Урочище смерти - Точинов Виктор Павлович - Страница 8

– Ты чего? – спросил Пупс. И это стало последними словами, что услышал от него Головач.

Неторопливая спотыкающаяся походка Колюни сменилась стремительным рывком. Сбитый с ног Пупс заорал, затем захрипел. Колюня навалился сверху, но что он делает с недавним сотоварищем, Головач не видел, – он уже несся прочь, огибая избушку.

Что «бэха» теперь не заводится, он в панике позабыл. И о разрядившемся аккумуляторе, и о том, что ключи остались у Пупса, вспомнил, лишь когда подергал по очереди все двери и ни одна не отворилась.

На рукояти его складного ножа имелось приспособление, до сей поры казавшееся ненужным. Так называемый стеклобой – небольшой конический выступ из закаленной стали. Сейчас факт наличия стеклобоя чудом всплыл в памяти, может оттого, что Головач так и держал нож в руке, в отличие от фонаря, тот умудрился обронить и разбить при торопливом бегстве.

Он сжал нож покрепче и изо всех сил врезал стеклобоем по лобовому стеклу. И еще раз, и еще…

Никаких изменений со стеклом не произошло. Даже трещины не появились.

Она не пустит меня внутрь, понял Головач. Она сделала свое дело, привезла нас сюда, – а теперь ее и взрывчаткой не вскроешь.

Воюя со стеклом, он боковым зрением увидел движение совсем рядом. Обернулся прыжком и в лунном свете разглядел странный, неправильный силуэт. Узнал подходившего Пупса, причем узнал лишь по одежде.

Лица у Пупса не было, вместо лица вперед глядел затылок, шея собралась диагональными глубокими складками.

Странное положение самой важной детали организма не мешало Пупсу целеустремленно шагать не пойми куда. Пересек накатанную полянку, миновал «бэху» и застывшего возле нее Головача, исчез между деревьями. Двигался по прямой, словно у его путешествия действительно имелась какая-то цель.

Головач развернулся и тоже бросился в лес, но в противоположном направлении.

Бегать по лесу в неверном лунном свете – лучший способ подвернуть, а то и сломать ногу на валежине или рытвине. Но как-то обходилось…

Головач мчался и думал, что ему всего сорок три, еще жить и жить, и если унесет отсюда ноги и выберется к людям, то завяжет к чертям с криминальным автопромыслом, и с любым другим криминалом тоже, и выучится какой-нибудь легальной профессии, пусть даже придется поначалу жить впроголодь… И поставит в церкви свечки за упокой души каждого, кто лежит на дне болота, и за того, что лежит под обрывом, тоже поставит. И побывает, обязательно побывает на могиле матери, куда так и не удосужился заглянуть после отсидки. Ему казалось: если дать эти клятвы от чистого сердца, не лукавить перед собой, – только тогда удастся выбраться и спастись.

Но время шло, погони не было. Ночная тишина и прохлада успокаивали. Пережитый кошмар чем дольше, тем быстрее превращался из реальности в воспоминание. Мысли Головача двинулись более привычной колеей: он перестал каяться и давать зароки, начал прикидывать по положению луны, в какой стороне трасса… И выскочил на полянку с «бэхой».

Все он сделал неправильно и не сумел вырваться из замкнутого круга… И нет смысла вновь бросаться в лес, все пути приведут сюда. А ночь, которой давно пора бы закончиться, будет длиться и длиться.

К портрету он приблизился медленно, словно протискивался не сквозь воздух, а сквозь куда более плотную субстанцию. Маленький огарок свечи горел по-прежнему, не став короче. И будет так гореть всю бесконечную ночь, понял Головач.

Он бухнулся на колени. Заговорил хрипло, сорванным голосом, а сердце билось так, словно решило проломить ребра и выпасть наружу.

– Ты меня прости. Если сможешь. Не со зла ведь, деньги были нужны, а больше ничего не умею, но теперь всё, завяжу, памятью матери клянусь… Прости, а? Прости и отпусти…

Шаги за спиной он слышал, но предпочел считать, что это грохочет в ушах взбесившийся пульс. Подозревал, что обманывает себя, и оттого говорил все быстрее и горячее, пытаясь заглушить звуки, ничего хорошего не сулящие.

