Если (ЛП) - Джонс Н. Г. - Страница 38

— Так, как вы узнали?

— Не знаю, рассказывал ли он тебе, но наша сестра умерла.

— Да, Сара.

— Да. У него была глубокая депрессия. В это время он изучал художественное искусство в Нью-Йорке. И для него это стало делом всей жизни. У него был особый способ видения мира, который он мог выразить на холсте. На него было много давления, потому что приближалась выставка, а он не хотел ее отменять. Доктор прописал ему кое-какие антидепрессанты. Мы не раздували из этого такое уж большое дело. Доктора часто прописывают антидепрессанты после подобного. Ну, очевидно, данные лекарства вызвали манию. В Нью-Йорке у него не было семьи, которая могла за ним присматривать. У него случился срыв, и его нашли на улице, пока он бродил, испытывая галлюцинации. Его поместили в специальное лечебное учреждение на некоторое время, но мы смогли привести его в норму.

— О боже мой. — Все начало обретать смысл. Кусочки складывались вместе, когда я лучше узнавала Эша, но всегда чего-то не хватало. После слов Миллера у меня сложилась полная картина. Эш не был просто печален из-за смерти сестры, он заболел из-за этого. Он был потерян в биполярном расстройстве и чувстве вины, и теперь я понимала, почему он чувствовал себя бременем для тех, кого подпускал близко.

— Ему пришлось вернуться домой. Все его планы в Нью-Йорке ушли на второй план. Его художественная карьера остановилась, потому что он перестал рисовать. Изначально, принимая литий, он был не похож сам на себя. Ему было плохо, а разум был затуманен. Доктор настаивал, что вскоре это уйдет, но Эш был очень расстроен. И затем в один день он просто встал и ушел. Прошли месяцы, прежде чем я снова его увидел и сейчас... такое чувство, будто я не могу достучаться до него. И поверь мне, я пытаюсь.

— Я тоже чувствую нечто подобное.

— Тот факт, что ты удержала его в одном месте дольше, чем на ночь — чудо. Он не хочет привязываться. И чертовски ненавидит стены.

Мы оба рассмеялись. Но это был печальный смех, потому что мы были частью самой печальной шутки в мире.

— Да, мы часто ходили на крышу. Ты знаешь, почему он ненавидит стены?

— Не возражаешь? — спросил Миллер, указывая на деревянный стул.

— Пожалуйста.

Он сел, посмотрев на свой телефон, и затем протяжно выдохнул, когда приготовился к рассказу.

— Во время аварии Эш некоторое время находился с уже мертвой Сарой. Они были затоплены. Не полностью. Машина была под наклоном, и сторона Сары была под водой, а его медленно опускалась.

— О боже мой, — прошептала я и накрыла рот в неверии.

— Эш был в сознании какое-то время, хотя по какой-то причине не помнит этого. Возможно, из-за того, что ударился головой, но мы предполагаем, причина психологическая. Затем, не так уж много времени спустя, когда его нашли в Нью-Йорке, все было так же как и сегодня. При нем не было никаких вещей и документов, поэтому его не сразу идентифицировали. У него были галлюцинации, и он продолжал говорить им, что видит звуки и все подобное, и они решили, что он шизофреник. Они вкололи ему торазин, от которого немеет лицо, и становится сложно общаться. Несколько дней он был заперт в лечебнице Бельвью. Его нужно было сдерживать... и с тех пор он ненавидит долго находиться внутри помещений.

Что-то в том, как Миллер произнес последнее предложение, снова вызвало мои эмоции. Наверное, потому что я поняла, что внутри Эша, неважно, был ли он шумным и деятельным или тихим и печальным, был бездонный колодец страха и боли. Он был потерян, когда я его нашла, и я думала, что он нашел свой путь, но нет, впереди еще долгий путь. Эгоистично я думала, что я та, кто приведет потерянного человека на путь истинный, но все это время я шла в неправильном направлении.

Я наклонилась и накрыла лицо руками, когда полились слезы. Миллер был гораздо крепче, чем я. Это было его не первое родео, и он вел себя как профессионал. Он знал весь порядок действий. А хоть мне и не нравилось это признавать, мне было страшно. Я любила человека, который был болен, и сейчас я узнала многое из того, что он не рассказал мне. Я любила Эша с чистотой и интенсивностью первой любви. Моя жизнь разграничилась на период до того, как я влюбилась в Эша, и на период — после. Он изменил меня. Мои чувства к нему были настолько глубоки, что я чувствовала, будто тону рядом с ним.

