Первая сверхдержава. История Российского государства. Александр Благословенный и Николай Незабвенный - Акунин Борис - Страница 4

У августейшего самодура никто не мог долго удержаться в милости, всех любимцев рано или поздно постигала опала. Угроза царского гнева в конце концов нависла и над членами семьи. В канун переворота поползли слухи, что император собирается сослать жену в монастырь, а наследника заточить в Петропавловскую крепость. Рассказывают, что однажды, рассердившись, Павел прислал сыну книгу о смерти царевича Алексея, отметив там место, где говорилось, что узник подвергался пыткам.

Но перемена, произошедшая в Александре, объяснялась не только страхом и накопившимися обидами. Оказавшись в гуще государственных дел, он увидел, как скверно управляется страна, сколько в ней творится зла, несправедливостей. Великий князь писал Лагарпу: «Чтобы сказать одним словом, благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами. Существует только неограниченная власть, которая всё творит шиворот-навыворот. Невозможно передать все те безрассудства, которые совершались здесь. Прибавьте к этому строгость, лишенную малейшей справедливости, немалую долю пристрастия и полнейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; заслуги здесь ни при чем, одним словом, мое несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стеснена, свобода и личное благосостояние уничтожены. Вот картина современной России, и судите по ней, насколько должно страдать мое сердце».

Вместо уехавшего учителя близ Александра собирается кружок молодых друзей: Адам Чарторыйский, Павел Строганов, Николай Новосильцев, Виктор Кочубей. Мы познакомимся с ними ближе в следующей главе, пока же довольно сказать, что всё это были люди передовые, умные и непустяшные – дети нового, серьезного времени. И разговоры в этой компании велись нешуточные: о судьбах страны и Европы, о справедливом мироустройстве, о народном благе.

Мечтания об отъезде в Америку или на Рейн у Александра заканчиваются. Он уже хочет получить власть в свои руки и «сделать всё правильно».

Опасения за собственную участь и опасения за Россию – вот факторы, побудившие наследника стремиться к короне.

Попробуем разобраться, каких взглядов придерживался двадцатитрехлетний Александр к моменту восшествия на престол.

Вспоминая их первую встречу, Чарторыйский пишет: «Он признался мне, что ненавидит деспотизм везде, в какой бы форме он ни проявлялся, что любит свободу, которая, по его мнению, равно должна принадлежать всем людям; что он чрезвычайно интересовался Французской революцией; что не одобряя этих ужасных заблуждений, он всё же желает успеха республике и радуется ему». И далее: «По своим воззрениям он являлся выучеником 1789 года; он всюду хотел бы видеть республики и считал эту форму правления единственной, отвечающей желаниям и правам человечества». Но раз уж республика невозможна, Александр в качестве государя мечтал «утвердить благо России на основании непоколебимых законов» и создать некую «свободную конституцию». Слишком суровый к молодому прожектеру Ключевский несомненно прав, когда говорит, что тот «вступил на престол с запасом возвышенных и доброжелательных стремлений, которые должны были водворять свободу и благоденствие в управляемом народе, но не давал отчета, как это сделать».

Будущий император поразительно напоминает молодую Екатерину, которой в начале царствования тоже не терпелось поскорее осчастливить Россию и казалось, что задача эта вполне осуществима, но только Александр был еще идеалистичнее, юнее и не прошел через опыт государственного переворота с цареубийством.

Впрочем, избежать этого страшного опыта ему не удалось.

Отнюдь не сфинкс

Для понимания эволюции Александра I нужно помнить, что в разные периоды это не был один и тот же человек. Тяжелые потрясения могут сильно изменить личность, а в жизни Александра Павловича таких роковых встрясок было три: гибель отца, ужасное поражение при Аустерлице и всеевропейское нашествие 1812 года.

Но самой болезненной, пожизненной травмой все же было отвратительное убийство Павла.

Екатерина в борьбе за трон переступила через труп мужа, но, обладая более счастливым складом характера, по-видимому, не слишком терзалась угрызениями. Ее чувствительный, рефлексирующий внук был устроен иначе.

