Крутой сюжет 1995, № 1 - Ластбадер Эрик Ван - Страница 28

— В Китай-городе.

Томкин хмыкнул, шевельнувшись в своем широком кожаном кресле. Он пристально посмотрел на Николаса. — Что там с этим ниндзя?

— Затем я и пришел сюда. Возможно, именно сейчас он замышляет твое убийство, мы должны быть готовы его встретить.

— Готовься. За это я тебе и плачу, разве не так?

— К сожалению, все гораздо сложней.

— Ну, значит, делай то, что считаешь нужным. Меня это мало интересует. Я просто хочу убрать его со своей дороги.

— Нет, это касается и тебя.

— Ну, конечно, ведь он послан, чтобы убить меня.

— Так же, как и меня.

— Что?

— Я знаю его. У нас с ним старые счеты. Это не твое дело.

— Ладно.

— Кроме того, вполне возможно, мы окажемся в ловушке.

— Как?

— С помощью одного из его жучков. — Николас поднял подслушивающее устройство, чтобы Томкин мог его видеть. — Вот этот был обезврежен. Но сделан он по новой технологии, и как только вновь попадет на какую-нибудь поверхность, то опять начнет работать.

Глаза Томкина сверкнули.

— Ты хочешь сказать…

— Мы можем пустить его в действие. Надеюсь, его эффективность не станет хуже… Мы можем сами воспользоваться его ловушками. Он хочет покончить с нами обоими и не упустит шанса. Но если мы будем его ждать, то наши шансы остаться в живых увеличатся.

— Ты хочешь его пригласить? — спросил Томкин медленно.

— Да.

Томкин задумался. Николасу даже показалось, что он слышит работу его мозга, принимающего решение.

— Давай сделаем это. — В его голосе не было и тени сомнения.

После того, как Николас сунул жучок в один из ящиков стола, Томкин спросил:

— Можем мы назначить встречу с ним следующей ночью?

— Нет проблем.

— Хорошо. — Он поднял трубку, когда Николас уже направился к двери.

Некоторое время Томкин делал вид, что разговаривает по телефону, на самом деле он прислушивался к удаляющимся шагам Николаса и к шуму лифта. Когда шум стих, он положил трубку и открыл ящик стола. Томкин посмотрел на миниатюрное подслушивающее устройство со сдержанным восхищением. На лбу появились морщинки, так было всегда, когда он принимал какое-либо важное решение. Сердце учащенно забилось. Томкин облизал внезапно пересохшие губы, достал жучок и положил его на поверхность стола. Отвернувшись к окну, за которым сверкали огни ночного города, он начал говорить.

— Мне кажется, — сказал Томкин задумчиво, — все зависит от того, насколько он нужен вам. Но что, если я смогу вам его гарантировать? Да, я могу подать вам Николаса Линера на тарелочке. — Он повернулся и продолжал говорить уже прямо в устройство. — Держу пари, это очень важно для вас. Так же, как сама жизнь. Что скажете?

Томкин положил жучок на прежнее место, потом откинулся в кресле, положив руки за голову, и стал ждать телефонного звонка, а в том, что он последует, Томкин нисколько не сомневался. Пистолет с полной обоймой висел в кобуре под пиджаком, согревая и успокаивая.

Когда Сайго проснулся, на какое-то мгновение ему показалось, что он почувствовал дыхание смерти. Смерть никогда не страшила его, наверное, потому, что жизнь мало что для него значила.

Потом он вспомнил, что еще не убил Николаса, а ему очень хотелось отнять эту жизнь. Ничья смерть не могла бы доставить ему большего удовольствия.

Это было похоже на месть. Только она еще продолжала будоражить его сердце. Он подумал о всех своих деньгах, лежащих на счету в банке, о многочисленных акрах купленной земли, о четырех небольших, но быстро процветающих электронных концернах. Для чего все это?

Деньги были только средством для достижения власти, а власть — всего лишь призрачным счастьем.

В мире оставалось, пожалуй, одно, для чего Сайго еще стоило жить.

«Сегодня ночью», — подумал он мрачно, лежа обнаженным на кровати. Тусклый свет солнечных лучей, пробивающихся через шторы, отражался на потолке, напоминая очертания креста.

Сайго не переставал удивляться слабости американцев. Они были трусливы и никогда не имели настоящей силы духа. Он никак не мог понять, как это им удалось победить в войне. Ему доставит огромное удовольствие видеть лицо Рафаэля Томкина, умирающего под лезвием. Сайго верил, что это будет не трудно провернуть. Для него не было ничего невозможного.

