Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич - Страница 40

Еще не было парада Победы в Москве на Красной площади. Но мы знали, что он будет, должен быть — невиданный, единожды свершенный, неповторимый.

А тогда, в Дабере, ярко сияло солнце, небо было синее, словно васильки в нашем русском поле. Мы, сверстники из 20-х годов, были молоды. Нам все было по плечу. Мы были живы. И в неоплатном совестливом долгу перед не вернувшимися с полей сражений. Ответственны перед своими усопшими сверстниками, перед всеми павшими в годы Великой Отечественной войны за дальнейшую судьбу родины.

…Сидели за праздничным столом все — кроме караула. Начальники и подчиненные, рядовые и их командиры, мужчины и женщины. Поднимали бокалы. Вспоминали. Навертывались на глаза слезы, и снова сменялись взрывами радости. Три дня подряд отмечали мы Великую победу в Великой Отечественной войне над германским фашизмом.

Коллективно съездили в Берлин, большой, мрачный город, по улицам которого из-за обвалов разрушенных зданий было трудно пройти и проехать. Злорадства и злобы не было. Знали, что так и должно быть. Посмотрели на Рейхстаг, сфотографировались у его закоптелых колонн, посмотрели на имперскую канцелярию, купили на рейхсмарки у какого-то немца по паре шелковых носков (а почему бы победителям не надеть в сапоги шелковые носки! — ах уж эта молодость) и вернулись в Дабер.

Потихоньку пошли слухи о возвращении армии на Родину. Перед каждым вставал вопрос: что делать? какую стезю в жизни избрать? Следственных дел в нашем производстве уже не было. Целыми днями мы были предоставлены сами себе. Подумать над дальнейшим житьем-бытьем времени было предостаточно. Сидели, бывало, на лавочках около «своих» особняков, оставленных немцами и не заселенных еще поляками, и судили-рядили о том, куда двинуть свои стопы.

Василий Журавлев хотел бы продолжить службу в органах госбезопасности в своих родных местах. Александр Шарапов намеревался попытаться поступить в школу госбезопасности. Давид Златопольский мечтал о научной работе. Наша милая Тамара рвалась в Москву, к родным пенатам.

Я знал, что в органах СМЕРШ не останусь. Была война. Служил. Но эта служба не по мне. Хотелось бы заняться общественно-политической деятельностью. Начать все сначала…

3 июля друзья отметили мое 25-летие.

6 июля мы из Дабера на автомобилях выехали в Брест, к месту новой дислокации 5-й Гвардейской танковой армии: штаб в самом городе, а корпуса и другие части вдоль государственной западной границы на север и юг. Марш совершался со всеми необходимыми в таких случаях мерами предосторожности. Однако пришли в Брест и не досчитались армейской прокуратуры и трибунала. День-другой подождали, а затем по решению Военного Совета армии с согласия Управления контрразведки СМЕРШ Белорусского военного округа нашему следственному отделению было приказано разыскать заблудившихся, или пропавших, или по какой-то другой причине не дошедших до Бреста товарищей.

Места на территории Польши, по которым совершала армия марш из Дабера в Брест, были неспокойные. Мы знали, что в них «шалят» швадроны (подразделения) Армии Крайовой (АК) — военного формирования, руководимого из Лондона эмигрантским правительством Польши.

Отправляясь в поиск, определили три возможные дороги, по которым могли двигаться товарищи из прокуратуры и трибунала. Других путей не было. Именно эти пути мы и решили тщательно прочесать. Попросили у командующего три бронетранспортера с личным составом и полным боекомплектом, по бочке бензина про запас, сели — я в один бронетранспортер, Журавлев в другой, Златопольский в третий. Следователя Шарапова оставили на хозяйстве в Бресте на случай непредвиденных действий. Обижался он на меня за это. Но был один козырь, который бить ему было нечем, — отдел СМЕРШ армии рекомендовал его на учебу в Высшую школу госбезопасности, и ему надо было читать материалы по юриспруденции на случай возможного собеседования с преподавателями. Саша согласился, не затаив, как мне показалось, обиды; не хотелось в конце боевого пути чем-то омрачать сложившуюся дружбу.

Мы поехали, накатывая на спидометры боевых машин сотни километров. Тщательно, преимущественно путем опроса жителей, местных властей, отслеживали путь движения наших товарищей. В маленьком городишке Бельске, как и было предварительно условлено, все три наши группы встретились. Здесь путь наших товарищей из прокуратуры и трибунала обрывался. Опрошенные показали: да, видели две грузовые машины и два «виллиса». В них ехали мужчины и женщины. Одна из женщин была в ярком синем платье, скрывающем беременность. Это были наши. Беременной была секретарь армейской прокуратуры Мария К. Мы ее знали.

— Куда они делись?

— Может быть, решили свернуть из Бельска на лесную дорогу, идущую на Варшаву?

— Но ехать без охраны по местам неспокойным?..

Искать на других дорогах уже не имело смысла — мы их прочесали, как говорится, гребешками.

Поехали. Дорога тяжелая, даже для бронетранспортеров. Ехали медленно. Со всеми предосторожностями. Могучий лес сжимал дорогу. Порой хлестал по броне. Сзади полушепотом разговаривали солдаты. Сидя впереди, я просматривал дорогу. Чем дальше от городка, глубже в лес, тем отчетливее проявляются на лесной дороге следы от протекторов американских грузовиков «студебекеров». На них «сидела» вся наша армия.

Сомнений не стало — ехали наши. Остановился. Подошли Златопольский и Журавлев. Договорились: в каждой деревушке, на каждом хуторе быть внимательными. Смотреть. Не терять след. Останавливаться, осторожно расспрашивать: не проезжал ли кто из советских. Проехали несколько деревень, пару хуторов, след тянулся дальше. Да, говорили нам, машины проходили — две грузовые и две легковые, не останавливались. Мы шли по следу. От души отлегло. Наверное, думалось, пока мы здесь катаемся, наши уже в Бресте и чаи распивают.

Дорога уперлась в очередную деревеньку, домов из пятнадцати, и след от машин был такой, что стало очевидно, их разворачивали в разные стороны, а потом увели в сторону от деревни, в лес.

Я приказал Журавлеву с бойцами войти в первый на нашем пути дом. Златопольскому — в конец деревни и заблокировать ее с другой стороны, а сам выехал на середину, поставив бронетранспортер так, чтобы были видны все дома. Прибежал связной от Журавлева. Я к нему в дом. Василий Романович держит в руках платье Марии К. На коленях перед ним стоит молодой парень, лет семнадцати-восемнадцати. Он показал, что пять дней назад группой из швадрона Армии Крайовой, что стоит в соседнем хуторе, в километрах четырех отсюда, здесь, в этой деревне, были задержаны два «студебекера» и два «виллиса» с офицерами Советской армии и двумя женщинами. Задержанных раздели, провели по деревне в сторону хутора. Вещи с раздетых забрали с собой вместе с машинами, а часть побросали, в том числе и платье, которое он подобрал.

Мы взяли этого парня с собой и, договорившись о дальнейших действиях, поехали на хутор.

Окруженный со всех сторон лесом, стоял дом с веселыми резными наличниками, окрашенными в синий, как платье Марии, цвет. Перед домом колодец с журавлем, чуть поодаль, в самый притык к подлеску, скотный двор и амбары. Мы взяли хутор в кольцо. Прикрываемые пулеметами бронетранспортеров, в дом ворвались автоматчики и положили всю сидевшую и распивавшую за столом компанию на пол. Разоружили. Их было восемь человек. Повязали. Ввели задержанного в деревне.