Юбилей ковчега - Даррелл Джеральд - Страница 6

Ни одна героиня фильмов про Дракулу не могла бы похвастаться таким кровотечением, как я в эту минуту, но мне удавалось держать своего мучителя так, что гномики ничего не видели.

— Вы каждый день играете со всеми вашими животными? — осведомились старушки с живейшим интересом.

— Нет, вовсе не со всеми, — ответил я.

— Только с любимчиками вроде этого? — спросил гномик постарше.

— Да, — выдавил я из себя, пытаясь вспомнить, сколько крови может лишиться человек, прежде чем потеряет сознание.

— Как мило… должно быть, им это очень нравится. И они, конечно, любят вас,- заметил младший гномик.

— О да, — поспешил я согласиться, чувствуя, как клыки Потсила добрались до моих суставов, — они… э… они очень привязаны к нам.

— Ладно, не будем больше отвлекать, у вас столько всяких дел, — заключил старший гномик. — Мы получили огромное удовольствие. Большое, большое спасибо.

С этими словами они, слава Богу, удалились, и я услышал, как одна из них говорит, обращаясь к подруге:

— Правда, Эдит, сразу видно человека, который искренне любит животных?

Знай они, что я в тот момент думал о Потсиле, наверно, поспешили бы обратиться в Королевское общество борьбы против жестокого обращения с животными.

Но вернемся к нашему с Джереми обходу.

— Мы вполне могли бы обойтись без Потсила, — заметил я. — Но, по правде говоря, нам не следует умалчивать о его склонности к людоедству.

— От желающих заполучить его нет отбоя, — сказал Джереми.

— А ты говорил, что это хищный монстр, перед которым зараженный бешенством бенгальский тигр покажется смирным котенком.

— Нет, — смущенно порозовел Джереми, — но я говорил, что это отличный экземпляр.

— Надеюсь, при твоем умении хитрить и пользоваться эвфемизмами мы быстро избавимся от наиболее опасных особей, — заключил я.

Постепенно, ожесточая свои сердца, мы продолжали, так сказать, выбраковку, причем занятие это осложнялось еще и тем, что следовало считаться не только с нашими эмоциями, но и с чувствами всех сотрудников зоопарка. Не успеет главный арбитр, собравшись с духом, вынести свой приговор, как выясняется, что у удаляемого с поля есть свой клуб болельщиков, для которого его решение — подлинная катастрофа. Диктуешь секретарше важную бумагу, а она стучит по клавишам, поджав губы, поминутно вытирая платком опухшие глаза и бросая на тебя такие взгляды, будто ты новое воплощение гуннского вождя Аттилы. Крепкие мужчины из технической обслуги, коих вроде бы никак нельзя заподозрить в сентиментальности, глядят на вас с ненавистью, глазами, влажными от непролитых слез. Словом, для всех это была пора тяжких испытаний, однако обошлось без потока заявлений об уходе.

Еще одной задачей для новорожденного Треста было составление картотеки. Мы уже записывали данные о наших питомцах, но делалось это кое-как. Требовалось нечто более солидное, поскольку обладать большой коллекцией экзотических животных без надлежащей систематической картотеки было все равно что держать библиотеку без каталога. Карточки должны были содержать сведения о стране происхождения животного, возрасте, поле — вообще все, что обычно значится в паспортах. Но кроме того, на наших карточках записывались результаты повседневных наблюдений. И вскоре у нас накопилось великое множество данных о поведении животных вообще, об особенностях питания и размножения, о болезнях и лечении. Немалая часть этой информации была совершенно новой; таким образом у нас постепенно копился исключительно важный архив. Хотите верьте, хотите нет, но в начале шестидесятых годов мы значительно опережали время на этом поприще, во всяком случае в Соединенном Королевстве.

Как раз тогда мне довелось участвовать в конференции в Лондонском зоопарке на тему «Роль и значение зоопарка». На мой взгляд, самое интересное сообщение представила Кэролайн Джервис, ныне графиня Кранбрукская. В этом сообщении коротко и ясно излагалось, какими должны быть зоопарки и что необходимо делать, чтобы они становились лучше. Меня это особенно обрадовало потому, что многое из предлагаемого автором у нас уже не первый год проводилось в жизнь, в том числе, разумеется, создание картотеки. Карточки хранились в четырех массивных деревянных шкафах (металлические были для нас недостижимой роскошью), подаренных очень кстати одним из членов Треста; помещалось это сокровище в кабинете Джереми.

