Я спас СССР! том 2 (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 38

Торжественным аккордом звучит завершающий припев:

Несколько секунд в зале стоит оглушающая тишина. Как будто все вдруг здесь перестали дышать. Потом от двери доносится чей-то сдавленный женский всхлип – и он словно спусковой крючок взрывает застывшую в зале тишину. Все взволнованно вскакивают с мест, хлопают, что-то кричат мне, обнимают, сдавливая в крепких мужских объятьях… А я растерянно нахожу взглядом пожилую официантку, плачущую на пороге банкетного зала. Она улыбается мне сквозь слезы, вытирает глаза передником и тихо исчезает в сумраке коридора. Нужны ли еще какие-то слова признания после этого…

Очнулся от того, что меня трясет за плечо взволнованный Евтушенко:

– Леша, какого черта ты скрывал ото всех такие таланты, тебе выступать нужно на большой сцене! Осенью у нас возобновятся поэтические вечера в Политехе, ты должен, слышишь, обязательно должен там выступить – народ просто обалдеет, когда услышит эту песню! Согласен?!

Евтушенко оттесняют прочь, я лишь успеваю заторможено кивнуть ему. Да я сейчас на все согласен, о чем меня не спроси. Эта песня словно вычерпала из меня все силы до дна, я столько души в нее вложил, что совершенно опустошен. Украдкой смотрю на часы – пора закругляться, мне еще сегодня ночью на вокзал – Вику встречать. Какая только злая зараза придумала такое позднее прибытие поездов?!

Скомкано прощаюсь, объясняю ситуацию с любимой девушкой, клятвенно заверяю всех, что осенью обязательно еще приеду сюда. Напоминаю, что рад буду увидеть космонавтов на заседании нашего клуба Метеоритов.

– А меня?! – возмущается пробившийся опять через толпу Евтушенко.

– Тебя в первую очередь, Жень! Без тебя никак.

– Ловлю на слове. Надо проверить – вдруг у вас там полный клуб таких самородков?!

Обмениваемся телефонами, на прощанье крепко жмем друг другу руки. Юра, который до этого о чем-то напряженно разговаривал с каким-то генералом, вызывается проводить меня до машины. Свежий ночной воздух врывается в легкие и остужает мою бедную голову, быстро приводит растрепанные мысли, нервы и чувства в относительный порядок. Только сейчас я замечаю, что Гагарин чем-то расстроен:

– Что-то случилось?

– Не обращай внимания… Все было ожидаемо и предсказуемо – на мой недоуменный взгляд нехотя поясняет – Сейчас узнал, что мой очередной рапорт с просьбой о допуске к полетам снова завернули.

– А… может это и правильно, ты же теперь космонавт?

– Да, как ты не понимаешь, Алексей! – горячится Юра, – Я летчик! Небо – моя жизнь, я с детства мечтал летать! «Восток» допускает ручное управление, но, в основном, там работает автоматика. И в каждом новом космическом корабле ее становится все больше и больше. Вот увидишь, придет время и военных летчиков там запросто заменят бортинженеры. Наши летные навыки будут никому не нужны!

– Ну, это ты преувеличиваешь! Такие времена настанут еще очень нескоро.

Гагарин расстроено машет рукой:

– Может, и не скоро. Но обязательно настанут. И летчиком я себя чувствую только в небе на своем самолете, когда всем телом ощущаешь рев турбин, когда перегрузка вдавливает тебя в кресло на крутом вираже… Да, она намного меньше, чем при входе в атмосферу, но как вспомню петлю Нестерова, «бочку», «горку» – душу мою просто черная тоска захлестывает. Бывало, после посадки комбинезон снимешь – его можно хоть выжимать от пота. Вот это жизнь! Настоящая жизнь. А они мне запретили летать, небо теперь только по ночам снится.