Миллер нежно потер мою спину, но это не помогло, потому что я хотела, чтобы Эш сказал мне, что все будет хорошо.

— Нам просто нужно отправить его в больницу, и ему станет лучше.

— Но он уже был там прежде. Правда ли ему станет лучше?

— Я не знаю, но я должен верить, что так и будет. Я не могу потерять еще и брата. И я просто надеюсь, что то, что Эш нашел тебя, и ты пыталась направить его жизнь в правильном направлении — хороший знак. Может, это был неверный шаг. Стресс, любовь, даже его искусство могут быть спусковым курком. И мне кажется, проблема Эша в том, что, хоть медикаменты и помогают, ему нравится состояние эйфории. Он ненавидит, что лекарства притупляют его ощущения, и я не нашел способа убедить его принимать их постоянно. Он пропускает медицинские осмотры, у него нет терпения экспериментировать с новыми препаратами, от которых может быть меньше побочных эффектов. Что еще более важно, я не могу найти способ заставить его пережить смерть Сары.

Может, Миллер и пытался успокоить меня, но в его словах я слышала только непреодолимое препятствие. Я понимала глубину вины Эша. Я понимала, что любила его за то, как глубоко он мог чувствовать. Это было здорово, когда касалось его любви ко мне, но было опасно в плане того, как он чувствовал раскаяние или отчаяние.

Затем зазвонил телефон Миллера.

— Миллер Торо... Хорошо... Как?.. Иисус... Хорошо. Да, я адвокат, поэтому не надо объяснять... Я скоро буду. — Миллер поднял голову. — Ну, они арестовали Эша, когда он бросил кирпич в витрину магазина с художественными принадлежностями. Гребаный Эш. Мой знакомый из полиции везет его в больницу.

Эш

Я заплачу им. Мне просто нужно немного краски, а все закрыто. Почему эти магазины закрыты? Разве они не понимают, что у великолепия нет рабочих часов?

Я пытался убедить офицеров, что владельцы поймут. Мэр увидит мои работы, и у них будут проблемы, если они заберут меня, потому что у меня много работы. Важной работы.

— Из-за вас я чувствую вкус несвежих крекеров, — сказал я офицеру. — А ваш голос выглядит как плавающие какашки. — У него был ужасный акцент, который звучал как смесь худшего, что могло предложить восточное побережье, и я задумался, что он делал в полиции ЛА вместо того, чтобы быть в департаменте полиции восточного побережья.

Я был спокоен. Я был чертовски спокоен, пока они не попытались сковать меня наручниками. Потому что я знал, что последует дальше. Я не могу быть заперт в одном из этих гребаных мест.

— Я художник! Вы не можете так поступать! Вы должны поставить это окно в рамку, потому что оно будет стоить миллионы! — кричал я, когда они приковали мои руки к ногам и подняли меня на заднее сиденье машины.

Я выворачивался и выкрикивал свое имя, чтобы люди на улицах знали, если я исчезну, они смогут сказать СМИ, кем я был. Начнется международный розыск.

— Я должен сказать Бёрд, — я обратился к жирному копу с не менее уродливым голосом из задней части автомобиля.

— Да, я уверен, что птицы захотят услышать твои историю. Расскажешь это доктору.

— Нет, придурок, Бёрд — это человек, который разговаривает, а не говорящая птица. — Я сделал глубокий вдох, думая о том, как могу объяснить этому простому человеку, что я должен быть свободен. — Послушайте, я не сумасшедший, — пот стекал по моему лбу и в глаза, заволакивая мое зрение. Я хотел пить, и когда соленая струйка попала мне на губу — это было прекрасно. — Бёрд — очень важный человек. Вы не поймете, но она сияет, и ее голос как северное сияние, и... — я затих и сделал еще один глубокий вдох, потому что изо всех сил пытался казаться адекватным, но говорил слишком быстро для этих имбицилов. Мне нужно было разговаривать с ними медленно, как будто они были детьми. Но было тяжело поддерживать их черепаший темп, потому что мне нужно было рисовать. — Послушайте, хорошо. Послушайте, Бёрд зовут — Аннализа Робин Кэмпбелл. И я не могу ее потерять. Поэтому хорошо, подождите. Подождите, есть кое-кто. Миллер Торо — мой брат, и он знает кое-кого. Поэтому просто позвоните ему, и я смогу вернуться к своей инсталляции.