Буйный (СИ) - Стар Дана - Страница 27

Глупая, глупая смерть.

Ладно, обойдётся. Сейчас промою, налеплю повязку — и всё за*бись.

Бывало и похуже. Ничё! Жив, здоров.

Меня как-то ребенком грузовик под себя подмял. Так выжил. Кровищи было… океан. Наложили шесть швов. И как новенький. Один, кстати, самый уродливый, в области сердца. От бампера достался. Пришлось на том месте татуху набить.

Круто получилось. Никто в жизни не догадается, что у меня там замаскирован уродливый рубец.

***

Налопался манной каши — и жизнь прекрасна! Теперь — в бой! Отрабатывать кров и харчи.

Аля всё так же копошилась в саду. Ковырялась в земле, наводила порядок в сарае. Из животины у девчонки имелась корова, пара курей, ну и пёс-нахлебник, что не сводил с меня наглых, прищуренных глаз. А я ему рожи корчил. В ответ блохастик скалился, обнажая острые, как сталь, клыки.

Чёртов клочок шерсти! Бесил он меня. Всюду за хозяйкой таскался — охранял. А я ревновал. Лучше бы он таким бесстрашным был, когда её на столе раскладывали и избивали. Дрых, небось, в сарае. Ленивый кусок псины.

Ладно. Проехали. Если надо, и его ушатаю. С собаками у меня разговор короткий. Я трех натасканных овчарок голыми руками замочил в лесу. Во время погони.

— Ну что, хозяйка, я готов к работе. Где у вас тут инструменты? Имеется такое добро?

Аля заулыбалась, вышла мне навстречу с саженцами в руках. Чумазая вся, но такая… такая привлекательная и милая. На кончике носа засох кусочек глины. Я не удержался. Щёлкнул её по носу, а потом, улыбаясь до боли в скулах, быстро погладил это место. Алевтина охнула, растерялась. Хорошо, хоть пощёчину не влепила за то, что посмел прикоснуться.

— Испачкалась. Не удержался.

— Пойдём. Покажу, где у нас лежат инструменты, — тоненьким-тоненьким голосочком.

***

Да, над рухлядью я пропотел целых три часа.

Дырищу в крыше, что подтекала, подлатал. И по мелочи — например, позабивал гвозди.

Алечка в саду копошилась — картоху, чё ли, сажала. А я в этот момент смотрел на красотку с высоты одноэтажной пятиметровой халабуды, усердно работая молотком по черепице. Интересно, а что, если…

— А-а-а! — заверещал, наблюдая за реакцией Дюймовочки. — Падаю.

— Нет! — малышка резво вскочила с корточек, со всех ног бросилась в сторону парадного входа. Глазки горят огнём, лихорадочно оглядывается по сторонам, меня выискивая. Когда неслась на мои вопли, пару раз споткнулась и косынку потеряла.

Блин. Она волновалась за меня. Это так ох*енно!

Что и требовалось доказать. Я ей небезразличен.

Нам просто нужно лучше узнать друг друга. И всё будет. Я про поцелуи… и ласки ниже пояса. Пока только наши отношения застряли на точке «улыбка, опущенный взгляд в пол, красные щёчки». Даже прикосновения — и те даются с превеликим трудом. Что ж, поиграем в игру «Как приручить дикую кошечку за неделю». Думаю, справлюсь. В противном случае рехнусь нафиг от грёбанного воздержания и желания войти в её красивые глубинки по самое «до предела».

— Ты как? Тебе больно? — всхлипнула она.

Небольшая аккуратная грудка быстро-быстро колыхалась под хлопковой сорочкой в мелкий цветочек. Смотрела на меня вверх, задрав голову к небу, а я еле-еле сдерживал улыбку.

— Мне хорошо. Очень даже. Показалось.

Хмыкнула, круто развернулась на носочках и удрала прочь, опять в свою песочницу.

***

Я работал, не покладая рук, до самого заката. Подлатав крышу, принялся рубить дрова. Вымотался. Наверное, поэтому у меня периодически кружилась голова и темнело в глазах. Раненый бок горел огнём, но меня это не волновало. Я должен был помочь малышке по хозяйству, отработать ночлег, еду, заслужить её доверие. Если раньше я бы по самые уши завалил девчонку деньгами и крутыми шмотками, то сейчас это всё у меня было лишь в мечтах. Есть только руки. И необузданная физическая сила, которая требует немедленного выхода в свет. В карманах же — сквозная дыра. Так унизительно и тошно. От самого себя.

