Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 61

— Ты спрашивал про девицу Алёну со двора боярина Негодовича, — ромалы встал, привычно заложив ладони за широкий, тканый пестрыми нитями пояс. — Ту, что днями сгинула невесть куда.

— Просил, а как же, — яростно затряс головой царевич. — Сказывай, не тяни! — он запоздало вспомнил, что не прихватил с собой кошеля. — Ох. Извини, торопился. Сейчас сгоняю кого за серебром, ладно?

— Сперва выслушай, потом деньгами звени, — рассудительно заметил Джанко. — Может статься, моя новость тебе вовсе и не в новость. Или в ней нет особого проку. Мои люди слушали там и тут, и вот что вызнали — девица Алёна частенько захаживала в большую лавку под пером и свечой. Там, где эллины от превеликой своей мудрости свитками да книгами торгуют. Наведывалась она туда не столько ради книг, как ради одного из тамошних сидельцев. Разговоры долгие разговаривала, иной раз он ее до дому провожал. В день, когда девица пропала, видели, как она входила в лавку и как выходила за дверь. Живая и здоровая. А вот как она добралась до дома — никто не видывал.

— Она возвращалась из книжной лавки одна? — слету уточнил Гардиано. — Уходя, не повздорила со своим приятелем? Парень не бежал за ней, умоляя все простить, или угрожая ославить на весь город?

Джанко помолчал, размышляя.

— Нет, — наконец вымолвил он. — Они не ссорились, но к родному дому девица возвращалась сама. Там идти всего ничего, две улицы и три перекрёстка.

— Тем не менее, где-то среди перекрестков Алёна ухитрилась пропасть, — Гай задумчиво отгрыз у снетка куцый хвост и с досадой выплюнул. — Кто-то подстерег ее? Она встретила кого-то и этот кто-то убедил девчонку свернуть с людной улицы в малолюдный переулок, а там набросил ей мешок на голову?

— Лавка под свечой и пером — это ж «Златое слово», — запоздало смекнул Пересвет. Оправдав себя тем, что еще толком не пробудился. — Мы сами туда наведывались, за твоей книгой. Но у почтенного Мануция трудится по меньшей мере пять сидельцев, переписчиков и чтецов. С которым водила знакомство Алёна?

— С молодым, — уверенно ответил Джанко.

— Так они там все не старцы расслабленные!

— С тем, которого кличут Аврелием.

Пересвет в недоумении свел брови. Конечно, он прекрасно помнил чтеца из книжной лавки — того, что поведал им о невеселой жизни Гая Гардиано и после согласился перевести для царевича вирши на латинянском. Степенный и сдержанный молодой человек, наверняка успевший прочесть столько книг, сколько Пересвету и не снилось. Такому весьма впору свести знакомство с умненькой боярышней.

Попытка царевича вообразить, как в темном закоулке эллин со злодейским видом подкрадывается к ничего не подозревающей девице, зажимает ей рот и волочет за косу, оказалась тщетной.

Ёширо тряхнул широким рукавом косодэ, откуда неспешно выкатились три тяжелые, с иссеченными насечками краями серебряные монеты-рублевика.

— Это очень хорошая новость, — принц не уронил, но бережно опустил монетки в подставленную ладонь ромалы. — Раздели по справедливости между теми, кто раздобыл эти сведения, и добавь нашу благодарность. Если разузнаете еще что-нибудь, мы всегда готовы выслушать. Нас очень занимают любые слухи и сплетни не только о сгинувших обывателях, но и о том, что случилось минувшим утром на складах купеческого двора «Вендия».

— Это где старого сыскаря прикончили?

— Именно там, — согласно кивнул Кириамэ.

— Идёт, — ромалы запасливо прибрал серебро за пазуху и вразвалочку зашагал к воротам. Юркнул в малую калитку — и пропал, растворился в затихающей городской суете.

Ёширо облокотился на резные перильца и вопросительно глянул на царевича и Гардиано:

— Не знаю, как вы, а я испытываю нестерпимое желание наведаться в книжную лавку «Златое слово»…

— Так ведь поздно уже, скоро ночь на дворе, — обеспокоился Пересвет. — И потом, Ёжик… хоть режьте меня на части тупым ножиком, никак не выходит представить, чтобы многомудрый эллин кого-то мог похитить или прикончить. Тем более княжича Радомира или Айшу-плясунью.

