Горизонты и лабиринты моей жизни - Месяцев Николай Николаевич - Страница 11

…Теперь о некоторых учениках нашего 10-го «А» класса. Учился в нем тихий, застенчивый юноша — Изя Трояновский. Хороший спортсмен-лыжник. По окончании школы поступил в Московский институт геодезии и картографии. Во время финских событий добровольно ушел на фронт в лыжный батальон, бойцом. Пал смертью храбрых где-то в снегах, около «линии Маннергейма». Исаак Трояновский — первая военная утрата нашего класса.

Первая, но не последняя…

Во время Великой Отечественной войны положил на алтарь отечества свою жизнь Сергей Пузаков. Ниже среднего роста, хорошо сложенный, с живыми карими глазами. Учился он прилежно. Был добр, внимателен к товарищам. Володя Брюханов отличался спокойным, выдержанным характером. Был безотказным в разного рода школьных делах. Где сложил он свою голову в боях с немецко-фашистскими захватчиками — неведомо. Юра Семенов, балагур и весельчак, с напускным безразличием относившийся к приобретению знаний, после окончания школы учился в Военно-инженерной академии Красной армии им. В.В. Куйбышева. Погиб смертью храбрых в боях с немецко-фашистскими захватчиками.

Наш класс любил моего друга Наума Бруславского, парня из большой семьи, жившей в деревянном домике по соседству с церковью «Нечаянной радости», что в Марьиной роще. Если бы не война, из него сформировался бы великий актер нашего времени. Еще в школьные годы его артистический талант проявлял себя и в самодеятельных спектаклях, и в сольном литературном чтении. Но судьба распорядилась так, что Наум под Одессой, в выжженной солнцем рыжей пыльной степи принял смерть, спасая командира. Какой человеческий поступок может быть выше по своей нравственной силе и красоте?! Пионерская дружина нашей 279-й школы носила имя Наума Бруславского.

О многом задумываешься, когда стоишь, склонив уже седую голову, перед врезанной в школьную стену мраморной плитой с именами павших товарищей. Память о них свята и вечна! За этими именами в сознании возникают другие образы — друзей здравствующих. Между мертвыми и живыми сразу возникают прочные связи.

Константин Симонов, чей образ и чье творчество для меня очень близки, о чем я еще скажу, нашел сочетание слов «живые» и «мертвые», которое навечно единит идущие друг за другом поколения и связывает их воедино в их общей ответственности за судьбу Родины — ее независимость, честь, свободу, процветание. Нет такой силы, которая смогла бы разорвать эти крепчайшие связи. Так думаем мы, бывшие ученики 279-й школы.

Мой милый, закадычный друг Сима (Самуил Соломонович) Торбан, с которым, как утверждают наши «биографы», мы еще в детский садик ходили вместе, взявшись за ручки, как-то сказал: «Если мы перестанем верить отцам, то останемся без роду без племени, одни в пустыне». А он человек мудрый. Сима, пожалуй, был самым красивым среди мальчишек школы. Девчата были от него без ума. Нежный, чуткий и бескорыстный в дружбе. Он в свои шестнадцать мальчишеских лет как лучший вожатый пионерского отряда был награжден Полным собранием сочинений В.И. Ленина.

…Как-то в октябрьскую непогоду возвращались мы с Симой из школы. На улице хоть глаз выколи. Во всю мочь хлестал дождь. Прохожих никого, да и время уже к одиннадцати вечера. Распрощавшись разошлись в разные стороны, по домам. Пройдя немного, Сима сначала услышал стоны, а потом увидел лежащую на земле женщину. Она рожала. Сима поднял ее, довел до своей маленькой комнатки, в которой жил с отцом и матерью и где впритык стояли кровать, диван, столик и четыре стула. Женщина благополучно родила мальчика.

После окончания школы Сима работал, затем учился в Мосрыбвтузе, откуда, прервав учебу, добровольно ушел в действующую армию. В тяжелых боях под Ржевом был ранен, во второй раз тяжело, с последующей ампутацией ноги.

Утром одного из сентябрьских дней 1942 года мне позвонила женщина и спросила, есть ли у меня знакомый по фамилии Торбан. Я подтвердил. Она сказала, что он тяжело раненный лежит в Военной академии им. Фрунзе, где развернут госпиталь.

