Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 36

— Ага, — царевич спрыгнул с седла. — Как неразменный пятак или дурная весть, всегда возвращаемся. Перемолвиться бы где-нибудь. Без лишних глаз и ушей.

— Идем, — Джанко повел гостей с их лошадями в поделенную жердями на подобие отдельных стойл сараюшку, где вздыхал, утробно бурчал животами и переминался с ноги на ногу конский табунок, числом около трех десятков голов. Завидев и учуяв пришлецов, жеребцы настороженно захрапели, повизгивая и расшвыривая копытами слежавшиеся кучки прелой соломы. Джанко вытянул губы трубочкой и еле слышно засвистел, успокаивая встревоженных животных. — Тут сойдет?

— Отлично сойдет, благо как раз нужно потолковать о лошадях, — Пересвет втянул побольше воздуха и в бессчетный раз напомнил себе, что он царский сын. — Джанко, одолжи мне того обещанного коня. Которого сулил за найденного убийцу Айши.

Ромалы искоса поглядел на царевича, как задиристый петух на найденное зерно. Невысказанный вопрос «А где изловленный душегубец?» повис в теплом и затхлом, пропитанным крепким лошадиным духом воздухе.

— Да, убийцу мы пока не сыскали, — торопливо зачастил Пересвет. — Но понимаешь ли, какая петрушка закручивается… Нынче еще один человек сгинул без следа — Радомир, княжич из Карпашских гор. И по всем признакам выходит, что тут не простые душегубства, а некая зловредная магия. Мы в ней ни шиша лысого не разумеем. Но знаем того, кто разумеет. Только этот кто-то живет на Буян-острове, а до Буяна…

— Луна быстрого скока, если повезет и твоя лошадь не охромеет на первый же день пути, — завершил фразу Джанко. — Ясмин-джан? — обратился он к Шеморханке на плавном, певучем наречии. Пересвет счел, что ромалы засыпал Жасмин вопросами, из которых главным был: не тронулся ли царевич от изысканий малость умишком. Шеморханка кивала, отвечая. Пару раз слегка улыбнулась краешками ярких губ — как солнце проглянуло сквозь хмурые тучи.

Кириамэ многозначительно кашлянул.

— Ой-лэ, будь по-вашему, — видимо, девичья улыбка показалась ромалы убедительнее разумных доводов царевича. — Подарить коня не подарю, ибо уговор не выполнен, но одолжить на время — ладно.

Джанко скрылся в одном из стойл и вывел к гостям за потрепанную веревочную узду одра весьма почтенных лет. Сей некогда быстроногий скакун уродился на свет серой масти в мелкое яблоко, но с годами поседел и выцвел до пепельной сивости. Колени на передних ногах вздулись печеными яблоками, ребра выпукло проступали сквозь кожу, копыта растрескались, с отвислой нижней губы тянулась ниточка вязкой слюны. Нехотя подняв мелко трясущуюся башку, конь рассеянно глянул на утратившего дар речи Пересвета тусклыми очами в глубоко ввалившихся глазницах.

Ясмин ибн-Хан сдавленно охнула и помянула шайтанову задницу.

— Если это шутка, — ладонь Ёширо плавно сместилась на рукоять катаны, а голос заледенел, — то мы малость не уловили ее потаенного смысла…

Джанко довольно всхрапнул в кудрявую бороду, в точности разыгравшийся жеребец. Щелкнул пальцами и аккуратно стащил с морды дряхлого коня перехваченную множеством узлов веревку.

Мир сморгнул. Или Пересвету в глаз попала ресница и вытекла со слезой. Все оставалось по-прежнему — грязноватая вонючая конюшня, дремлющие в стойлах кони, тусклый огонек в масляной плошке.

Вместо старой клячи, годной лишь на живодерню, молодцевато пританцовывал темно-рыжий жеребчик. Невысокий в холке, длиннотелый, с белой проточиной во лбу и с белыми же чулочками до колена на передних ногах. Гриве и хвосту животного при эдаком окрасе полагалось быть тоже рыжими или цвета жженой охры, но этот конь мог похвалиться светлым пшеничным волосом. Под блестящей шерстью упругими змеями переливались мускулы, вдоль хребта тянулся узкий черный ремешок. В чистых, ясных глазах поблескивали шкодливые искорки.

— Фрр, — презрительно высказался четвероногий красавчик. Пересвет отмолчался, ибо никак не мог сладить с онемевшими и отяжелевшим языком.