— Зато он книжник и мог наткнуться на какой-нибудь замшелый трактат об этом вашем Аркане, — привел разумный довод Гай. — Прочесть и уверовать. Знаете, мне вот тоже ужасно захотелось приобщиться книжной премудрости. В конце концов, мы можем просто поспрашивать, что связывало этого Аврелия с пропавшей девушкой. Какие книги она покупала и как о них отзывалась, о чем они подолгу любезничали, не крутилось ли рядом подозрительных личностей… Мы сами справимся, а ты возвращайся давить подушку, пока та не сбежала.

Сцепив зубы, царевич прикинулся внезапно оглохшим, спросив только:

— Пешком дойдем али коней заседлаем?

Ёширо скользнул грустно-многозначительным взглядом по шелковому подолу косодэ и озерцам подмерзшей грязи во дворе царского терема.

— Чего, собственно, я попусту воздух сотрясаю? — поделился сам с собой Пересвет. — Слушай, Ёжик, все спросить хочу, куда паланкин задевался — ну, в котором ты впервые к батюшке припожаловал?

— Я велел изрубить его на дрова, — огрызнулся нихонский принц. — Он не отвечал моему чувству прекрасного.

— Нерачительный ты хозяин, — попрекнул царевич. — Ценным имуществом впустую разбрасываешься, а уж как бы твои носилки расписные сейчас пригодились…

Кириамэ повернулся к зубоскалу очень прямой спиной и целеустремленно зашагал в сторону конюшен. Слегка подхватив разлетающиеся полы косодэ, чтобы не марать подол грязью.

Ромей обреченно скривился, но смолчал. В седло взобрался без посторонней помощи, но сидел в нем так напряженно, словно упругая выделанная кожа была вдобавок часто утыкана острейшими иголками. Исполнившись невольного сочувствия пополам с ехидством («Поделом вору и муки…»), Пересвет решил по пути к лавке отвлечь Гардиано разговором:

— Гай, а ты знаешь книжника Аврелия?

— Не припоминаю, — угрюмо отозвался ромей, неловко ерзая и тем побуждая лошадь раздраженно мотать головой, выдергивая поводья из рук. — Я ж самолично в эту лавку не совался, Фурия отправил.

— А вот он тебя очень хорошо знает. Все-все твои похождения в Ромусе нам доподлинно в красках расписал, — доложил Пересвет. — И про даму Лючиану поведал, и про братца ее. И еще добавил, мол, ты попусту растрачиваешь талант на всякую похабщину и воспевание недостойных личностей. Если хочешь знать, я не согласен. Может ты досадил ему чем? Толковал вот я с ним и нюхом чуял — у эллина на тебя зуб имеется, преизрядный такой!

— Пусть займет свободное место промеж тех, кому я изволю не нравится, — малость оживился Гардиано. — Иногда неприязнь совершенно не требует особой причины. Глянешь мельком на человека и осознаешь — ну вот не нравится он тебе, и все тут. Интересно, откуда это сиделец книжной лавки в… гм…

— Захолустье, — охотно подсказал царевич. — Медвежьем углу, лягушачьем краю. А еще у нас летом плодятся о-от такенные комары.

— Весьма отдаленном, но просвещенном граде, — вывернулся Гай, — я хочу сказать, откуда ему ведомы столь занимательные подробности о моей скромной персоне?

— Минувшим летом Аврелий ездил в Ромус и Ахайю за новыми книгами, — разъяснил Пересвет. — Наверное, там сведений и набрался. От очевидцев и ухослышцев. Ага, вот и лавка.

Добротно сложенный длинный дом с каменной основой и рубленой деревянной настройкой был покоен и тих, без мерцающих в глубоко посаженных окошках свечных отблесков. Кириамэ взошел на крыльцо из трех ступенек, несколько раз увесисто брякнул железным кольцом о повытертую частыми ударами округлую пластину — никто не отозвался.

— Интересно, а Мануций Львович с работниками тут же проживает, или в каком ином месте? — озадачился Пересвет, помахивая запасливо прихваченным фонарем со свечкой в слюдяном коробе. — Ёжик, грохни еще разок, вдруг услышат?

— Бесполезно, в лавке никого нет, — убежденно заявил нихонский принц.

— Давайте со двора сунемся, — Пересвет направил коня в узкий и тесный проулок между книжной лавкой и высоким забором вкруг соседнего дома. В сгустившихся сумерках конь зацепил копытом старое дырявое ведро, оно покатилось, громыхая. Дворик позади «Златого слова» был обширным и пустоватым, без привычного огорода или садика в десяток деревьев. Дальний угол замыкала невеликая бревенчатая пристройка под односкатной соломенной крышей, чье оконце приветливо теплилось золотистым светом. Видать, хозяева еще не легли. — Я постучу?