Город моей мечты (СИ) - Грез Регина - Страница 19

После обеда меня отправили домой переодеться в сухое, а, возвращаясь в лес к стаду, я заблудилась. Как сейчас помню — размытое дождем поле, серое, грязное небо набрякшее над головой. Впрочем, я на небо старалась не смотреть — становилось жутко. Казалось, оно повисло надо мной всей своей тяжестью и хочет утопить в потоке мутной воды. Я брела по грязи вдоль поля и время от времени громко звала: «Мама! Баба! Где вы?». Но никто не отзывался в ответ. И я вдруг отчаянно стала молиться: «Господи! Приведи меня к ним. Подскажи дорогу».

Так вот в крайней нужде и решила довериться высшим силам, а после пошла по кромке леса, увязая в липкой глине, выбирая хоть какое-то подобие дорожки. Дождь все лил как из ведра, никогда более не припомню такого потопа, но со мной был зонт и вперед подгоняла мысль о родных. Куда же они могли угнать стадо? Однако я шла вперед уже долго, а впереди не было видно ни людей, ни коров. Потихоньку в душу стал заползать гаденький страх: «Куда я иду? Что, если я ухожу все дальше от села, совсем в другую сторону от пастбищ?»

Временами я заходила глубже в лес и даже наткнулась в кустах на разбитую стеклянную банку. Скоро мной овладело настоящее отчаяние. Я уже хотела выйти хоть куда-нибудь к людям, тут не до коров. Размазывая по щекам слезы, брела по грязи, пока не вышла к постаменту, отделявшему территорию нашего сельского поселения от соседнего. Здесь у дороги меня, к счастью, подобрала проезжавшая мимо машина местного фермера.

День близился к вечеру, вскоре показалось родное стадо, возвращающееся в село. Оказывается, пока я в панике металась по мокрому лесу, все они были рядом, всего лишь в пятнадцати метрах от разбитой банки. Бабушка потом говорила, что тоже заметила ее, когда гнала коров, вспоминала свою Танюшку.

Если бы я не поддалась отчаянию и страху, я точно нашла бы доморощенных «пастухов» за стогами. Я ведь шла по их следам долго-долго. И могла бы расслышать мычание коров, не будь поглощена своим «бедственным положением». А дело-то лишь в том, что перестала слушать свое сердце, свой внутренний голос, просто испугалась, сдалась…

Усвоила ли я этот урок, да и можно ли считать тот случай уроком, трудно сказать. Однако до сих пор в мельчайших подробностях помню дождливый сентябрьский день, когда я пробовала быть деревенской пастушкой.

От давних воспоминаний отвлекает Славка:

— Задумалась-то о чем? Смотри, вон коршун кружит, наверно, у соседей цыплята по ограде гуляют. Смотри, смотри, ниже пошел! Ох, красавец…

— Баба говорит, картошку объедают жуки, а травить их не хочет, придется руками собирать мелких гадов, только они противные такие. Брр…

— Ну, я пойду с утра собирать, тогда малина на тебе.

— Слушаюсь!

Славка деловито, по-хозяйски оглядывал бабушкин огород, словно ища, к чему бы еще приложить руки. А у меня сердце сжималось, тяжело ей одной за всеми посадками ухаживать, возраст уже и куча всяких болячек, хотя и не жалуется. Напротив, говорит, что дела садовые ее лечат. Бабушка очень любит цветы и поэтому садит их всюду. Некоторые семена я из города привезла ей на радость и удивление. Вслед за Славой смотрю по сторонам — все здесь знакомо с детства…

Вот посреди огорода барыней развалилась огуречная гряда. Зеленые кружева плетей свисают до земли, путаются в траве. В детском ночном горшке поселился очиток. Поднял к свету свои крохотные елочки и замер от счастья своего растительного бытия. Рядом высится пук декоративных васильков. Синие глазенки цветочков таращатся среди зелени стеблей и листьев.

Чуть ниже красуется ашшольция — к вечеру нежные лепестки ее складываются на покой. Тут же горделивая цинния. И повсюду мак — обычный и кудрявый, розово-нежный, причудливо сморщенный. Осторожно касаюсь руками лепесточков, будто сделанных из тончайшей папиросной бумаги — такие воздушно — трепетные.

