Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 74

Так он и обмяк навеки — с выброшенными над головой руками, в безнадежной попытке дотянуться до вечно ускользающей цели. Кровь впиталась в опилки, окрашивая их в бурый оттенок.

Далеко-далеко, словно на другом краю земли, грохнула дверь, простучали тяжелые шаги. Из-за дальней колонны бесшумно выскользнула Ясмин. Медленно, как во сне, побежала к недвижно распростёртому Джанко, пала рядом. Запрокинула голову и беззвучно, бесслезно завыла. Мимо Пересвета широким шагом промелькнула Войслава. Не задержалась, ничего не спросила, устремилась прямиком к Шеморханке. Ясмин уткнулась царевне в широкое плечо, затряслась, оплакивая потерю и свое разбитое сердце.

— Вставай, — прозвучало над ухом Пересвета.

Царевич обернулся — в шее отчетливо хрустнул позвонок. Грузно навалившись всем телом на пару зажатых под мышками костылей и неуклюже отведя вбок уложенную в лубки ногу, рядом стоял Гай Гардиано. Нацеленный в пол самострел слегка покачивался, угрожая вот-вот выскользнуть из разжимающихся пальцев ромея. Пересвет бездумно протянул руку, подхватив тяжелое оружие и невольно подивившись мастерскому качеству работы. Может это и есть тот самый арбалет, из которого смертельно ранили Сесарио Борху?

— Вставай, — настойчиво повторил Гардиано. — Я тебе помочь не смогу, мне б самому не грохнуться…

Во дворе не заржал, но в человечьем паническом испуге заголосил Буркей.

Каменный пол под ногами тошнотворно мягко качнулся — так гнется под ногой моховой ковер трясины, прежде чем прорваться и поглотить неосторожного путника. Церковь вздрогнула от фундамента до основания, еще не увенчанного позолоченным крестом. Змеясь, по стенам разбежались глубокие трещины. Одна из колонн с хряском надломилась посередине. Из-под потолка со звоном посыпался град осколков и вывороченные кирпичи со следами свежего раствора. В солнечных лучах клубилась белесая пыль, все хрустело, скрипело и громыхало.

Мир сморгнул. Гардиано упустил костыль, заваливаясь набок, Пересвет рванулся удержать, но ромей оказался слишком тяжелым — и оба упали на изгибающийся, колеблющийся пол. Их подбросило, швырнуло, они покатились по встающим на ребро плитам, сплетясь руками и ногами. Что-то противно хрустнуло, ромей заорал, не от страха, от боли. Войслава и Жасмин мертвой хваткой вцепились друг в друга.

Где-то там, далеко — и совсем рядом, только протяни руку и дотронься до упругой прозрачной стены, разделяющей множество миров-отражений — тяжеловесно ворохнулось нечто непредставимо огромное. Неохватная человеческим разумом сущность плыла, летела, двигалась, влекомая единственным стремлением — обрести плоть и кровь, вступить в мир и с хрустом впиться в него зубами, как ребенок грызет сорванное с ветки зеленое яблоко. Пересвет узрел раскалывающуюся землю, хлынувший из недр жидкий всепожирающий огонь, непроглядную тьму, торжествующий смех, вой, неназванный, первозданный ужас в грохоте великанских копыт. Алые от крови реки, одетые в огонь леса, полыхающие города. Щупальца, клешни, клыки и когти. Рвущееся напополам небо, а за ним — клокочущая, ревущая бездна с тысячами безжалостно сияющих звезд. Родовые муки, длящиеся столетия. Здесь нет места ни богам, ни людям. Хаос, сражающийся сам с собой ради битв, мимоходом уничтожающий собственные творения, не имеющий формы и обличья, не нуждающийся в поклонении, служении и преданности. Вечность ураганов, молний и пламени.

— Двенадцать жизней ради того, чтобы этого никогда не случилось, — с упреком сказал мертвый Джанго. — Раз в год, в разных краях. Всего лишь двенадцать жизней, чтобы тысячи и миллионы продолжали жить и плодиться. Разве это много? В одном Столь-граде за день умирает вдесятеро больше, а сколько является на свет, я и не говорю. Вы вмешались, и боги не получили своей жертвы. Что ты теперь скажешь людям, умирающим по твоей вине? Боги дряхлые, старые. Не ведающие милосердия и прощения. Оголодавшие и умеющие только разрушать. Аркан не затянут. В своей темнице они расправляют члены и готовятся порвать цепи.