Сима лежал в огромной палате, очевидно бывшем лекционном зале. Когда меня подвели к нему, он спал. Его красивое лицо было неестественно розовым. Я присел у изголовья. В палате раздавались тяжелые стоны. Впервые довелось мне увидеть сразу такое количество искалеченных людей. И впервые война дыхнула на меня тяжкими людскими страданиями, непоправимой бедой моего друга-побратима. Сима проснулся. Увидел меня. Повел взглядом вниз, к своим ногам. И тут я увидел вместо ноги под одеялом пустоту. Я понял. Встал, наклонился. Поцеловал Симу. На губах моих было солоно. Сима плакал…

Жизнелюбие, стойкость, мужество взяли свое. Сима, будучи инвалидом, окончил институт, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию, сочетая научную и преподавательскую деятельность с работой секретаря комитета комсомола, а затем парткома института. Был членом бюро Тимирязевского райкома КПСС Москвы. По учебникам Самуила Соломоновича Торбана учатся в техникумах и вузах. То, что совершил в жизни мой друг Торбан, достойно настоящего человека.

В нашем классе учились Вия Штокман и Толя Серебряков. С Толей я дружил неразлучно. Так же неразлучно дружил Толя с Вией. Будучи в старших классах, Толя и в снег, и в ветер провожал Вию из деревни Марфино, через всю тогдашнюю глухомань леса, прилегающего к Останкинскому парку, в село Свиблово, что за селом Ростокино. Это было далеко. Но что поделаешь, любовь пуще неволи.

Толя после окончания школы вскоре был призван в армию, проходил службу недалеко от нашей западной границы, где и встретил Великую Отечественную. Вия после начала войны как немка была выслана на лесоповал в район Хабаровска, а затем переведена на шахту близ Караганды.

Кончилась война. Толя демобилизовался и начал разыскивать Вию. Нашел ее в середине 50-х годов. По просьбе Толи я, будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, обратился к Генеральному прокурору Союза ССР Р.А. Руденко с просьбой разрешить Ливии Александровне Штокман вернуться в Москву. Роман Андреевич выслушал мой рассказ о любви двух сердец, разлученных войной, помог Вие возвратиться в Москву. Вскоре Вия стала носить фамилию Серебрякова.

Война и ссылка не ожесточили моих друзей, не сломили их характеры, а лишь отточили и закалили в них подлинно доброе, человеческое. Толя, несмотря на пенсионный возраст, долго работал, возглавляя большой коллектив. Светлая ему память! Вия на пенсии.

Нашли друг друга после различных перипетий судьбы еще два наших ученика — Катя Крестьянцева и Алик Панков. Катя — это наша «мамочка», обо всех проявлявшая заботу, приходившая на помощь в трудное время. Алик Панков в школе увлекался физикой и химией. Был вдумчивым и рассудительным. Учился он отлично. Став со временем доктором химических наук, полковником, руководил важными исследованиями. Алексей Кузьмич Панков и Екатерина Федоровна Паньшина (Крестьянцева) часто собирали нас, своих школьных друзей, под свое крылышко.

В большую науку пошел и Илья Бурштейн, которому учителя, называя «бездельником», ставили наивысшие оценки. Будучи доктором технических наук, профессором, он занимался научными изысканиями в области высоких энергий.

Внес свой вклад в развитие отечественной авиации и Вася Лебедев, который в школе был чемпионом по авиационному моделированию. Вася (Василий Иванович) мне очень близок своей скромностью, искренним товариществом, теплотой по отношению к людям. Мы с ним вместе немало поработали в разных пионерских лагерях во время студенческих каникул. При всей «застенчивости» Вася никогда не предавал своих убеждений, защищал их право на жизнь.

Умела отстоять свои взгляды и Лиля (Людмила Николаевна) Бабкина — мой верный друг и партнерша по драмкружку. Наша троица — Лиля, Наум Бруславский и я — в водевиле А.П. Чехова «Предложение» гремели по всему району, да что там району… В каких только залах нам не рукоплескали! Лиля любила литературу и стала ее преподавателем в московских и зарубежных высших учебных заведениях. Сколько незабвенных вечеров наша троица провела в останкинских дубравах! Сколько было переговорено, какие только планы не выстраивались в неокрепших в ту пору умах и восторженных душах!