Цвет сакуры красный (СИ) - Орлов Борис Львович - Страница 30

Ведь теперь торговцы на рынке разве в пояс ей не кланялись, и скидывали цены чуть только не в половину. Кроме того, к немалому своему изумлению, девушка совершенно неожиданно оказалась чем-то вроде третейского судьи для базарного сообщества, и теперь ее частенько зазывали для определения честной цены или степени свежести спорного товара. А все потому, что вслед Груше шептались, будто она спит с обоими Волковыми: и со здоровенным и высоченным младшим, у которого каждый кулачище — верный пуд, и со старшим — свирепым чекистом, который чуть ли не самого Дзержинского заморским премудростям обучал. Ведь после визита в Тутаев товарища из областного ГПУ, по городу пополз слушок о том, что Волков-старший — старый чекист, и что его былые соратники решили проверить: как там их боевой товарищ устроился, и не зажимают ли его в плане бытовых условий? Не чинит ли ему кто-нибудь на свою голову каких препятствий или бог весть еще чего? Слухи ширились, обрастали чудовищными подробностями, и вскоре вся округа судачила о прибывшей в Тутаев по зиме специальной комиссии из Центрального аппарата ГПУ, тщательно обследовавшей условия жизни инженера Волкова и его сына, и арестовавшая по результатам своей деятельности аж несколько сотен бедолаг, имевших несчастье чем-либо не угодить грозному Волкову.

В марте кроме шумно и бурно отпразднованного Международного женского дня, на котором Груша впервые сидела за столом, словно гостья, а оба Волковых и Вася Козельцов сами приготовили угощение и шустрили вокруг девушки, точно заправские официанты, пришел ответ на отправленную в Наркомат Обороны докладную. В опечатанном сургучом пакете содержалась благодарность от Ворошилова, а также — извещение о том, что новые конструкции предложенных ранцевых огнеметов и зажигательных авиабомб приняты Наркоматом тяжелой промышленности к немедленному производству. И в довершении всего — Указ о награждении тов. Волкова В.Н. орденом Трудового Красного Знамени, согласно статуту «за изобретения и рационализаторские предложения, имеющие большое технико-экономическое значение и за большие заслуги в укреплении обороноспособности страны». На следующий день на обоих Волковых и, к немалому удивлению девушки — на Грушу посыпались поздравления. В их числе пришла и телеграмма из областного Управления ГПУ, после чего статус всех троих взлетел чуть ли не до небес.

На заводе затосковали. И директор, и секретарь партийной ячейки сразу поняли: долго Волков-старший у них не останется. Рассчитывали, правда, что хоть младшего удастся удержать, но именно в этот момент грянула еще одна новость: младшего Волкова призывают в ряды Красной Армии. И не в территориалы[1] — в кадровый состав!

Груша, как и полагается деревенской девушке, решила повыть, но ее уговорили этого не делать. Отец и сын выделили денег на соответствующий стол, пригласили гостей, но в последний момент выяснилось, что старший Волков присутствовать не сможет: его вызвали в областной центр для вручения ордена. Так что гранд-пьянка, именуемая в России во все времена «проводы», прошла без участия, руководства и надзора старшего поколения. Что и привело к ожидаемым последствиям. В дальнейшем Всеволод-младший помнил только, что выпил подряд три стакана водки — за Коммунистическую партию, за Красную Армию и за героического отца. Дальнейшее отложилось в памяти смутно. Что-то пел, с кем-то целовался, а Вася Козельцов, кажется, учил его стрелять из своего милицейского нагана. Кажется, даже птицу какую-то подстрелили, но была это ворона, галка или просто чья-то курица, он не смог бы вспомнить и под угрозой расстрела…

Утром девятого апреля к двум полуторкам, что должны были отвезти призывников в Ярославль Всеволод-младший пришел в компании не вполне трезвой Груши, несшей заботливо собранный громадный вещмешок, и постоянно падающего Васи, пытающегося вместе с тем орать: «Как родная меня мать провожала». Остальные призывники, общим числом девятнадцать человек, выглядели не лучше, а их провожающие — пожалуй и похуже…

На коротком митинге пьяные до изумления призывники, покачиваясь, выслушали наказы представителей Горисполкома, партийной и кимовской ячеек, напутствие заводского руководства и ветеранов Гражданской войны. После чего с трудом погрузились в грузовики, где и пали, сраженные мертвецким сном…

Всеволод очнулся от ощущения Сахары во рту и колокольного перезвона в голове. С трудом поднялся, нашарил свой вещмешок, вытащил флягу с домашним Грушиным квасом и с жадностью присосался к горлышку. Алкогольный туман медленно, но верно отступал под натиском животворящей влаги.

