Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 71

Дочитав, глашатай торопливо свернул недлинный свиток и чуть ли не бегом кинулся прочь с помоста. Кириамэ выступил вперед, они остались одни на краю лобного места — человек в черном и человек в белом, палач и преступник. Вокруг плескалась удивительно тихая толпа, взгляд царевича цеплялся за незначащие мелочи. Как искристо блестит солнце на кромках бердышей стоящих внизу стражников. Как эллин держит слегка на отлете перевязанную руку, на которой недостает пальцев. Что Ёширо взял на церемонию не любимый меч, а новехонькую, ни разу не отведавшую крови катану с рукоятью, внахлест оплетенной полосами серой кожи ската, и цубой-гардой в виде цветочных лепестков. Принц как-то рассказал Пересвету и Войславе про жутковатый нихонский обычай: проверять остроту купленного меча на бедолаге, которому не повезет первым встретиться владельцу клинка на перекрестке. Царевна вознегодовала такому кровопролитию, и Ёширо со смешком уточнил, мол, так бывало в минувшие времена. Согласно нынешнему императорскому закону меч дозволено испытывать лишь на приговоренных к казни.

«Поэтому он и принес чистый, ни разу не запятнанный клинок, — туповато сообразил Пересвет. Царевича вдруг начало клонить в сон, он яростно затряс головой, прикусив кончик языка. Рот наполнился соленым, а цвета вокруг обрели крикливую, режущую глаз яркость. — Не надо было мне сюда приходить. Сестрица верно сделала, оставшись в тереме. Как сомлею на глазах у честного народа, вот смеху-то будет. Пересудов на год вперед хватит. Мол, какой у нас царевич неженка, и впрямь боярыня замужняя, как бы не на сносях… Господи Ками-сама, почему такая чушь лезет в голову?»

Льдисто и холодно, по-змеиному прошипев об оковку ножен, блеснуло явленное на свет узкое лезвие. То ли красуясь, то ли по затверженной привычке, Ёширо сверкающей молнией крутанул меч вокруг себя — Торжище ахнуло — и завершил движение, слегка приударив заостренным кончиком по плечу Аврелия. Эллин обернулся, медленно опускаясь на колени.

Удерживая клинок на уровне плеча, так что он обратился стальным продолжением руки, Кириамэ что-то спросил — царевич не сумел расслышать или разобрать по быстрому движению губ, что именно. Однако он, равно как и все на помосте, расслышал внятный и ясный ответ эллина:

— Перед смертью они были так прекрасны…

Ёширо перехватил катану за длинную рукоять обеими ладонями. Без долгих приуготовлений и примеряющихся замахов, с потягом ударил наискосок, сверху вниз. Ослепительно плеснуло вспышкой синевы, Пересвет даже заметить толком не успел, когда спятившая от чрезмерной мудрости голова эллина слетела с плеч. Кожаным мячиком подпрыгнув пару раз, замерла на краю помоста, лицом к онемевшей толпе, затылком к царю и боярам.

Безголовое тело, пошатываясь, пару ударов сердца стояло на коленях, прежде чем грузно завалилось набок, заливая темной горячей кровью свежеструганные доски. Кириамэ брезгливо отступил на шажок, как кот, не желающий замарать лапы, напряженно огляделся вокруг. Визгливо запричитала женщина и сразу умолкла, словно чья-то пятерня накрепко зажала ей рот. От вида расползающейся липкой лужи Пересвета слегка замутило. Он сглотнул, стискивая кулаки до впившихся в кожу ногтей и приказывая себе держаться. Все закончилось, сейчас они с Ёширо уйдут отсюда. Вернутся в терем, сядут рядом, сомкнувшись плечами и помолчат. Разделенное на двоих молчание порой успокаивает лучше любых проникновенных разговоров…

Что-то тонко, пронзительно свистнуло. Клинок взлетел над головой взвившегося в высоком прыжке и зверски оскалившегося Кириамэ. Выведенное в бритвенную остроту лезвие катаны задело прошившую весенний воздух стрелу с четырехгранным наконечником. Стесав с тисового древка невесомо опавший на помост полупрозрачный завиток стружки, но не сбив с предначертанного пути.

