Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич - Страница 22

Урок состоял в следующем: идет тяжелейшая война с коварным, вооруженным до зубов врагом. На фронте ежедневно гибнут тысячи людей. Не счесть тех, кто попадает во вражеский плен, испытывая там физические и моральные муки. А здесь, в лагерях военной академии, в которой готовят военных юристов, призванных в скором времени творить праведный суд, представитель органов Государственной безопасности всю ночь напролет стремится добиться дачи показаний об антисоветской пораженческой деятельности, не располагая к тому никакими доказательствами, а прибегая к угрозам, шантажу, психологическому давлению по отношению к допрашиваемому.

Разве была нужда плодить таким образом врагов Родины?! Или в нашем Отечестве цена человека — ломаный грош?! Урок, преподанный особистом (хотя, конечно, он и не думал о каких-то уроках), состоял в том, что чем тяжелее в стране, чем горше родному народу, тем больше внимания, больше заботы и тепла должны проявлять все органы государственной власти и управления по отношению к человеку. Плодить сознательно врагов народа — преступление, которому нет оправданий!

Первый этап Великой Отечественной учил нас, молодых, тому, чтобы ни при каких обстоятельствах — самых тяжких, трагических — не терять чувства личного достоинства. Из него складывается, вырастает достоинство всего народа, не позволяет врагу поставить его на колени.

В первые месяцы войны, как и позже, советский народ не склонил головы и не стоял преклоненным перед врагом. Его честь и достоинство вырастало из его исторического прошлого. Народ, который отказывается от прошлого, — не имеет будущего. Сейчас новоявленные «демократы» пытаются лишить нас прошлого. Надо быть начеку, восстать против подобных бессовестных попыток.

В первых числах сентября в актовом зале академии нам вручили дипломы об окончании Военно-юридической академии Красной армии и присвоении квалификации военного юриста. На радостях гурьбой поехали в мастерскую Военторга, где нашили на рукава кителя соответствующие воинскому званию галуны и преисполненные чувства собственного достоинства разбежались к своим пенатам.

Дома меня ждали родные и друзья. Мама приготовила праздничный обед. Конечно, меня поздравили. Но было не до радости. У каждого кто-то уже воевал — отец, брат, сестра. На фронте был брат Георгий — второй по старшинству. Самый старший, Борис, перестраивал в Уфе завод комбайнов на авиамоторный; брат Александр, лекальщик, продолжал работать на заводе «Калибр», делая эталоны прибора, автоматически выводящего самолеты-бомбардировщики из пике; брат Алексей, морской летчик, служил на Дальнем Востоке в Советской Гавани; сестра Лидия и мама были дома.

Спустя несколько дней состоялось назначение выпускников на работу. Вызывали каждого в отдельности и после короткой беседы вручали служебное предписание о явке в соответствующее воинское соединение для дальнейшего прохождения службы. Товарищи получали назначения на флоты и флотилии. Большая часть — на Балтийский и Северный. Вызывали по алфавиту. Юра Менушкин направлялся в Севастополь. Следующим должны были вызвать меня, но пригласили Женю Новикова — назначение в Ленинград.

И так шли мои товарищи друг за другом, а я сидел, ждал. Начал волноваться. Остался один, последний. Приглашают. Председатель комиссии говорит: «Есть мнение направить вас на работу в органы государственной безопасности — в Третье управление наркомата Военно-морского флота СССР (так называлось Главное управление Особых отделов НКВД СССР на флоте) на должность младшего следователя. Ваше назначение — большая честь для всего выпуска военно-морского факультета Академии. Вы единственный, кто сразу назначается на работу в Центральный аппарат разведки и контрразведки. Поздравляем вас!»

«Я не могу принять это назначение, — сказал я комиссии. — Всего три недели тому назад оперуполномоченный Особого отдела НКВД СССР допрашивал меня, обвиняя в том, что я вместе со слушателем Корячко, который и сейчас находится под следствием, проводил антисоветскую пораженческую агитацию. Искорежил мне душу этот допрос. Работа в органах госбезопасности не по мне. Направьте меня, пожалуйста, на любой воюющий флот».

