Шиповник и Ворон (СИ) - Саверен Рэйв - Страница 36

К концу Корэкс уже просто визжал на одной ноте и оставил под собой внушительную лужу. Бормотал, что человек сам может покинуть куб, если окажется «достоин».

Усевшись у открытой капсулы, я рассматривал, как лицо Ши искажается то ли от боли, то ли от удивления, то ли от страха.

Иногда она вздрагивает, даже поднимает руку, будто хочет до чего-то дотянуться. Тонкие пальцы хватают воздух, и ладонь безвольно падает на живот, чтобы до судороги в мышцах сжать промокшую от пота рубашку.

Я не сразу понимаю, что цепляюсь за собственные волосы и мну их в кулаках. Мне невыносимо смотреть на ее муки, невыносимо не знать, какие кошмары копошатся сейчас в ее голове, как клубок червей.

Я могу только беспомощно ждать, отчего хочется выть, рвать обшивку отсека и забраться на потолок.

От тихого шипения двери вздрагиваю и бросаю в сторону входа быстрый затравленный взгляд. Когда вижу Флоренс, то позволяю себе немного расслабиться.

Девчонка Фэда вызывает странное чувство покоя и безопасности, и даже ее напускная нелюдимость не может скрыть переживание и желание помочь. Она молча достает из блока на стене специальные салфетки и два инъектора — Ши мучается от жара и приходится сбивать его лекарствами.

Она протягивает мне упаковку салфеток, чтобы обтереть испарину, а сама опускается на корточки и быстро вкалывает оба препарата. Ее руки не дрожат, а все движения отточены до какого-то жуткого совершенства.

Ворон отделяется от меня зеленоватым облачком, и я вижу, как Флоренс рассматривает его с каким-то жадным глубинным интересом. Она следит, как птица перебирается на плечо Ши и распластывается под ее подбородком, будто укрывает собой от невидимой опасности.

— Ты чувствуешь все, что и она? — вдруг спрашивает девчонка.

— Не сейчас. Куб мешает.

Флоренс кивает, и в отсеке становится так тихо, что можно услышать, как пыль на пол оседает. Мне кажется, что я замечаю горечь в ее взгляде. Болезненную и лихорадочную, как у человека, что впервые столкнулся с отчаяньем, и оно жрет его каждую секунду.

— Мне очень жаль…

— Не нужно! — резко поднимаю руку, вынуждая девчонку замолчать, — рано еще ее хоронить.

— Я не это имела в виду. Если бы мы пришли раньше…

— Никто не знал, что все так обернется, — я беру руку Ши в свою и она мне кажется слишком холодной, — хорошо, что Бардо вообще догадался рассказать Фэду о том,

как нас встретили.

— Магистр почти сразу отдал нам приказ выдвигаться. Волновался сильно.

— Фэд? Волновался?

Я не могу сдержать усмешку, отчего Флоренс краснеет до корней волос, а в глазах вспыхивают настоящие грозы.

— Он искренне ценит своих людей! — в ее голосе столько уверенности, непоколебимой решимости, что я растерянно раскрываю рот, да так и забываю его захлопнуть, — магистр — хороший, необыкновенный человек! Он на все готов, чтобы помочь своим пилотам в беде! Я…

— Ты зря теряешь время.

Девчонка вспыхивает еще сильнее — того и гляди дым из ушей пойдет.

— Не понимаю, о чем ты!

— Фэд любить не умеет, мелочь.

Остроскулое личико вмиг бледнеет, огонь в глазах будто гаснет и мелко дрожит нижняя губа. Флоренс встает в полный рост и медленным отточенным движением стряхивает с плеча невидимые пылинки. Поправляет выбившиеся из пучка черные пряди и идет к двери. Стук ее каблуков кажется мне оглушительным, точно Флоренс гвозди в пол заколачивает.

— Я загляну позже, — чеканит она и выскальзывает в коридор.

Как только дверь за ней закрывается, Ши глубоко вздыхает и сжимает мою руку до легкой боли. Ворон на ее груди нервно ерзает.

— Поиграли — и хватит, — шепчет она тихо, а куб, стоящий в изголовье, слабо вспыхивает и втягивает в каменное нутро черные жгутики.