— Мать моя! — прокомментировал парень свое состояние. — Второй раз — и то же самое. Ну, и кто я после этого?

— А? — проснулся кто-то из товарищей. — Чего?

— Ничего, боец, — хрипло произнес Всеволод. — Спи дальше, — и снова прильнул к фляге.

Постепенно в голове стало проясняться. Парень оглядел себя и убедился, что ничего не забыл и ничего не потерял. Вытащил из кармана пачку папирос, закурил и подставил лицо набегающему потоку воздуха. Ветер, квас и довольно прохладное утро сделали свое дело, и на сборном пункте Всеволод уже молодцевато выпрыгнул из кузова, стоял на ногах твердо и, по не успевшей еще выветрится армейской привычке, «ел глазами начальство».

Начальство всегда замечает таких бойких и бодрых, а потому краском с двумя прямоугольниками в петлицах[2] подозвал Волкова к себе и назначил старшим, приказав привести «товарищей призывников» в «подобающий вид». Сам же Всеволод мысленно охарактеризовал своих товарищей несколько иными словами, на его взгляд куда больше соответствовавшими состоянию членов пьяной команды.

Выслушав приказ, он четко кинул руку к козырьку матерчатой фуражки, также четко выполнил «кругом», отрубил положенные по Уставу три шага строевым, а потом занялся «алкашами». Сержантские навыки подсказали верный и надежный план действий, ну а отыскать на сборном пункте водопровод труда не составило. Всеволод вытащил из своего сидора новенькую эмалированную кружку, набрал воды и бестрепетной рукой вылил ее за шиворот ближайшему пьяненькому, которого даже из грузовика пришлось вынимать — на ногах он не стоял категорически. Раздался дикий вопль, и разбуженный таким варварским способом призывник попытался заехать Волкову в ухо. Всеволод легко перехватил руку, заломил ее и прошипел:

— Тебе, душара, жить надоело?! Ты на кого грабки тянешь, муфлон?! Страх потерял?!

Недавний колхозник призванный в ряды РККА замычал, задергался, но вырваться не сумел. Волей-неволей ему пришлось утвердиться на ногах, и лишь тогда он был освобожден от болевого захвата.

— Первый, — просчитал вслух Волков и снова отправился за водой.

Те из призывников, кто был в состоянии хоть что-то соображать, вздрогнули от таких методов протрезвления. Справедливо рассудив, что фантазия у Всеволода богатая, и придумать какой-нибудь еще более мерзкий способ приведения в чувства для него раз плюнуть, они, охая и постанывая, кое-как встали и даже построились в слабое подобие шеренги. Еще три тела, пребывавшие в сладостном забытьи, сержант Волков поднял с помощью холодной воды и легкого физического внушения. Через десять минут он уже стоял перед краскомом и четко рапортовал:

— Ваше приказание выполнено, товарищ…

Тут он замялся, не имея ни малейшего понятия, какому званию соответствуют знаки различия. Тем более, что отец рассказывал: персональные звания в Красной Армии ввели только в тридцать пятом году. Правда это было в другом мире и в другой истории, но… Однако, армейская смекалка — такая вещь, что никогда не подведет. Выручила она и на этот раз.

— Ваше приказание выполнено, товарищ командир! Команда призывников построена. Старший по команде сер… призывник Волков!

Красный командир не заметил оговорки, похвалил за исполнительность и велел отвести будущих бойцов умываться и обедать. Всеволод удивился: по его мнению, порядки на этом сборном пункте больно уж мягкие. Не успели прибыть, а уже кормят. «Может, здесь и правда о людях заботятся? — подумал он. — Или этот командир один такой заботливый? На всю армию?» Но армейский опыт не дал забивать голову посторонними мыслями, и команда из Тутаева отправилась на прием пищи.