Запретные отношения (ЛП) - Бёрк Джордан - Страница 13

Она и понятия не имела, насколько хорошо мне знакома боль от отсутствия семьи. Не было никакого шанса, что я позволю ей в одиночку переживать неопределенность своего положения. Я должен рассказать ей свою историю и, раз уж мы сидели здесь, на этом диване, вот что я рассказал ей...

Мне только исполнилось девятнадцать, и начался мой второй год службы в Британской армии. Я собирался поехать на две недели в Москву, в путешествие со своими родителями и младшей сестрой, которой на тот момент было четырнадцать. Внезапное изменение в расписании помешало мне в этом.

Мои родители были заядлыми путешественниками и намеревались передать этот опыт нам. Мы были в большинстве стран Европы и некоторых частях Азии, но никогда в России. Эта поездка должна была стать первой для нас, и мне было жаль, что я пропускал ее.

Единственной хорошей вещью было то, что поездка, в которую я не мог отправиться со своей семьей, должна была занять лишь часть моего отпуска, так что у меня еще оставалось немного времени на то, чтобы поехать домой и повеселиться со своими друзьями.

Дом был в Фарнхейме, в полутора часах езды на автомобиле или сорока пяти минутах поездом на юго-восток от Лондона. Это город, в котором я вырос, и где жили все мои друзья. Это место я всегда называл домом, но не после случившегося в Москве.

Первые три вечера я провел в походах с друзьями в близлежащие пабы и клубы в Лондоне. Служба в армии сопровождалась необычайными потребностями. Я ни в коем случае не собирался упускать шанс выпить, потанцевать и перепихнуться с девушками.

Но четвертый вечер был более тихим. Время восстановления сил и все такое. Конечно, у меня было свое место, я приготовил быстрый ужин и уселся перед телевизором.

Тогда-то я и увидел ранние репортажи BBC о взрывах. Две бомбы взорвались в поездах на разных ветках метрополитена Москвы. Страшная сцена развернулась перед зрителями в виде коротких видеороликов, сделанных людьми, когда прибыли спасатели. По видео невозможно было что-то понять, только то, что там была огромная суматоха.

Моя первоначальная реакция была двоякой: страх о том, что моя семья могла быть рядом и человеческая склонность полагать, что ничего такого не может произойти с тобой или твоими любимыми.

Первая оказалась правдивой.

Вторая была абсолютно беспощадным, самообманным механизмом преодоления.

На следующий день мне позвонил дедушка. Родители моей матери были указаны как ближайший контакт в проездных документах мамы и папы.

Власти опознали моего отца, мать и сестру в числе ста двенадцати человек, погибших в результате взрывов. Неделю спустя их останки были доставлены в Лондон после того, как их использовали в качестве доказательств в процессе расследования.

Мы с бабушкой и дедушкой встретили их в Хитроу и медленно возвращались в Фарнхейм, где на следующий день их похоронили. Множество людей из города — большинство тех, кого я никогда не встречал или даже не видел прежде — пришли, чтобы выразить уважение.

Я не был знаком ни с кем из семьи отца. Мама была единственным ребенком, и в тот момент бабушка с дедушкой стали моей единственной семьей.

Я получил отсрочку отъезда, игнорировал друзей, зовущих присоединиться к ним на различных мероприятиях, чтобы попытаться вернуть мою жизнь в нормальное русло, и ушел в уединение. Ничего не получалось. Я был не готов. Я как следует не оплакал потерю семьи, так что и речи не могло быть о том, чтобы наслаждаться пребыванием в социуме.

Также не могло быть и речи о возвращении в армию. По крайней мере, не сразу. Когда я пошел к военным советникам, они порекомендовали уйти в отставку. Я был слишком зол, чтобы служить в Национальной армии, и они считали, я буду больше обузой, чем активом.

Я согласился.

Они свели меня с психотерапевтом. Я никогда его не посещал.

Просто оставался в доме, выходя по ночам на длинные прогулки, поначалу каждую неделю по несколько раз виделся с бабушкой и дедушкой. Я выходил на публику только по утрам в будние дни, когда был уверен, что народу будет мало, и у меня будет меньше шансов столкнуться с друзьями.