Однажды ночью меня разбудил звук бегущих ног на дворе. В три часа пополуночи такой звук где угодно навеет мысль о какой-то беде, а в зоопарке возможности бед не поддаются учету. Не успев толком продрать глаза, я уже сбегал вниз по лестнице. Просторное помещение под моей квартирой — тогда там помещались кабинеты, теперь оно играет роль приемной — было заполнено дымом. Я ринулся по коридору, ведущему к кабинету Джереми; с каждым шагом дым становился гуще, жар сильнее. Просто поразительно, на какие нелепые поступки способен человек в критической ситуации. Я думал лишь о том, что в кабинете Джереми находится выкармливаемый нами детеныш колобуса (тогда у нас не было такого медицинского центра, каким мы располагаем теперь) и наши драгоценные картотеки; то и другое надо было спасать. Я распахнул дверь кабинета, и на меня, словно тигр, обрушилась стена пламени, мгновенно лишив меня части шевелюры, бровей и бороды. Попятившись, я как-то ухитрился закрыть дверь. Было очевидно, что в таком аду не уцелеть ни крохотной обезьянке, ни картотекам. Оставалось только ждать, когда явятся пожарные; они, как водится, прибыли с проворством угря. Очень скоро их усилиями нечто вроде Великого лондонского пожара было сведено на уровень милого потешного праздничного фейерверка, и мне дозволили посетить едко пахнущие закопченные руины кабинета, где на полу стояли лужи маслянистой воды, напоминающей запахом угольный забой.

Несчастная обезьянка, естественно, погибла, и среди жуткого хаоса возвышались наши четыре картотечных шкафа — обугленные и черные, будто пни после лесного пожара. И как же я был удивлен, обнаружив, что карточки уцелели, разве что чуть намокли и опалились по краям.

— Знамо дело, — заявил держащий в руке шланг с капающей из него водой дородный пожарный с черным от копоти лицом. — Вам повезло, что ваши бумаги хранились в этих шкафах.

— Что вы хотите этим сказать?

— Понимаете, они ведь деревянные, — объяснил он. — Толстые доски не сразу поддаются огню. Будь на их месте современные шкафы, металл раскалился бы докрасна и от бумаг остался бы один пепел. Дерево их спасло, понимаете? Горело медленно.

Так допотопные шкафы спасли наши драгоценные архивы. Иной раз верность старине себя оправдывает.

Итак, мы все прочнее становились на ноги, и наша деятельность выглядела все более организованной, однако, сдается мне, для большинства коллег в мире зоопарков мы во многом оставались загадкой. Мы не придерживались общепринятых правил. Что у нас на уме? Было бы нелепо думать, что консервативные деятели в области природоохранных мероприятий когда-либо примут всерьез идею размножения в неволе исчезающих видов. Такова была в общем и целом тогдашняя атмосфера; вместе с тем наблюдались проблески ума в мире как зоопарков, так и природоохранных организаций. Вернее, речь шла о двух изолированных друг от друга мирах, и проблески были не ярче прерывистого света светлячков. Давно известно: когда людей смущает некая новая идея, их следует сперва подготовить, затем изложить идею и наконец объяснить, что вы сказали. Памятуя сие полезное наставление, мы решили организовать и принять у себя, при содействии Общества по сохранению фауны и флоры, первую «Всемирную конференцию по вопросам размножения в неволе угрожаемых видов». Конференция прошла с большим успехом, хотя теперь я бы сравнил ее с чем-то вроде сборной солянки. Впрочем, иначе и быть не могло, поскольку размножение в неволе сводилось к разрозненным попыткам, отдельные лоскутки никак не могли составить единую ткань. И все же, думается, конференция смогла придать самой идее импульс в нужном направлении. Приятно на душе от мысли, что после первой конференции на Джерси в 1977 году это мероприятие стало регулярным и свои услуги по его проведению предлагают зоопарки и организации в разных концах мира, способствуя сбору и распространению важной информации.