У старой баньки растет декоративный табак, а рядышком маргаритки, и повсюду много-много анютиных глазок — фиолетовых, голубых, лиловых. Ажурные листья водосбора прячут за собой ржавое ведерко. Ведерко полно земли, и в нем тоже растут космеи. Вообще, в нашем огороде цветам не было отведено специальных грядок или клумбочек. Цветы росли и среди лука и между картофельных гнезд. Ютились в самых тенистых уголках садика — встречались повсюду и везде были к месту.

Вот молодило раздвинуло стайку флоксов — те неохотно потеснились, уступая местечко, но все же пустили к солнышку зеленые звездочки. Календула тут и там в междурядьях томатов и картофеля за забором в большом огороде. Можно замереть от восторга, наблюдая за красавицей лаватерой, что растет по обе стороны узенькой тропинки. Цветы ее — розовые и белые граммофончики — просто чудо!

У самого забора гостят комнатные герани. Эти неженки в сентябре покинут садик и переселятся в горшочки на подоконнике. Редкую для наших садов клещевину бабушка заботливо огородила рейками. Рядом с клещевиной вольно вытянулась хризантема, она нацепила пышную белую шапочку и благосклонно принимает комплименты. Бабуля однажды шепнула мне, что все цветы ее слышат и даже иногда разговаривают с ней. Душа отдыхает здесь, так хорошо…

— Можно я огурец с грядки сорву?

— Мне тоже найди.

Славка разыскал среди пожухлых шершавых листьев пару пупырчатых огурчиков, потер один о футболку на груди и подал мне. Молодец! Самые хорошие выбрал — не маленькие и не переростки, а в самый раз — аккуратненькие зеленцы, люблю такие похрумкать. Рублев тоже оценил:

— Ммм… даже кончик не горький…

— Так, баба Тася поливает часто, вот и не горькие.

— А это что за растения вон там в углу? На подсолнухи — заморыши похожи.

— Это топинамбур. Наподобие картошки, только урожай маленький и когда сваришь — сластит. Баловство… Баба их только ради красоты и держит, видишь, какие золотые короны на высоких стеблях. Придают колорит.

— Так есть-то его можно или как?

— Вот осень придет, баба стебли срубит, клубни выкопает и спрячет в подполье. А где-нибудь в ноябре вспомнит о них вечерком — вытащит, помоет, поскоблит корявую кожуру и прямо сырыми порежет на тонкие полупрозрачные ломтики. А потом останется маслицем сбрызнуть и подсолить. Лакомое блюдо!

— Ерунда!

— Не пробовал — не говори…

Следующий день прошел в запланированных хлопотах и заботах. Мы с бабой обирали малину и смородину, красную и черную заодно. Хотя красную муторно обирать, шкурка у ягодок тонкая — все семечки на виду, лопается под пальцами — пачкает руки кисловатым соком, надо скорее набрать с полведра, промыть и варить в тот же день, а не то скоро закиснет. Черная ягода куда уж крепче. Говорят, еще белая смородина есть, но у нас такая не растет.

Сбегала я на задворки второго палисадника, там у нас «обитают» совершенно заброшенными: крыжовник и куст молодого боярышника. Но эти ягоды позже созреют, уже после нашего отъезда. Как и черноплодная рябина. Ее-то бабуля точно запасет к холодам, от высокого давления лечит.

На обед были жареные пирожки с яйцом и зеленым луком. Я бы еще хотела с молодой толченой картошечкой, попросила Славку подкопать пару «гнезд», но очень уж мелковата. Едва на полную кастрюлю хватило «гороха» и клубней посолидней — размером чуть меньше моего кулака.

Ничего, до сентября как раз подрастет. А копать картошку снова со Славкой приедем, больше ведь некому помочь. Мама, может, и придет со своим мужем, но ненадолго. Я заметила, что она дядю Пашу бережет, не любит его загружать работой, особенно на «чужом» огороде.

А вечером, когда все задуманные дела были исполнены, мы с Рублевым прогулялись за село до леса. Он же всегда рядом — буквально рукой подать. Вот уже остались позади последние деревенские избушки и даже новенькая усадьба одного крепкого хозяина.

Впереди низкие луговины, заросшие лютиком, белым клевером да полевым вьюнком вперемешку с привычными русскими злаками: тимофеевкой, мятликом и ежой. А по обочинам у самого леса высоко поднялись полки иван-чая, грозно стоят в своих розовых киверах, охраняют врата в Земляничное царство.