Дунай в огне. Прага зовет
(Роман) - Сотников Иван Владимирович - Страница 30

На равнинном левобережье, у ног аристократической Буды, как больной в жару, разметался плоский Пешт. Он открывался глазу бесчисленными улицами и площадями, бульварами и парками, фабриками и заводами. Это самая населенная часть столицы, принявшей здесь концентрическую форму с тремя полукружьями бульваров и лучами улиц, стремительно разбегающихся от прибрежного центра.

В бинокль нетрудно разглядеть парламент, университет, биржу. Справа дымится западный вокзал. Бросаются в глаза парки с большими прудами посередине. Несколько южнее виднеется восточный вокзал, потом Керепешское кладбище, «народный» суд. Очень многочисленны предприятия девятого промышленного квартала столицы. Впрочем, лес фабричных и заводских труб виден всюду. Они и в самом деле напоминают горелый лес, горестно ощетинившийся черными стволами в хмурое декабрьское небо.

Дни и ночи Андрей усердно изучал план венгерской столицы, ее историю. И вот он перед ним, миллионный Будапешт. С пригородами в нем проживает шестая часть населения страны. Здесь две трети венгерской промышленности. С этим почти двухтысячелетним городом связана история венгерского государства, а сейчас и судьба фашистской Германии. Недаром Гитлер снимал дивизии с западного и итальянского фронтов, где его не очень пугают еще робкие операции англо-саксов и французов.

Любой ценой, даже ценой полного уничтожения древнего города, немецкие и венгерские фашисты пытаются сдержать и остановить советское наступление. День и ночь гремит будапештский фронт, грозно полыхает залпами батарей и пламенем пожарищ, грохочет орудийной канонадой, зловеще заволакивает горизонт дымами. Яростные схватки не прекращаются ни на минуту. Гигантская подкова советского фронта неумолимо сжималась день за днем. Наконец огневые концы ее сомкнулись мертвой хваткой, и на весь мир прозвучал салют Москвы.

Андрей глядел и думал. Чужой город. Сейчас все смешалось, и близкое и далекое. Отсюда тоже начиналась война, и тысячи мадьяр с оружием в руках прошли от Дуная до Волги и от Волги до Дуная. За их спиной осталась земля, обильно политая кровью, и бесчисленные могилы. Стоило ходить, чтобы привести за собой войну в самое сердце Венгрии! Бесславные усилия, жестокий урок. Ясно, возмездие неотвратимо. А все могло бы быть иначе — мир и дружба. Андрей с гордостью подумал о своих людях, что пришли сюда от самой Волги. Им штурмовать этот город, и их ничто не остановит. Может, и не сразу, но и тут узнают, не враждовать пришли они под стены Будапешта, а восстановить справедливость. Это их оружие чести, и еще никакая армия не приходила сюда с таким оружием.

Он глядел и глядел на город, охваченный разраставшимся пламенем войны. Земля корчилась, кричала, металась в огне, и, казалось, она рожала, в муках рожала новый день!

Все готово, и все в напряжении. Давно заряжены ракетницы, и остается лишь дать сигнал. Андрей в нетерпении поглядывает на часы. Но их стрелки, неизменно равнодушные ко всему на свете, движутся, как всегда, независимо от человеческих желаний.

И вдруг… связист протягивает командиру телефонную трубку. Что такое? Как отменяется? Ах, быть наготове.

Жаров обертывается к сигналистам:

— Убрать ракетницы!

Сам он в недоумении. Что же случилось? Тщательно подготовленная атака отменена по всему фронту. Может, капитуляция? Нет, с позиций противника все такой же яростный огонь.

Оказывается, будет ультиматум. У окруженных один выход: либо капитулировать, либо погибнуть. Но враг упорствует. Он поставил на карту чужой ему миллионный город. Он ничего не щадит в нем и совершает злодеяние за злодеянием.

Прибыли офицеры из штаба армии и развернули лихорадочную деятельность. Слева от позиции Жарова проходит магистральное шоссе. Это прямой путь на Будапешт. С наступлением темноты были развернуты мощные звуковещательные станции. Они всю ночь и утро следующего дня передавали извещение о высылке советских парламентеров для вручения ультиматума. Летчики засыпали город листовками.

