Буйный (СИ) - Стар Дана - Страница 36

— Ну что, хозяйка, я готов к работе. Где у вас тут инструменты? Имеется такое добро?

Аля заулыбалась, вышла мне навстречу с саженцами в руках. Чумазая вся, но такая… такая привлекательная и милая. На кончике носа засох кусочек глины. Я не удержался. Щёлкнул её по носу, а потом, улыбаясь до боли в скулах, быстро погладил это место. Алевтина охнула, растерялась. Хорошо, хоть пощёчину не влепила за то, что посмел прикоснуться.

— Испачкалась. Не удержался.

— Пойдём. Покажу, где у нас лежат инструменты, — тоненьким-тоненьким голосочком.

***

Да, над рухлядью я пропотел целых три часа.

Дырищу в крыше, что подтекала, подлатал. И по мелочи — например, позабивал гвозди.

Алечка в саду копошилась — картоху, чё ли, сажала. А я в этот момент смотрел на красотку с высоты одноэтажной пятиметровой халабуды, усердно работая молотком по черепице. Интересно, а что, если…

— А-а-а! — заверещал, наблюдая за реакцией Дюймовочки. — Падаю.

— Нет! — малышка резво вскочила с корточек, со всех ног бросилась в сторону парадного входа. Глазки горят огнём, лихорадочно оглядывается по сторонам, меня выискивая. Когда неслась на мои вопли, пару раз споткнулась и косынку потеряла.

Блин. Она волновалась за меня. Это так ох*енно!

Что и требовалось доказать. Я ей небезразличен.

Нам просто нужно лучше узнать друг друга. И всё будет. Я про поцелуи… и ласки ниже пояса. Пока только наши отношения застряли на точке «улыбка, опущенный взгляд в пол, красные щёчки». Даже прикосновения — и те даются с превеликим трудом. Что ж, поиграем в игру «Как приручить дикую кошечку за неделю». Думаю, справлюсь. В противном случае рехнусь нафиг от грёбанного воздержания и желания войти в её красивые глубинки по самое «до предела».

— Ты как? Тебе больно? — всхлипнула она.

Небольшая аккуратная грудка быстро-быстро колыхалась под хлопковой сорочкой в мелкий цветочек. Смотрела на меня вверх, задрав голову к небу, а я еле-еле сдерживал улыбку.

— Мне хорошо. Очень даже. Показалось.

Хмыкнула, круто развернулась на носочках и удрала прочь, опять в свою песочницу.

***

Я работал, не покладая рук, до самого заката. Подлатав крышу, принялся рубить дрова. Вымотался. Наверное, поэтому у меня периодически кружилась голова и темнело в глазах. Раненый бок горел огнём, но меня это не волновало. Я должен был помочь малышке по хозяйству, отработать ночлег, еду, заслужить её доверие. Если раньше я бы по самые уши завалил девчонку деньгами и крутыми шмотками, то сейчас это всё у меня было лишь в мечтах. Есть только руки. И необузданная физическая сила, которая требует немедленного выхода в свет. В карманах же — сквозная дыра. Так унизительно и тошно. От самого себя.

Если бы Давид, мой сводный брат, получше выбрал себе пассию, то мы бы с братьями были сейчас нерушимой семьёй и тусили где-нибудь за границей, отрываясь на полную катушку. Но один миг решил всё. Его девушка, Соня, сдала нас мусорам. И тем самым погубила.

Я до сих пор не знал, что случилось с моими братьями. Нас было пятеро. Не разлей вода. Вместе навсегда. С нуля жить начинали. И вместе достигли небывалых высот. Из грязных бомжат превратились в завидных качков. Богатых. Успешных. Известных в закрытых кругах. Например, в Подполье, в клубе, где практиковались кровавые бои без правил.

Я, Димка, Давид. Ещё два брата близнеца — Егор и Антон.

Егор… пусть земля ему будет пухом. Погиб в перестрелке во время последнего дела, когда мы решили грабануть самый крупный банк в городе. Нас поймали, скрутили по рукам и ногам, долго и жестоко гатили ногами и дубинками, пока я не отключился. А включился уже в суде. Судили нас почти неделю. Навешали всякой лживой херни, чтобы скорей закрыть незавершённые преступления и, следовательно, получить деньжат. После раскидали по разным клеткам, в абсолютно разные города.

Егор мертв. Давида отпустили на свободу. Что с Антоном и Димоном, я не знаю.

Но что-то внутри, в душе, подсказывает… С кем-то из них приключилась беда.