Шиповник

Меня окружает запах лекарств и тягучая тишина, а кто-то мягко касается щеки чем-то влажным, отчего нос щекочет запах антисептика. Приоткрываю глаза и немного поворачиваю голову следом за нежным прикосновением. Лицо Геранта немного расплывается, а я не могу сдержать вздох облегчения, и в груди сворачивается теплый клубок.

Я так рада видеть двоедушника живым и невредимым, что хочется вскочить и броситься ему на шею, но тело слишком тяжелое, неповоротливое — невозможно даже руку поднять.

Желтые глаза пристально следят за каждым движением, ловят любое изменение, а под горлом свернулось что-то теплое и живое. Стоит только чуть шевельнуться, как ворон поднимает голову и пронзительно каркает, будто оповещая всех вокруг о моем пробуждении.

— Я до смерти перепугался, — Герант хмурится, между густых бровей появляется небольшая складка. Он всклокочен и взволнован настолько, что нервно комкает в руках салфетку, а через мгновение разрывает ее пополам, едва ли замечая, как ткань расходится под пальцами. — Думал, что уже не успею…

— Он ничего не смог мне сделать, — вымучено улыбаюсь и тычу пальцем в погасший куб. — Очень старался, но не вышло. Поможешь мне встать? — тянусь к двоедушнику и чувствую себя маленькой девочкой, которая умоляет взять ее на руки. — Ноги не слушаются.

Он подается вперед и подхватывает меня из капсулы регенерации, прижимает к груди так бережно, что на глаза наворачиваются непрошенные слезы. У этих слез совершенно нет причины, но я не могу остановить горячие капли, скользящие по щекам и капающие вниз, на рубашку.

Я оплакиваю его потерю, которую сам Герант оплакал много лет назад. Оплакиваю его разрушенную жизнь, его боль и гнев, страх и стыд, его вечные сомнения.

«Нет-нет-нет, пожалуйста, пожалуйста…»

Его шепот звенит во мне, как может звенеть натянутая струна. В моем сне он так отчаянно просит Анну остаться. Не оставлять его, не уходить.

Точно так же, как я мысленно умоляла Севера не бросать меня, но у Саджи на все есть свое мнение. Богиня справедливости никого не забирает без причины. И, возможно, она отнимает дорогих людей, чтобы нас самих поставить на одну тропу, где мы, в итоге, и встретились.

Эгоистичная мысль? Возможно.

Но хочется верить, что никто не страдает без веской причины.

Герант отстраняется и озадаченно вскидывает брови, когда замечает блестящие дорожки на моих щеках. Удивление быстро сменяется волнением, и двоедушник полон решимости снова уложить меня в капсулу. Думает, что делает мне больно.

Я же внезапно понимаю, что читаю мужчину, как открытую книгу. Вижу его эмоции еще до того, как они отражаются на лице. Чувства пульсируют под его кожей разноцветными нитями, играют всполохами на тугих мышцах, перекатываются разноцветными волнами под самой поверхностью, и я рассматриваю двоедушника во все глаза, потому что в жизни не видела ничего более странного и великолепного. И каждая нить тянется из самой сердцевины, из глубины души, где всегда спит его ворон.

— Не надо, — обхватываю его плечи и не даю уложить меня на прежнее место. Утыкаюсь носом в крепкую шею и вдыхаю полной грудью, жадно, будто не виделась с Герантом тысячу лет, а когда его руки касаются метки на спине, мое тело пробирает крупная дрожь. — Со мной все в порядке.

— Но ты плачешь.

— Я рада вернуться в реальный мир, — перебираю пальцами плотные завитки волос на затылке двоедушника и замечаю, как часто-часто бьется жилка под горлом. Мне кажется, что он совершенно не ощущает моего веса, хотя я едва касаюсь пола носками сапог. — В кубе мне совершенно не понравилось.

Нас разделяет всего несколько дюймов, и я преодолеваю их, не задумываясь. Прижимаюсь к теплым губам, ловлю судорожный вздох, и чувствую, как руки двоедушника превращаются в стальной капкан, из которого невозможно сбежать.

И не особо хочется, если честно.

Он отрывается от меня всего на мгновение и хрипло рычит, когда с моих губ срывается тихое:

— Еще…

— Позже, — Герант усмехается и ставит меня на пол. Заботливо поправляет рубашку, заправляет за ухо растрепанные пряди и, будто невзначай, касается припухших губ. — Фэд просил привести тебя, когда очнешься. Намечается серьезный разговор.