Твое имя - Платунова Анна - Страница 26

— Это не значит, что он меня обманывает, — тихо сказала Мара. — Обманывают — это когда нарочно. Мало ли что там у него в прошлом…

Все, чего ей хотелось, — это завершить скорее этот бессмысленный разговор, но Тайла, мечтательно подперев ладонью щеку, никак не могла успокоиться:

— Он, может, какой-нибудь бастард! Сын благородного. Вырос в богатом доме, а потом его — раз — и выгнали. Папаня умер, а мачехе он зачем сдался?

— Какая ты болтушка! — не выдержала Мара. — Болтаешь, что в голову придет! Бьярн не имеет отношения к благородным.

Она сказала это резче, чем хотела. Благородные… Как называли аристократов Симарии. Заносчивые, подлые, мерзкие…

Мара поняла, что один за другим вытаскивает из волос цветы снежника и крошит их в пальцах. На землю падают тонкие белые лепестки.

Глупая, глупая! Как она дала себя уговорить, нарядилась в платье, цветочки нацепила!

Она поймала взгляд Бьярна. Он хмурился, глядя, как смешиваются с грязью нежные соцветия. «Зачем?» — вопросительно поднял брови.

Зачем? Мара и сама не знала. Знала только, что она ужасно устала от своей жизни. Нечисть, походы, ночевки у костра. А зимой крошечная комнатка под чердаком, продуваемая всеми ветрами. Но кого она думает обмануть: у нее нет выбора — эта жизнь или вовсе никакой.

Тайла, выросшая под защитой отца и братьев, — просто романтически настроенная девчонка, которая пока не встретилась с настоящей бедой. Она и сейчас продолжала что-то щебетать про благородных, их манеры и их красоту.

Мара вдруг ощутила себя на столетия старше своей ровесницы и поняла, что за раскованными манерами и смелыми речами скрывается наивная девушка, пытающаяся показаться искушеннее, чем она есть.

— Ты ведь никогда даже с парнем не была по-настоящему, — неожиданно для себя самой сказала Мара. — Бьярна она оседлает. Смешно…

Тайла замерла на полуслове и потупилась:

— Ну, говорят… Это словно в небо взлететь. Дух захватывает…

— Дух захватывает, это точно, — выдавила Мара сквозь зубы.

Ее захлестывали злость, обида и боль. Все, что она так старательно подавляла в себе день за днем.

Она поднялась и ушла не попрощавшись.

Телеги на ночь превращали в палатки, подняв борта и натянув поверху ткань. Маре, Бьярну и Эрлу выделили одну на троих. Мара залезла под полог, упала на пыльное одеяло и долго уговаривала себя не реветь. Чего уж реветь-то… Жизнь — она такая. Никто не говорил, что будет справедливой и простой.

Но почему-то она вновь чувствовала себя страшно одинокой. Бьярн не доверял ей, если не смог рассказать о себе главного. Но зачем-то в памяти настойчиво звучал его голос, который повторял снова и снова: «Как же ты не видишь… Я люблю тебя, птаха моя…»

Утром Мара скомкала платье с ожесточением, которого от себя не ожидала, и сунула сверток в руки Тайле. Надела привычную одежду и вздохнула с облегчением, словно все вновь пошло своим чередом, так, как надо.

Тем более скоро свернули с безопасного Тракта на лесную дорогу и стало не до безделья. Надо было идти впереди обоза, прислушиваться к ощущениям, чтобы успеть предупредить об опасности.

Бьярн, как это водится в походах, шагал позади. Эрл принялся было бегать между ними, но Мара быстро пресекла игру. Маленький он еще, не понимает, как опасно сходить с пути, а неприятности могут случиться в любую минуту.

— Сядь в телегу к Альфу и только попробуй слезть! — прикрикнула она на него.

Эрл моргнул, не понимая, почему обычно такая ласковая Марунечка ругается, но спорить не стал, залез в телегу, принялся угрюмо рассматривать деревья.

Другие участники похода, к счастью, сами понимали, что надо держать ухо востро. Вчерашние веселые беседы уступили место тихим перешептываниям. Любой звук в глухом, мрачном лесу разносился далеко, и казалось, что каждый лист, каждая травинка неприветливо прислушиваются к разговору.

