом и до третьей.

Потолок был низок. Поперечные фундаментные балки, вырастающие на пути, норовили нанести неожиданный удар в лоб. Он пригибался, стараясь не смотреть по сторонам. Там не было чудовищ — они сторонились освященных мест, как будто не врали слухи об их родстве с потусторонними силами.

На самом деле Васер Лау считал, что чудовища являлись порождением того же мира, к которому принадлежал и сам. Вполне обычные — видоизмененные, и оттого смертельно опасные для человека — насекомые.

В стенах, обросших черствым на ощупь мхом, рядами были устроены ниши. В них пылились мощи святых. Лау косо смотрел на данную практику: по его разумению мертвецы должны были быть преданы земле, став частью извечного круговорота природы.

У пятой лучины в узком коридорчике, ведущем вглубь стены, обнаружилась подернутая паутиной дверь. В прежние времена, когда власть Храма над душами горожан была сильна, этим ходом пользовались довольно часто: плелись интриги и заговоры. А теперь, подумалось, что про него и вовсе забыли за ненадобностью.

От проржавелого металла веяло сыростью и прохладой. Васер провернул кольцо, толкнул створку плечом. Дверь скрипнула — по крипте пронесся жалобный стон, звонким эхом гуляя между столбами. Но она так и осталась стоять на месте.

Пришел черед стонать человеку. Это была его последняя надежда пробраться в подземелья незамеченным. Наверняка звук услышали наверху, и скоро тут будет не протолкнуться от разъяренных святотатством служителей Храма.

«Возможно, тут какой-то тайный запор?» — подумал Васер. Света лучины не хватало. Бросив на пол канделябр, впотьмах он принялся шарить по стенам.

Всюду пальцы встречали мокрый крошащийся кирпич, похожий на губку мох и невесомую паутину. Совсем отчаявшись, мазнул рукой по потолку, и тут что-то привлекло его внимание. Проверил еще: не сразу распознал фигурный барельеф из плотного сухого камня — вдавленный круг со сходящимися к центру лучами, знак предавшего бога.

От входа в крипту доносился многоногий топот и голоса…

Уперся руками, надавил — щелкнуло. Растянутая пружина передала усилие на скрытую систему рычагов и тяг. Загудело, зашуршало в стенах. Топот позади усилился, донеслась первая ругань. Кажется, служители Храма поняли, в чем тут дело, и теперь спешили остановить нарушителя.

Приготовившись к худшему, Васер вновь толкнул дверь, и та поддалась — как пушинка сместилась от прикосновения руки. Тьма за ней показалась частью существа, плотным шевелящимся сгустком, ожидающим, когда в его ненасытное нутро окунется живое, сотканное из плоти и крови — чтобы пожрать.

Схватив канделябр с пола, закрыв на миг глаза, — времени на раздумья больше не было, преследователи подошли к коридорчику, в котором укрывался Васер, вплотную — он шагнул через порог. По инерции сделал несколько шагов, остановился перевести дух — ничего с ним не случилось; и, не тратя времени на розжиг свечи, выставив руку выше головы, пошел дальше.

Хор голосов за спиной стих. В последний момент ему показалось, что кто-то пытается схватить его сзади за плечо, но он ловко извернулся, уверенно идя во тьму. Крепко затвердил в памяти первый десяток поворотов, на этом уровне ему ничто не угрожало. А вот служители Последнего бога идти следом побоялись.

Отсчитав полторы сотни шагов, Васер остановился перевести дух: сбитое спешкой дыхание никак не желало восстанавливаться; громко ухало, отдаваясь в ушах гулом, сердце.

Он присел на корточки и разжег свечу в канделябре. Тьма отпрянула на два-три шага, не больше. Впрочем, Васер и этому был несказанно рад. Детство, когда он вместе с Виоликой исследовал катакомбы — еще полный оптимизма и начисто лишенный страха смерти, давно минуло. На смену бесстрашию пришла разумная осторожность. Он старался не ввязываться в безнадежные дела, в которых выгода или отсутствие потерь не маячили хотя бы на горизонте. Результат поддавался расчету почти всегда.

Только сейчас выбора, как такового, у него не было. Делай, что попросили, лезь куда попросили, и, желательно, вспомни навыки выживания.

Всматриваясь во мглу впереди, он двинул дальше. Карманы плаща оттягивала украденная с алтаря еда. Нащупав там горбушку хлеба, сунул в рот — когда еще придется остановиться на полноценный привал? Воду в бурдюк он нальет позже. На карте Виолика заботливо обвела это место синим карандашом.

Ход вел от центра холма под уклон, постепенно удаляясь от площади Просвещения.

Васеру не требовалось попадать на место казни. Достаточно было оказаться в нужное время рядом с точкой вывода преступника на поверхность. Выворотень, при памятной встрече, выдал подробное ее описание.

Городская стража сама приведет нужного человека. А потом он доставит беднягу заказчику и получит заслуженное прощение. Чем не вариант? После этого, конечно, в полных правах Смотрителя ипподрома никто не восстановит и место не отдаст — слишком велика провинность, но зато появится реальный шанс вернуться к почти прежней жизни.

Версия, предложенная Хозяином подворотен, была всем хороша, однако имела существенный недостаток. Лау смущало количество конвойных. Едва ли их будет меньше десятка — не одолеть. «Пусть бы два, три человека…» — хорохорился Васер. И тут же сам себя одергивал: «Да кого я обманываю. Мне не справиться и с одним…»

Подумав, твердо решил еще поразмышлять над способом извлечения осужденного. От приготовленного Выворотнем плана дурно пахло. Не слабее, чем из помойного ведра. Васер был не настолько глуп, чтобы не понимать, что из него хотели сделать крайнего во всей этой затее.

Он уже не путался во множестве искривленных линий, нанесенных на бумагу дрожащей детской рукой. Сверившись с картой, ходом преодолел несколько спусков и подъемов. Общая протяженность последних казалась значительно меньше. С каждым шагом Лау все глубже уходил под землю. Появилось давящее ощущение многотонной массы, зависшей над головой.

Свеча горела ровно, но света едва хватало, чтобы разогнать мрак на три шага вперед. В ответвления от намеченного пути он старался не заглядывать, чтобы не привлекать ненужного внимания отряженных в подземелье стражников. Отблески пламени могли быть замечены издали, но служивые не бросятся сломя голову на мелькнувший мимо огонек, если только он сам к ним дуром не выйдет. Тоже люди, тоже хотят пожить.

Коридор закончился обширным провалом.

Нет, камень вперемешку с сырой землей под ногами никуда не делся, лишь стены резко раздались в стороны. Потолок также присутствовал, его можно было ощупать пальцами.

Согласно давним воспоминаниям, и бумаге в грязных руках, он находился сейчас в широком круглом зале, каких под городом было несколько. Располагались они на значительном удалении друг от друга, выходя за пределы городской стены, и в каждом сохранились врытые в землю остовы источенных ржой лестниц. Кое-где в этих залах можно было заметить выходящие на поверхность остатки непривычно твердого камня, наподобие деревянных железнодорожных шпал, уложенного будто по линейке. По нему тянулись две чахлые нитки рельс.