Если бы Давид, мой сводный брат, получше выбрал себе пассию, то мы бы с братьями были сейчас нерушимой семьёй и тусили где-нибудь за границей, отрываясь на полную катушку. Но один миг решил всё. Его девушка, Соня, сдала нас мусорам. И тем самым погубила.

Я до сих пор не знал, что случилось с моими братьями. Нас было пятеро. Не разлей вода. Вместе навсегда. С нуля жить начинали. И вместе достигли небывалых высот. Из грязных бомжат превратились в завидных качков. Богатых. Успешных. Известных в закрытых кругах. Например, в Подполье, в клубе, где практиковались кровавые бои без правил.

Я, Димка, Давид. Ещё два брата близнеца — Егор и Антон.

Егор… пусть земля ему будет пухом. Погиб в перестрелке во время последнего дела, когда мы решили грабануть самый крупный банк в городе. Нас поймали, скрутили по рукам и ногам, долго и жестоко гатили ногами и дубинками, пока я не отключился. А включился уже в суде. Судили нас почти неделю. Навешали всякой лживой херни, чтобы скорей закрыть незавершённые преступления и, следовательно, получить деньжат. После раскидали по разным клеткам, в абсолютно разные города.

Егор мертв. Давида отпустили на свободу. Что с Антоном и Димоном, я не знаю.

Но что-то внутри, в душе, подсказывает… С кем-то из них приключилась беда.

***

Последний глухой удар металла по дереву — и работа выполнена. Я настолько лихо ушатался, что моя футболка насквозь пропиталась потом. Хоть выжимай.

Отбросив в сторону топор, я удовлетворенно потянулся на носочках ввысь, пытаясь дотянуться до нежно-лиловых полос на небе, образовавшихся после захода солнца. Размялся, покрутил руками вперёд-назад. Выдохнул. И глубоко вдохнул.

Как же здесь хорошо! Какой чистый, свежий воздух. Дышится легко, беззаботно. Хоть и беднота кругом — но пахнет чудно! Свежескошенной травой, полевыми цветами, фруктовыми деревьями. Нет этой загаженности бензином и выхлопными газами, нет километровых свалок, химических заводов, что каждый день выбрасывают в атмосферу тонны токсичного дыма, медленно, но уверенно стирая с лица вселенной нашу планету.

На короткий миг закрыл глаза. С жадностью втянул ноздрями наичистейший в мире кислород. Тихонько замурлыкал от неописуемого удовольствия. Давно мечтал почувствовать запах свободы. Уже и забыл, каков он на вкус.

Тишина. Народ в здешних краях простой, скромный. Точнее, его вообще практически нет. Идеальное место для жизни на пару годков. Здесь можно залечь на дно, пока всё не устаканится. Вряд ли кто будет искать. В тюрьме я разве что мог мечтать о таком дивном месте. И я до сих пор не верил, что свободен! Что мои руки больше не болят от стальных браслетов. Я делаю то, что хочу. А по вечерам ко мне не вваливаются конвоиры, не дубасят меня сапогами и шокерами, не ломают ноги и руки, не унижают до кровавых слёз в глазах.

Нужно ценить жизнь и радоваться каждой прожитой минуте. Красота вокруг нас. И она дороже денег. Вот, например, моя персональная красота сейчас чесала ко мне. Босичком. В чистом халатике, с косынкой на голове и двумя озорными косичками, размётанными по плечам. А в руках несла кувшин. С молоком, наверное. Парным.

А-а-а-а! Как раз то, что нужно! Обожаю!

— Угощайся… — смущенно протянула кувшин.

— Нет, — хмыкнул, скрестив огромные ручищи на груди, и поиграл твёрдыми бицепсами — типа похвастался. — Из рук меня пои.

— Вот еще…— Алевтина скопировала мой хмык и игриво задрала к небу свой маленький курносый носик.

— Пожалуйста, — скорчил самую-самую несчастную моську на свете.

Подействовало!

— Ты слишком высокий, — промямлила тоненьким голосочком. — Я не достану до твоего… рта.

Мать твою!

Как же это пошло прозвучало из её хорошеньких уст.

Я. Хочу. Её. Поцеловать.

Прямо сейчас.

Ну, или хотя бы обнять. Прижать сердцем к сердцу и забрать себе всю её боль. И телесную. И душевную. Впитать в себя подобно губке. Бросил топор в сторону, вытер пот со лба и покорно опустился перед ней на колени.

— Так лучше?