Как это часто случается в такие минуты, беседа свернула на обсуждение нечисти, шатунов и всего того, что может ожидать их на переходе. Мара, правда, не ожидала от этого участка пути больших сложностей: все-таки не так далеко от Тракта, но успокаивать народ не стала. Пусть боятся, зато будут начеку.

— Я вот часто думаю, почему бы не жечь всех умерших. Тогда бы и шатунов не было, — рассуждал Бимер вполголоса.

— Эк ты хватил. Всех! Никакого леса не хватит. Расточительно! Восстает-то один из десятка, или даже реже, — откликнулся Вильям, который, видно, считал себя умнее товарища. — А нечисть! Ее поди поймай сначала, чтобы сжечь.

Бимер покивал, соглашаясь.

— А Всеединый велел в скрижалях Завета: умерших хоронить в освященной земле. Сжигать — против его воли! — подал голос Руфус.

Некоторое время ехали молча.

— А вот любопытно все же, почему они восстают. Чего им смирно-то не лежится? — неугомонный Бимер хоть и ежился от страха, вглядываясь в темноту между стволами, но любопытство было сильнее его.

— Да уж сто лет гадают, никто не знает, а ты хочешь знать! — усмехнулся Ридус.

— Говорят, плесень у них в голове. У кого она заводится, тому не дает на месте лежать, — глубокомысленно сообщил Вильям.

— У самого у тебя в голове плесень, — хохотнул Ратус.

Мара, шедшая впереди, резко остановилась и подняла руку вверх: «Стойте!»

Альф, а за ним и сыновья, к их чести сказать, беспрекословно послушались — натянули поводья, останавливая телеги. Быстро подошел Бьярн, встал рядом.

— Что? — коротко спросил он.

Мара молча кивнула вперед, туда, где лесная дорога, изгибаясь, делала поворот. Под деревьями стояли телеги. Вокруг трупов лошадей вились мухи. Людей не видно.

Мара уже встречала такое и знала, чем это может грозить. Вполне возможно, что поблизости ходит целое стадо шатунов. Те, что сумели истребить всех в обозе, изначально превосходили их числом.

Мара пересчитала телеги — шесть. Значит, минимум шестеро людей, трое некромантов и пара наемников. Десять шатунов, не считая тех, кто напал первым. В том, что произошло нападение нечисти, Мара не сомневалась: над брошенными телегами до сих пор витали сгустки темной энергии. Это плохая новость. Хорошая заключалась в том, что сейчас присутствия шатунов она не ощущала, значит, до них, по крайней мере, километра три-четыре: максимальное расстояние, на котором Мара могла чувствовать нечисть.

Об этом она рассказала остальным, стараясь не пугать, но и не обнадеживать. Знали, что поход может оказаться небезопасным, так что нечего теперь смотреть на Мару круглыми глазами. Словно дети малые, честное слово.

— Надо убрать телеги с дороги, — сказал Бьярн. — Вчетвером справимся.

Братья, в одно мгновение превратившиеся вдруг в перепуганных мальчишек, нехотя, но пошли вслед за Бьярном. Мара тоже — прикрывать в случае нападения.

В тишине, которая прерывалась только жужжанием мух, выпрягли из телег убитых лошадей, в восемь рук затолкали телеги поглубже в кусты.

— Стойте, — прошипел Альф, когда обоз поравнялся с подводами. — Товар заберем. Им не нужен теперь.

Мара только головой покачала: расчетливость не покинула рачительного купца даже в такой момент.

— Лошади не вывезут, — тихо сказал Бьярн. — Всех денег не заработаете.

— Вывезут! Они у меня работяги! — огрызнулся Альф. — И неча мне тут указывать!

Товар перегрузили и в полной тишине продолжили путь на юг, в сторону Трелея.

Мара шла и не могла отделаться от мысли, что вчера дрова на привале оставили для них те самые люди, которые теперь мертвые разгуливали где-то неподалеку. Ничего изменить нельзя, а все равно горько…

ГЛАВА 21

До Трелея оставалось ехать недолго, от силы час-полтора. Они бы успели, если бы Альф послушался Бьярна, но теперь телеги стали тяжелыми и неповоротливыми, лошади с трудом тянули их за собой. Никто больше не разговаривал, ехали молча, время от времени оборачиваясь, словно могли разглядеть что-то в глубине зеленой чащи.