Окончившегося чуть выше кромки стоячего ожерелья из черевчатого бархата, унизанного речным жемчугом и видневшегося в разрезе станового кафтана. Малинового с золотым позументом, что государь Берендей Иванович нашивал по особо торжественным событиям. Нынче утром он вкупе с супругой рассудил, что нынешнюю казнь, первую за столько лет его мирного сидения на троне, тоже можно счесть таковым.

Правитель Тридевятого царства неловко откинулся назад. Боярин Савва торопливо выставил руки, но пальцы беспомощно скользнули по атласу и пушистому собольему меху. Пересвет услышал глухой костяной стук, когда голова его упавшего навзничь отца ударилась о помост — и рассудок царевича словно бы рассекло безжалостным клинком надвое. В омертвелом равнодушии одна часть разума созерцала мучения другой, заходящейся от нежданной боли. Но именно та, заледеневшая, отстранённая часть, железной рукой схватилась за поводья, вынуждая Пересвета действовать.

Кто-то тоненько завизжал. Кто-то заревел — низко, растерянно, как мычит оглушенный тяжким молотом, но живой и недоумевающий бык. Торжище тяжеловесно качнулось из стороны в стороны, первые ряды заметались вперед и назад, натыкаясь на сомкнутые бердыши и копья дружинников, отхлынули, как морские воды при отливе. Весть-злосчастье закружилась над головами, захлопала черными крыльями, из-под которых сыпались пепел да зола, заголосила на сотни и тысячи голосов.

Испуганные горожане метались промеж заборов и высоких стен Крома, не понимая, куда бежать и против кого ополчаться. Кто посмышленей, торопился унести прочь ноги и увести родных, пока не смели и не затоптали. Другие невесть за какой надобностью рвались к лобному месту. Бояре сбились в галдящую кучку над поверженным Берендеем, загородив его полами разлетающихся шуб и кафтанов.

Кириамэ исчез. Только что стоял на краю помоста, в трех шагах, руку протянуть — и вот принца уже нет. Сгинул, как не бывало.

Не думай о Ёширо, — назойливо и свирепо колотилось внутри головы. Ёширо в силах сам позаботиться о себе. Стрела, это была лучная стрела. Выпущенная стрела летит по прямой. Ты видел, как она поразила цель. Где же затаился лучник?

Медленно поворачивая голову, царевич мысленно вычертил путь роковой стрелы, представший ему подобием борозды цвета воспалённой раны. Стрела была нацелена сверху вниз и метко выпущена с изрядной возвышенности.

Подходящих мест сыскалось три. Нарядная башенка-голубятня над боярскими хоромами. Взлетевшая на пять пролетов, но еще не выведенная под шатер кровли звонница строящейся церкви, что приткнулась неподалеку от спуска к мосту через Молочную в заречную часть города. Квадратная сторожевая башня, из коей дозорные ярыжки высматривали, не заполыхал ли где пожар…

— Пересвет! — лихой разбойничий посвист в два пальца резанул уши. — Братец, я здесь!

Сморгнув, Пересвет удостоверился, что глаза ему не лгут, сознавая, что мало-помалу утрачивает дар удивляться. Лихо прорвав кольцо дружинных, рядом с помостом гарцевала Войслава. Одетая в мужской кафтан, с мечом на бедре. Верхом на взнузданном, оседланном и злом как степной демон Буркее, готовом залягать до смерти любого, кто ненароком сунется под копыта. Темно-рыжий жеребец вертелся на месте, озлобленно щелкая клыками, и Войслава при всей ее ловкости едва-едва удерживалась в седле.

— Да прыгай же! — проорала она, рывком осаживая дитя Арыси, бешеное от запаха крови и множества бесцельно мечущихся вокруг людей, и вынуждая коня задом пятиться к краю помоста. — Давай сигай, не стой столбом!

Царевич прыгнул. Не слишком удачно, едва не соскользнув с гладкого крупа Буркея прямиком под ноги жеребца. Извернувшись, Войслава сгребла братца за плечо, кряхтя и ругаясь сквозь зубы, втащила обратно. Пересвет обхватил ее за перетянутую широким кожаным поясом талию, кое-как приладился, страдальчески зашипев, когда высокая задняя лука седла подло воткнулась ему прямиком в трепетное. Царевна заработала каблуками и уздой, поднимая коня в рысь. Дружинные понятливо порскнули в стороны, не решившись заградить путь озлобленному жеребцу с налитыми кровью глазами.

— Ты откуда? — Пересвет не отважился спросить, видела ли сестра сраженного отца. — Ты почему тут?