— У них есть двенадцатая жертва. Ты, влюбленный в свою сестру и обреченный своей миссии, — Кириамэ недвижно сидел посреди зала, склонив голову и не обращая внимания на частый град падающих камней. Шпильки выскользнули из волос, черные пряди змеями парили в белесом воздухе, как будто нихонский принц медленно тонул в водах Молочной реки. Значит, это сон, с облегчением вздохнул Пересвет. Мне сделалось дурно на Торжище. А остального не было. Мы схватили и казнили убийцу, вот и весь сказ. Легендам положено завершаться именно так, а не тем, что древние силы вырываются на свободу, разрывая мир на части. И уж точно победившие герои не должны гибнуть под обломками разваливающейся церкви. Что ж за невезуха такая, не в подвале схоронило, так теперь норовит прилететь камнем по затылку. Но раз это сон, значит, он рано или поздно закончится?

Ведь это же сон?..

Эпилог. Уходя из дома

С высоты крепостной стены окрестные поля и леса выглядели окутанными прозрачной зеленой дымкой. С каждым днем она будет становиться все ярче и краше, пока не обратится шелестящей листвой, зреющей нивой, цветами и плодовой завязью.

Сизый дымок больше не вился над приземистыми, засеревшими сарайчиками стригалей на другом берегу Молочной. Лишенные вожака ромалы в единую ночь сгинули из Столь-града. Начисто выскребли сараи, ни оставив по себе ни единого следа — ни зольных кругов от костров, ни клочка старой тряпки, ни дырявого котелка или стоптанного сапога. Налетевший ветер унес их, как спутанные клубки перекати-поля, на полдень или на полночь. Может, испугались что их сочтут замешанными в делах Джанко, может, бродячая судьба повлекла их дальше.

Они ушли, Буркей остался. Испуганный жеребец ускакал прочь, но ввечеру с крайне смущенным видом вернулся в царские конюшни.

Молочная река на краткое время взбурлила, как при сильнейшем половодье, оторвав от причалов несколько кораблей и выбросив их ниже по течению. С оглушительным граем взлетели и заметались над городом птичьи стаи из перемешавшихся ворон, галок, сорок и голубей. Многим помнилось, что земля качнулась под ногами. Сами собой зазвонили колокола, пошатнулись и растрескались несколько высоких строений. Недостроенная колокольня церкви, где творился Аркан, рухнула внутрь себя, часть ее стен обвалилась. Преподобный Фофудья позже рассудил, что либо место для постройки храма выбрано дурное, либо мастеровые клали стены без должного старания, а, стало быть, платить за труды не надобно. Артельные мастера возмутились обвинением и затеяли судиться с Фофудьей.

Высунувшись между крепостными зубцами, Пересвет провожал взглядом удаляющийся на рысях отряд под стягом Тридевятого царства. Малая дружина, всего две дюжины человек, зато снаряжена и подобрана на славу. Любому врагу сумеет отпор дать. Половина старых опытных вояк, наскучивших мирным сидением в городе, половина — молодежь, толком не знающая военных тягот, но рвущаяся к славе и подвигам. Старшие присмотрят за младшими, младшие обтешутся в пути, утратят гонору, воротятся в Столь-град не щенками, но юными витязями.

Пересвет сощурился, высматривая посеребренный шлем Войславы. Кузнечные умельцы сработали для нее преудивительную вещицу — шлем в виде кокошника, украшенный золотой да серебряной сканью. Яркие блики играли на начищенной стали, и издалека было невозможно распознать царевну среди прочих воинов.

Они сделали все, как должнО. Бок о бок проехали через смятенный, взволнованный Столь-град, успокаивая горожан. Во всеуслышание объявили о том, что погубитель царя Берендея был изловлен и покончил с собой, предпочтя смерть заключению. Кто он был родом и откудова явился, что сподвигло его покуситься на жизнь правителя Тридевятого царства — неведомо, но дознание будет вестись, пока загадка не разрешится.

Утешить царицу-матушку брату и сестре не удалось. Для Василисы Никитишны солнце вставало и заходило вместе с супругом. Лишившись его, царица потеряла себя. Мир навсегда померк в ее глазах, оставив бесконечную горесть и тоску. Она угасала, затворившись в своих покоях и не желая никого видеть.