Члены комиссии переглянулись и попросили меня выйти. Через какое-то время я был приглашен снова.

Мне было сказано, что назначение остается в силе, а что касается допроса, то это недоразумение, служебная ошибка оперуполномоченного Особого отдела. Из-за стола вышел человек с нашивками бригадного комиссара и сказал: «Вам надлежит завтра с документами, которые возьмете в отделе кадров академии, прибыть в дом № 2 на площади Дзержинского, этаж и номер кабинета будут указаны в прилагаемом к документам пропуске».

Мне оставалось только поблагодарить членов государственной комиссии.

Глава III

ПО НЕИЗВЕДАННОМУ ПУТИ

О полученном мною назначении рассказал своим сокурсникам. Они поздравили меня и вместе с тем насторожили. «Возьмешь личное дело из академии, придешь на Лубянку, сдашь его и прощай — как в воду канул, — говорили „знатоки“, — комиссия комиссией, а у органов свои планы». Кто-то превратил все это в шутку, и само собой забылось. Но вечером Юра Менушкин потихоньку сообщил мне, что ребята на всякий случай решили, что будут ждать меня у подъезда дома № 2 на Лубянке в четыре часа дня, к этому времени, по их расчетам, я должен освободиться. Думаю, чем черт не шутит. В Москве родных никого, друзья по академии разъезжаются по фронтам и флотам, школьных — тоже не осталось никого. Мама эвакуирована в Вольск, старшие братья — Борис в Уфе, Георгий на фронте, Александр слесарит в Челябинске, вместе с ним сестра Лидия работает в охране эвакуированного из Москвы завода «Калибр», брат Алексей и вовсе далеко — летает на Дальнем Востоке. Согласился, оговорив, что если я в четыре часа дня не появлюсь, то Юра и товарищи дают телеграмму моему старшему брату в Уфу, а сами идут в Центральный Комитет партии и обо всем случившемся рассказывают.

Как и было предписано, без четверти два я, выполнив необходимые формальности, вошел в дом № 2. Поднялся на шестой этаж и, поблуждав по его длинным, замкнутым в нечто подобное кольцу коридорам, нашел нужный мне кабинет, постучал. Это, как я понял, была приемная — большая, светлая, со скромной мебелью. Я отрекомендовался. Женщина в штатском платье, очевидно секретарь, попросила подождать. Не прошло и десяти минут, как она сказала мне: «Начальник следственной части бригадный комиссар Николай Иванович Макаров приглашает вас».

В кабинете, гораздо меньшем, чем приемная, но таком же светлом и высоком, обставленном красивой мягкой мебелью, около письменного стола стоял бригадный комиссар: среднего роста, с небольшим животиком, с русыми волосами, голубовато-серыми немного навыкате глазами. Он выслушал мой рапорт о прибытии, взял поданный мною пакет, вскрыл его, пробежал содержащиеся в нем бумаги, внимательно с головы до ног оглядел меня и спросил: «Вы что, в академии в морской форме по-пластунски ползали?» «Так точно. Ползали», — ответил я.

Он кому-то позвонил. Почти немедленно явился капитан-лейтенант, которому бригадный комиссар сказал: «Это наш новый младший следователь. Его нужно экипировать, выдать оружие, удостоверение личности и все прочее, что положено». Затем обратился ко мне: «Идите — это наш комендант, он приведет вас в надлежащий вид».

После этих слов все мои страхи пропали. Я успокоился. Бригадный комиссар, очевидно, заметил перемену в моем настроении и спросил: «Вас что-то беспокоит?» Я попросил разрешения перенести экипировку на завтра, а сегодня, если это возможно, отпустить меня. Бригадный комиссар сказал коменданту, что он свободен, а меня спросил: «Не могли бы вы поделиться, что именно вас беспокоит? Может быть, я могу помочь, ведь я теперь ваш начальник».

И я все подробно рассказал: как меня допрашивал особист, о советах «знатоков» деятельности органов госбезопасности и о том, что в четыре часа меня ждет компания моих друзей, готовая прийти мне на помощь.