***

Последний глухой удар металла по дереву — и работа выполнена. Я настолько лихо ушатался, что моя футболка насквозь пропиталась потом. Хоть выжимай.

Отбросив в сторону топор, я удовлетворенно потянулся на носочках ввысь, пытаясь дотянуться до нежно-лиловых полос на небе, образовавшихся после захода солнца. Размялся, покрутил руками вперёд-назад. Выдохнул. И глубоко вдохнул.

Как же здесь хорошо! Какой чистый, свежий воздух. Дышится легко, беззаботно. Хоть и беднота кругом — но пахнет чудно! Свежескошенной травой, полевыми цветами, фруктовыми деревьями. Нет этой загаженности бензином и выхлопными газами, нет километровых свалок, химических заводов, что каждый день выбрасывают в атмосферу тонны токсичного дыма, медленно, но уверенно стирая с лица вселенной нашу планету.

На короткий миг закрыл глаза. С жадностью втянул ноздрями наичистейший в мире кислород. Тихонько замурлыкал от неописуемого удовольствия. Давно мечтал почувствовать запах свободы. Уже и забыл, каков он на вкус.

Тишина. Народ в здешних краях простой, скромный. Точнее, его вообще практически нет. Идеальное место для жизни на пару годков. Здесь можно залечь на дно, пока всё не устаканится. Вряд ли кто будет искать. В тюрьме я разве что мог мечтать о таком дивном месте. И я до сих пор не верил, что свободен! Что мои руки больше не болят от стальных браслетов. Я делаю то, что хочу. А по вечерам ко мне не вваливаются конвоиры, не дубасят меня сапогами и шокерами, не ломают ноги и руки, не унижают до кровавых слёз в глазах.

Нужно ценить жизнь и радоваться каждой прожитой минуте. Красота вокруг нас. И она дороже денег. Вот, например, моя персональная красота сейчас чесала ко мне. Босичком. В чистом халатике, с косынкой на голове и двумя озорными косичками, размётанными по плечам. А в руках несла кувшин. С молоком, наверное. Парным.

А-а-а-а! Как раз то, что нужно! Обожаю!

— Угощайся… — смущенно протянула кувшин.

— Нет, — хмыкнул, скрестив огромные ручищи на груди, и поиграл твёрдыми бицепсами — типа похвастался. — Из рук меня пои.

— Вот еще…— Алевтина скопировала мой хмык и игриво задрала к небу свой маленький курносый носик.

— Пожалуйста, — скорчил самую-самую несчастную моську на свете.

Подействовало!

— Ты слишком высокий, — промямлила тоненьким голосочком. — Я не достану до твоего… рта.

Мать твою!

Как же это пошло прозвучало из её хорошеньких уст.

Я. Хочу. Её. Поцеловать.

Прямо сейчас.

Ну, или хотя бы обнять. Прижать сердцем к сердцу и забрать себе всю её боль. И телесную. И душевную. Впитать в себя подобно губке. Бросил топор в сторону, вытер пот со лба и покорно опустился перед ней на колени.

— Так лучше?

Её щечки порозовели за долю секунды, превратившись в две переспелые на летнем солнце помидорки. Малышка утвердительно кивнула, а после подарила мне свою самую красивую, самую обворожительную улыбку.

— Я весь твой. В твоих ногах. Скажи-ка мне, Дюймовочка, ты до сих пор меня боишься?

— Н-нет, — со вздохом ответила. — Наверно, больше не боюсь.

Чёрт. Всё равно сомневается. Хоть бери и за звездой в космос лети.

Девчонка осторожно прикоснулась горлышком кувшина к моим губам. Быстро руками ее руки на кувшине накрыл, уверенно, но несильно сжал.

Кожа к коже. Между нашими телами будто прошёл ток. В тысячу вольт.

Алевтина вздрогнула, резко одернула руки и, проглатывая буквы в словах, промямлила:

— Прости. Мне это… П-пора корову доить.

— Опять?

Да что ж там за корова такая? Безлимитная, чё ли?

Крутнувшись вокруг своей оси, Аля быстро развернулась и бросилась в сторону дома. Споткнулась. Поднялась. Два шага бега — снова споткнулась. Да-а-а-а! Ох уж эта девка! До могилы меня доведёт своей забитостью. Кажется, коленку счесала. Неугомонное чудо-юдо и заноза в пятке!

— Эй, осторож… — хотел было за ней следом броситься, но бочину вдруг адски скрутило. Перед глазами сгустилась тьма, а окружающий мир опрокинулся вверх тормашками. Или это я… опрокинулся? С ног на голову. В образовавшуюся в земле бездонную яму.