«Да, — решил он твердо, — смерть придет сегодня ночью и к Томкину, и к Николасу». Может быть, между ним и Николасом возникнет схватка, и они оба погибнут. Но это мало беспокоило Сайго. Напротив, он даже учитывал ее, зная, что важность смерти зависит не от нее самой, а от ее значения. Смерть одних живет в истории, тогда как смерть других часто остается незамеченной.

Для Сайго, как и для всех японских воинов, с незапамятных времен существовало только два способа достойной смерти: в бою или от собственной руки. Иная смерть означала несмываемый позор, кроме того, такого воина ждала ужасная карма в последующей жизни.

Той ночью им вновь овладела ярость, та ярость, которую он тщательно пытался заглушить длительными тренировками. «Вот — доказательство, как эмоции могут захлестнуть душу», — говорил он себе, сидя на своей кровати. Сайго проклинал тот день, когда Юкио вошла в его жизнь. «О, Амида!» — кричал он безмолвно.

Этот ранний час принес ему облегчение и уверенность. Теперь Сайго точно знал, что все случится сегодняшней ночью. Он должен быть быстр, очень быстр, чтобы сразу достать их обоих — и Николаса, и Томкина.

Даже во сне его мозг не переставал работать. Сайго уже понимал, что смерть этих двух людей принесет ему гораздо больше, чем просто удовлетворение. Он представил себе, что их ждет, и вздрогнул. В мозгу послышались умоляющие крики его жертв, похожие на завывание осеннего ветра. Сайго даже задержал дыхание и закрыл глаза, наслаждаясь этими воплями, прежде чем они умолкли.

«Да, — подумал он, поднимаясь и направляясь в ванную, — у него в запасе для врага имелось кое-что поужасней, чем просто вспоротый живот».

Сайго знал, что мир — это одно огромное колесо, которое направляет карма. Кармы же людей — всего лишь маленькие колесики внутри него, у колесика его судьбы нет конца, как не было и начала, и если его ждет смерть, он должен встретить ее с распростертыми объятиями.

Занятий сегодня не было, и пустой зал казался неестественно огромным. Это напомнило Николасу о том дне, когда он последний раз видел Кансацу. Он вдруг понял, как бессмысленно прожил все эти годы.

Что же на самом деле связывало его с Америкой? Что он мог сделать за то же время в Японии? За такое долгое время. А если бы он никогда не занимался будзюцу? Что тогда? Кем бы он сейчас был? Каким-нибудь правительственным чиновником с высоким заработком, обладателем богатого дома и красивого сада. Две недели в году он проводил бы где-нибудь в Киото или на побережье, может быть, даже в Гонконге, у него была бы жена и дети. Они бы, смеясь, боролись с ним.

Пустота, понял он, заметна тогда, когда ее нет рядом. Юстина. Юстина. Юстина. Мысли снова вернулись к прошлому. Ему захотелось преклонить колени перед могилами своих родителей, прочесть молитву.

— Ты принес ее? — спросил Фукасиди.

— Да, я знал, что когда-то сделаю это, но не знал, почему.

— Пойдем.

Фукасиди привел Николаса в одну из задних комнат, где они сняли обувь и уселись на татами в позе лотоса.

Фукасиди грациозно взмахнул рукой.

Николас развернул бумажный сверток. Там оказалась шкатулка со Львом и драконом, подаренная дедом его родителям.

— Открой ее, — в голосе Фукасиди чувствовались нотки волнения.

Николас подчинился и открыл крышку.

У Фукасиди дух захватило, когда он увидел девять сверкающих изумрудов. Вздохнув, он тихо сказал:

— Никогда не думал, что когда-нибудь увижу подобное. — Он снова вздохнул. — И все они здесь. Все девять.

Фукасиди поднял голову.

— Времена меняются. Когда ты пришел ко мне много лет назад в Киото, только письмо моего друга Кансацу удержало меня от того, чтобы прогнать тебя. Ты не знаешь этого. Все это правда. Если быть полностью правдивым, даже после того, как я прочел письмо, я подумал, что делаю большую ошибку. У меня были сомнения насчет твоего посвящения в ниндзюцу, несмотря на то, что написал Кансацу. Я беспокоился о сохранении тайны учения, ведь ты выходец с Запада. И все-таки я поверил словам Кансацу. Конечно, теперь я думаю иначе. Ошибкой было бы прогнать тебя. Ты стал первым учеником смешанной крови в школе «Тэнсин Сёдэн Катори». Единственным. Я ни о чем не жалею, у меня не было ученика лучше.