– Сочувствую…

А что я еще могу ему сказать? Что они абсолютно правы? Но смерть все равно найдет его в небе, как не беги от нее. И никак не уберечь его от этой участи. Наверное, такая героическая смерть самая желанная для настоящего летчика – умереть не от дряхлой старости в постели, а на пике своей славы и на боевом посту – в кабине самолета. Смогу ли я что-то изменить в его судьбе? Не знаю. Но обязательно постараюсь. А вот сказал бы Юра мне спасибо за такое вмешательство – большой вопрос…

Какой садист придумал ночные поезда? Не известно. Но я бы хотел взглянуть в глаза этому человеку. Таких как я, уставших и заспанных встречающих, на перроне Курского вокзала было человек с полста. И все ждали поезд Мин. Воды-Москва. Мужики курили, дамы зевали, прикрывая рты ладонями и тихонько переговариваясь. Периодически нас оглушал визгливый женский голос из динамика, объявлявший прибытие или отправление того или иного состава. И как только живут окрестные жители? Это же, хочешь или нет, во сне все расписание вокзала изучишь. Если сможешь, конечно, заснуть.

Наконец, показался и наш поезд – пожилой тепловоз старых серий. Кряхтя и гремя сцепками, он подошел к перрону. Первой из нужного мне вагона выглянула Вика. Взвизгнула от радости, и проскочив мимо обалдевшей проводницы, которая даже не успела протереть поручни, бросилась мне на шею. От родного запаха мигом закружилась голова, и заполошно застучало сердце. Вика была одета в цветной сарафан и легкую кофточку. На голове – синий платок, который тут же сполз и был сдернут прочь. Под ним обнаружился обычный хвостик, стянутый резинкой.

– Пойдем, поможешь с вещами.

Мы пропустили выходящих из вагона замученных пассажиров, поднялись в тамбур. В Викином купе оказалось несколько сумок, чемодан и пара баулов. Увидев мой изумленный взгляд, подруга затараторила, пытаясь меня успокоить:

– Мама передала консервированные помидоры, огурцы, сало в банке. Дед – целый мешок яблок насушил. Представляешь, в округе у яблонь ветки ломятся – такой урожай. Привезла сушённых грибов немного, вяленых лещей. Бабушка – яблочного варенья наварила, пастилы насушили. И я еще собрала слив, но совсем чуть-чуть, ведь они только начали созревать.

– Короче, голод нам не грозит! – резюмировал я, подхватывая одной рукой Викин чемодан и большую сумку, а другой оба баула.

– Не грозит!

Отказавшись от услуг грузчиков, я хоть и с трудом, но все-таки дотащил домашние воронежскиегостинцы до Волги. Поставил все это «богачество» в обширный багажник и с облегчением выдохнул.

– Ой, а я думала, машина – это временно – Вика разглядывала велюровый салон, потом потрогала руль в черной оплетке. Мы нечаянно соприкоснулись руками, и на лице девушки появился румянец, глаза заблестели. У меня тоже по телу прокатилось возбуждение. Свернув с дороги, я врубил заднюю передачу, заехал в темный, неосвещенный переулок. Лишь вдалеке светили фонари вокзала и подсветка огромного лозунга на крыше многоэтажного дома: «Сделаем Москву образцовым коммунистическим городом!».

Впрочем, коммунистическая судьба столицы меня совсем не волновала. Рука сама легла на колено Вики и поехала вверх, собирая ладонью юбку сарафана.

– Ой, что ты делаешь, Леша?! – Поздно милая, я уже впился жадным поцелуем в девичью шею. – Нельзя тут! Люди же кругом…

– Вик, ну какие люди?! Ночь на дворе.

В переулке и, правда, ни души. Как, впрочем, и на площади трех вокзалов.

Моя рука добралась уже до трусиков Вики, язык коснулся мочки уха. Это явно подействовало на девушку. Она часто задышала и сделала последнюю безуспешную попытку вырваться:

– Леша, стыдно же! Увидят!

– Не увидят, темно! – я уже стягивал одной рукой трусики, мысленно благодарю создателей 21-й Волги за сидение диваном – не надо ничего опускать. Руки Вики тем временем нетерпеливо расстегивали пряжку ремня на моих брюках, а я уже шарил ладонью под бюстгальтером – Вика… как же я соскучился…!

Безо всяких предварительных ласк, я неуклюже протиснулся сверху и вошел в девушку. Та застонала, обхватывая мои бедра ногами, и вдавливая меня в себя, вцепившись тонкими пальцами в ягодицы. Тоже соскучилась, зайка!