Лишь когда его шею сдавили ледяные пальцы и самообман потерял всякий смысл, Головач дернулся, попытался вскочить и убежать.

Ночь, опасениям вопреки, все же закончилась.

Солнце поднялось над вершинами елей, лучи его с трудом протискивались сквозь густые ветви, яркие пятна скользили по крыше приземистой лесной избушки, по ограде, увенчанной черепами – чистыми, белыми, чуть ли не сверкающими.

Заглянуло солнце и на укатанную поляну, осветила BMW. Капли росы, покрывавшие черную полировку, высыхали, испарялись. Когда испарились окончательно, двигатель тихонько заурчал под капотом. Машина мигнула подфарниками, мяукнула сигнализацией и покатила в сторону трассы.

Часть вторая

Трупы жилых мест

Глава 1. Дороги живые и дороги мертвые

Придется лезть на дерево, понял Олег.

Идея ни малейшего энтузиазма не вызвала. Давно прошли те времена, когда он любил это занятие и даже оборудовал с приятелями «штаб» на сучьях раскидистого дуба. Высоты Олег и теперь не боялся, но сильно подрос с тех пор: рост под два метра, вес под центнер. С такими весогабаритными характеристиками карьера древолаза не затянется – продлится аккурат до первого подгнившего сука. А затем начнется увлекательный квест по медицинским учреждениям. В лучшем случае.

Но других вариантов не просматривалось.

Олег поднял руку с телефоном насколько смог высоко над головой. Пригляделся: нет, бесполезно, значок антенны и в таком положении остался перечеркнутым.

Он немало странствовал по здешним лесам – в междуречье Луги и Плюссы – и привык к тому, что зона приема цепляет их самым краешком: в низинах связи нет, на вершинах холмов появляется, хоть и плохонькая.

Но нынче довелось забраться вовсе уж в глушь… Вроде и от трассы далеко не успел отъехать, но место здесь равноудаленное от обеих вышек, и от той, что в Сланцах, и от кингисеппской.

Впрочем, Кудрин предупредил сразу: связи там не будет, не надейся. Олег не расстроился, даже порадовался, что проведет эти десять дней без общения с внешним миром. Ему тогда казалось, что прекрасно обойдется и без звонков, и без мобильного интернета.

Ошибался.

Выяснилось это спустя три километра после того, как он свернул с Гдовской трассы, в точности следуя кудринским указаниям. Лесная грунтовка привела к крошечной речушке, мост через нее выглядел далеко не новым, но оказался вполне исправным, мог выдержать машину куда большего веса, – его и построили для лесовозов, скорее всего.

А за речушкой поджидала проблема: дорога раздваивалась, и об этой развилке Кудрин ничего не говорил. К тому же и до речки Олег добрался как-то слишком быстро, ему представлялось, что ехать надо дольше (объясняя дорогу, приятель оперировал не километрами, а минутами езды, да и те наверняка не засекал по часам, а прикинул задним числом «на глазок»).

Неужели все-таки ошибся, свернул с трассы не на том повороте?

«Поворот не туда» – вспомнилось название фильма-ужастика. Если верить голливудским фильмоделам, то сворачивать не там и не туда, – занятие весьма чреватое. И, согласно канонам, где-то здесь непременно обитает семейка вырожденцев-каннибалов или им подобных асоциальных личностей…

Проще бы всего позвонить Кудрину и попросить дополнительно растолковать дорогу. Явно ведь: тот что-то упустил, или же Олег прохлопал ушами этот момент рассказа. Но связи не было, по крайней мере с земли.

Он тоскливым взглядом обвел ближайшие деревья. Случаются же иногда удачные совпадения, ему всего-то и нужно удобное для влезания дерево с прочными сучьями, торчащими невысоко над землей.

Его величество случай прийти на помощь не соизволил. Лес здесь стоял смешанный, березы и сосны тянулись к небу словно наперегонки: успеть к свету, не дать соседке опередить и затенить, отрезав от живительных солнечных лучей. Разветвлялись березовые стволы на высоте в несколько метров, кроны сосен начинались и того выше. Тут и в детские свои годы Олег, пожалуй, спасовал бы.