Однако люди знали, кто я такой, и одаривали меня печально нахмуренными бровями и кивками головой, нерешительными приветствиями и добрыми пожеланиями, все из которых я возвращал и продолжал двигаться дальше. За исключением одного мужчины, парня, владевшего книжным магазином, который был хорошо знаком с моим отцом, постоянным покупателем. Он предложил мне работу на полставки. Я согласился.

В утро вторника, почти через три месяца после взрывов, я выходил из «Старбакса» с кофе, когда ко мне приблизился мужчина в сером шерстяном пальто.

— Парень из книжного? — спросил он, указывая на меня.

Я его не узнал, но он однозначно бывал в книжном. На вид ему было около сорока. Темные волосы были зачесаны назад. Нос покраснел от холода. Я заметил, что на лацкане у него была булавка с красными буквами «E» и «R» в сочетании с другими знаками отличия. Этот знак был символом того, что когда-то он служил в Британской Королевской военной полиции.

Я просто кивнул.

— Ты сейчас на работу направляешься? — спросил он.

Я отпил кофе, на самом деле, не горя желанием разговаривать с ним, но у меня не было причины испытывать раздражение по отношению к парню.

— Конечно.

— Что ж, возможно у тебя есть пара минут в запасе?

У меня были эти минуты, но располагать ими и иметь желание использовать их для болтовни на тротуаре — совсем разные вещи.

— Две минуты. Буквально. — Выражение его лица изменилось с дружелюбного на серьезное. — Идем со мной.

Разговор с незнакомцем на улице не был для меня чем-то привычным, но я все равно пошел с ним.

Мы сделали несколько шагов, прежде чем он присел на скамейку и сказал:

— Присядь.

Я сел.

Он на меня не глядел. А смотрел прямо перед собой, как и я. Мы оба рассматривали наши отражения в темном стекле витрины.

— Я кое-что знаю, — начал он. — Знаю, кто ты. Что ты потерял. Знаю, что произошло с твоей жизнью с тех пор, как все случилось.

Он прервался, когда мимо нас по тротуару прошла группа людей.

Прежде, чем парень смог продолжить, я повернулся к нему и спросил?

— Кто вы?

— Пока не важно, но посмотрим, доберемся ли мы до этой части. — Он все еще смотрел вперед. Затем скрестил ноги и сложил руки на коленях. — Это то, что тебе нужно знать сейчас. Тебе кажется, что ты все потерял, Дэниел. Но одна вещь осталась.

Я отпил кофе. Практически не нервничая. К тому времени я почти утратил к этому интерес.

— Что это?

— Только одна вещь, — повторил он. — Но это одна из тех вещей, которые заставляли мир вращаться еще на заре человечества. — Его голова медленно поворачивалась в мою сторону, пока наши взгляды не встретились. — Жажда справедливости.

— Ты имеешь в виду месть, — быстро сказал я.

Он покачал головой, потом оглянулся на витрину.

— Нет.

— В чем разница?

— В мотивации. Оправдание. Нежелание правительств вершить правосудие. В твоих чувствах, Дэниел, нет ничего неправильного. — Он встал. — Подумай об этом немного. Мне кажется, две минуты прошли, но я вернусь завтра в это же время. Встреться здесь со мной.

К обочине подъехал черный седан. Парень сел на пассажирское сидение и испарился еще до того, как я смог отреагировать.

Какого хрена только что произошло?

На следующий день я обнаруживаю, что пропускаю работу, и меня везут на ферму в часе езды на север. Весь прошлый день я провел, прокручивая у себя в голове этот странный диалог. Всю ночь думал об этом. И по дороге на работу этим утром решил присесть на скамейку и подождать парня.

Овцы и лошади прогуливались по склонам фермы. Рядом с большим прудом росло множество деревьев. Там были конюшни и большие постройки, похожие на склады. Что выделялось больше всего на этой территории, так это дом.

Огромный. Богатый. На грани того, чтобы называться замком.