Офицер 2 Украинского фронта и будет направлен этим шоссе. Парламентер 3 Украинского появится с задунайской стороны — тоже в одиннадцать часов утра. Огонь затих.

Андрей с зари выдвинулся в первую траншею, откуда все как на ладони. Вот также было под Корсунем. Его батальон стоял тогда против Стеблева. Тоже был ультиматум. Были переговоры. А возвратились парламентеры — немцы ответили огнем. Что же будет теперь? Примут или не примут?

Мглистое утро было тревожным. Как решится сегодня судьба армий, противостоящих здесь друг другу, судьба венгерской столицы? Советский ультиматум весь проникнут духом гуманизма. Его цель пряма и ясна — сохранить древний город, избежать напрасного кровопролития, вынудить врага, виновника всех бедствий войны, капитулировать здесь, где он обречен на разгром, сложить оружие. Каждому солдату и офицеру гарантировалась жизнь, медицинская помощь раненым, нормальное питание, а венграм, кроме того, после допроса — роспуск по домам.

Стрелки часов приближались к одиннадцати. Что сейчас будет? Ему отчетливо видно широкое шоссе. Его лента убегает к восточной окраине Кишпешта. С обеих сторон ни выстрела. Фронт замер в настороженном ожидании.

Ровно в одиннадцать на шоссе показывается легковая машина с большим белым флагом, ясно различимым издалека. В ней советский парламентер. Машина движется тихо, и отсюда кажется, бесшумно. Андрей не отрывает от нее глаз. Тогда на Стеблев парламентеры шли пешком, здесь — на машинах. Там встретили их на середине нейтральной полосы. Где и как встретят здесь? Андрей мимолетно взглянул на людей, что были поблизости. У Березина лицо бледно и холодно. У Зубца туго сведены челюсти, и синие глаза кажутся совсем темными. У Якорева все в напряжении. У самого Андрея оно просто в огне. Еще минута, и решится все. Машина медленно в зловещей тишине докатилась наконец до середины нейтральной полосы, а на вражеских позициях все также мертво, и с их стороны никакого движения.

Сдерживая ход, машина с парламентером покатилась дальше. Выйдут или не выйдут? Чего они медлят? Стало слышно, как чаще застучало сердце. Лоб сделался влажным, и Андрей инстинктивно провел по нему тыльной стороной руки. Ему казалось, он сам сидит в той машине, изо всех сил упираясь ногами в передок. Все не выходят… Машина прошла еще пять-семь метров и вдруг, как ножом по сердцу, треск пулемета, и сразу же частый ружейный огонь и выстрелы орудий. Что они делают, изверги! Хотелось кричать, рвать и метать, подавать команду за командой. Но Андрей только сильнее сжал челюсти и закаменел, вглядываясь в даль роковой дороги. Машина замерла, и видно, как внутри ее сникли головы людей.

Подвиг и злодеяние! Они свершились тут, на глазах тысяч людей, и ни одно сердце не мирилось с злодейским убийством.

А скоро еще пришла роковая весть. Второго парламентера на той стороне Дуная немцы все же встретили, провели к себе в штаб, где и заявили ему об отказе вести переговоры. А когда парламентер возвращался, его убили выстрелом в спину.

Двойное злодейство!..

Андрей не помнил, как пришла команда, как он дал ее своим подразделениям и как началась атака. Но весь фронт вспыхнул громовым ударом мощной артиллерии, запылал из десятков тысяч стволов, и войска бросились на яростный штурм будапештских укреплений.

Вопреки всему Андрей вместе с людьми выпрыгнул из траншеи и в первой цепи ворвался на улицы Кишпешта.

На месте убийства советских парламентеров ныне возвышается величественный монумент. На пьедестале из серого гранита бронзовые фигуры двух советских воинов, обращенные лицом к Будапешту. Собрав последние силы, умирающий офицер приподнялся с земли. Его слабеющая рука еще сжимает древко парламентерского флага. Рядом солдат, сопровождающий офицера. Правой рукой он поддерживает парламентера, а левую гневно поднял вверх, как бы требуя прекращения огня.

«Здесь покоится прах советских парламентеров, погибших от рук немецких захватчиков 29 декабря 1944 года, — гласит надпись на памятнике, сделанная на венгерском и русском языках. — Слава героям, погибшим за независимость и свободу народов, за демократию во всем мире!»