— И я так думаю, — согласился Джанко. — Не серчай на них. Они ж не умеют видеть скрытое. Это Буркей, — представил он скакуна. — Буркей, это сын местного правителя, которому нужна твоя помощь… и его друзья — Ясмин и принц Кириамэ, — без запинки выговорил он имя нихонца. — Поможешь?

Конь по кличке Буркей потянулся мордой к Ясмин — ему приглянулась единственная дева в мужском обществе. Как зачарованная, Шеморханка подняла тонкую ладонь к трепещущим ноздрям коня, почесав нежное местечко между ними. Довольный Буркей заржал, высоко задрав подвижную верхнюю губу и явив напоказ крупные желтоватые зубы.

— Ёкарный бабай, — наконец удалось выдохнуть потрясенному до глубины души царевичу.

— Ущипните меня кто-нибудь, — вежливо попросил Кириамэ. — Это конь-ёкай? У него волчьи клыки или мне кажется?

— Дитя Арыси! — завизжала Жасмин. Рыжий от пронзительного девичьего вопля аж шарахнулся в сторону. — Гадюку мне в сапог и яду в шербет! У вас живет дитя Арысь-поле, а ты мне ни словечком не обмолвился! Подлюка!

— Что или кто такое Арысь-поле? — потребовал ответа Ёширо.

— Мать-кобылица, — разъяснил самодовольно ухмыльнувшийся ромалы. — Лошадиная госпожа. Богиня, что дарует и отнимает жизнь. У каждого звериного племени есть свой предводитель. У собак и волков — Симаргл, крылатый пес. У птиц — огненный Феникс. А у лошадей — свободная как ветер Арысь-поле, не ведающая узды и седла. Порой она является к людям, то в облике старой клячи, то прекрасной кобылицы. Тем, кто примет ее с уважением и заботой, она дарует удачу и процветание. На тех, кто ей не приглянулся, может наслать засуху, мор и бешенство. Иногда, в знак особого расположения, она приводит к людям своих жеребят. Таких, как Буркей, живущих втрое против обычной лошади и обгоняющих бурю, — он ласково потрепал коня за ушами. — Ему не посчастливилось. Арысь-поле даровала его общине ромалы в злосчастной Салмонее. Когда община сгинула в бедах и скорби, правитель города забрал коня себе. Падаль человечья, не сумел объездить, так додумался посадить на цепь.

Джанко гладил и гладил склоненную конскую голову, пропуская прядки гривы между пальцами. Говоря ровно, не повышая голоса, словно о чем-то обыденном:

— Его держали в яме и морили голодом, пока Буркею не стало все едино. Ему скидывали приговоренных к смерти, он забивал их копытами, рвал тела и обгладывал кости. Когда мы его разыскали, Буркей по людским меркам почти обезумел. Мы никогда не простили бы себе, если б бросили дитя Арыси подыхать во тьме среди гниющей мертвечины, и свели его со двора. Айша заботилась о нем, выхаживала… пела, чтобы Буркей вспомнил себя… Сейчас он почти выправился. Мы прячем его под шкурой старого коня, чтобы не вызывать ненужных расспросов.

Конь игриво ухватил ромалы за кисть, слегка прикусив кожу. Влажно сверкнули клыки, которым позавидовал бы лютый тигр.

— Что, царевич, по-прежнему хочешь отправиться в странствие?

— Эээ, Буркей, — Пересвет уже понял, что темно-рыжий конь с соломенной гривой куда разумнее обычных лошадей. Заслышав свое имя, жеребец повернул голову. Царевич и конь смерили друг друга одинаково недоверчивыми взглядами. — По городу бродит очень нехороший человек. Нам надо его схватить, но мы не в силах понять, кого именно ищем и зачем он делает то, что делает. Мы нуждаемся в совете. Сможешь отвезти меня к мудрецу, способному подать этот самый совет?

Жеребец шумно выдохнул. Скосился на Джанко, словно в ожидании подсказки или совета, но ромалы отступил на пару шагов от стойла — мол, как решишь, так и будет.

Буркей гулко топнул копытом по усыпанному соломой земляному полу.

— Он согласен, — перевел Джанко. — И он одолеет дорогу за два дня и три ночи.

— А седло и уздечку он позволит на себя надеть? — уточнил Пересвет. — Я, чай, не сарматская амазонка. Без седла скакать не умею.

— Позволит, если позаботишься о нем в пути должным образом. Буркей не ест никакой травы, только разве с большой голодухи. Всякий вечер выдавай ему ровно три кроличьи али заячьи тушки. Поросенок или козленок тоже сойдут, но кроля лучше.