Роль Александра в этой истории весьма некрасива. Он и участвовал, и не участвовал в заговоре. Его уговаривали сначала граф Панин, потом Пален – цесаревич отвечал уклончиво. Однако уже то, что, зная о затеваемом деле, сын не предупредил отца об опасности, являлось государственной изменой, за которую при разоблачении Александр дорого бы заплатил.

На этом и сыграл хитрый Пален, которому во что бы то ни стало требовалось хотя бы молчаливое согласие будущего императора. В конце концов наследник всё-таки внес свой вклад в переворот. Первоначально намечалось нанести удар в ночь на 10 марта 1801 года, но, узнав об этом, Александр посоветовал перенести дело на сутки, когда в карауле будут стоять преданные ему семеновцы. Пален советом воспользовался, и царь был захвачен без сопротивления, а сразу вслед за тем убит.

Убийство Павла I. Гравюра начала XIX века

Что бы потом ни писали главари заговора, но Палену как человеку умному, конечно, было ясно: свергнутого царя в живых оставлять нельзя. Однако Александру сказали, что Павла лишь заставят отречься от престола, и наследник по своему прекраснодушию в это поверил. У нас нет оснований сомневаться в искренности этого заблуждения. Все свидетели сообщают, что известие о смерти отца привело великого князя в ступор. Он упал в обморок, потом заплакал, потом кинулся в возок и уехал прочь. Генерал Беннигсен, непосредственный предводитель цареубийц, сухо прокомментировал это поведение следующим образом: «Император Александр предавался в своих покоях отчаянию, довольно натуральному, но неуместному». Конфидент Александра князь Чарторыйский рассказывает о переживаниях своего царственного друга подробнее: «У него бывали минуты такого страшного уныния, что боялись за его рассудок. Пользуясь в то время его доверием больше, чем кто-либо из его близких, я имел разрешение входить к нему в кабинет в то время, когда он затворялся там один… грызущий его червь не оставлял его в покое».

После 11 марта Александр уже не наивный мечтатель, а человек с червоточиной, хорошо усвоивший урок: для достижения высокой цели иногда приходится совершать ужасные вещи. Однако высокая цель для него пока остается прежней.

Вторая психологическая травма, случившаяся в 1805 году на поле Аустерлица, стала для молодого царя настоящей личной катастрофой. Мало того, что он подвергся опасности и натерпелся страха – был нанесен чудовищный удар по его самолюбию. Александр считал себя выше и лучше предшественников, но никто из них на протяжении целого столетия не подвергался такому унизительному разгрому, не бежал с позором от неприятеля. Над русским царем потешались в Европе, на родине роптали. Мемуарист Лев Энгельгардт пишет: «Аустерлицкая баталия сделала великое влияние над характером Александра, и ее можно назвать эпохою в его правлении. До этого он был кроток, доверчив, ласков, а тогда сделался подозрителен, строг до безмерности, неприступен и не терпел уже, чтобы кто говорил ему правду». По выражению историка С. Соловьева, Александр возвратился после Аустерлица более побежденный, чем его армия.

Произошел кардинальный поворот и во взглядах императора. Ему пришлось произвести изрядную переоценку ценностей. Оказалось, что иметь сильную армию и сильное государство важнее, чем поощрять свободы и просвещенность! Более того – без военной мощи не будет и России. Именно с этого времени Александр разочаровывается в «идеалистах» и начинает опираться на «практиков». Он и сам становится прагматичным.

Но предстояло пережить еще одно потрясение, самое монументальное в российской истории за последние двести лет – «нашествие двунадесяти языков». Это испытание и страна, и ее правитель выдержали с честью, однако свершившееся великое чудо – когда от сожженной Москвы русские войска победоносно переместились в Париж – произвело в душе Александра новую перемену. Он превращается в истово верующего человека, глубокого мистика и таковым остается до конца своих дней. На этой метаморфозе мы еще остановимся, но вот три реперные точки, по которым следует измерять и оценивать поступки и решения Александра I в разные периоды его правления. Ничего загадочного, сфинксовского в этой эволюции нет.