Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 23

Так они и истаяли в прозрачной туманной дымке: извивающийся под кусающей лаской молодой человек и его старший любовник, осыпающий юнца не поцелуями, но хлесткими, меткими ударами.

За миг до того, как призраки развеялись, а усталость взяла свое и навеянная марой дрема из возбуждающе-пугающей грезы стала обычным крепким сном, Пересвет смекнул, что им надлежит предпринять завтра. С самого раннего утра. Ну, в крайнем случае, после плотного завтрака. Потому как за минувший суетливый день у него росинки маковой во рту не случилось. Кириамэ тоже хорош. Мог бы догадаться к возращению голодного и уставшего как собака супруга спроворить хоть пирожка кусочек. Так ведь нет, сидел, предавался размышлениям над виршами.

Глава 7. Омуты

Ранняя птаха, Кириамэ обыкновенно пробуждался первым. Порой нихонец успевал недурно размяться и отбить тренировочным клинком-дзё десяток-другой ката, прежде чем царевич соизволял нехотя продрать глаза. Однако сегодня, толком еще не проснувшись, Ёширо уловил — что-то не так. Соседняя половина кровати пуста и успела остыть. Кто-то заботливо задернул парчовый полог, оградив принца от щекочущего прикосновения первых солнечных лучей. В былые времена Кириамэ немедля потянулся бы за мечом — но теперь им ничто и никто не угрожал. Вдобавок за пологом различался малость приглушенный, но весьма бодрый голос царевича.

Пригладив разметавшиеся за ночь волосы, Кириамэ отодвинул плотную узорчатую ткань и высунулся.

Пересвет в рубахе и нижних портах сидел за столом, наворачивая с фарфорового блюда блинчики и беседуя с сидевшим напротив маленьким, размером не более кошки, лохматым созданием. Заросшая клочковатой бородой и длинными усищами мордашка существа, впрочем, была вполне человековидной — с курносым носом, тугими щеками и маленькими шустрыми глазками. Существо носило пестрый вязаный жилет и широченные короткие шаровары с прорехой на самом интересном месте, а блины потребляло шустро и с превеликим старанием. Обильно поливая их то медом из корчажки, то обмазывая красной икрой из миски. Оба едока шумно прикладывались к дымящимся чашкам — судя по плывшему по светлице нежному аромату, с кадайским жасминовым чаем.

— Доброго утречка вашей нихонской милости, — дружелюбно и зубасто осклабившись до ушей, существо повернулось на шелест ткани и помахало Ёширо недоеденным блином. Диковинное создание было местным домовым, откликалось на прозвище Малуша Доможирыча, и в былые времена оказало молодым людям немало ценных услуг. К примеру, маленький домовник ничуть не возражал против того, чтобы прибирать трупы убитых принцем Кириамэ лазутчиков. Утащенные Малушем под широкую постель мертвые тела исчезали бесследно, не оставляя по себе даже кровавых пятен на досках. Из обмолвок Доможирыча следовало, что мертвецов он переправлял на прокорм лесной нежити, не гнушаясь требовать за свежее мясцо плату золотом. Этот факт всегда повергал Кириамэ в легкое недоумение: откуда у нечисти берутся деньги? Впрочем, в удивительной стране русичей и не такое случается.

— Итадакимасси, дзасики-вараси-сама [Отменного аппетита почтенному хранителю кладовых], — откликнулся Ёширо.

— Почтенный хранитель уперся всеми четырьмя лапами и не желает пойти мне навстречу, — нажаловался Пересвет.

— Ну не обессудьте, — затряс лохматой башкой домовой. — Угробят вас за милую душу, а я виноватым выйду. Гляньте ж в окно, ранняя весна на дворе! По весне, да еще силком разбуженные, они знаете как лютуют?

— О чем речь? — Кириамэ перебрался к столу. Домовой заботливо подвинул ему тарелку с заботливо разложенными блинчиками и блюдечко с медом. — Домо аргиато [Благодарю].

— У меня идея, — объявил царевич. — Нам позарез нужно отыскать свидетелей убийства Айши. Ёж, погоди кривиться, сперва выслушай. Думается мне, ее убили выше по течению Молочной и за пределами града. Я чай, никто не станет таскаться по людным улицам с зарезанной девицей на руках? Опять же, мыслю я, душегуб совершенно не желал, чтоб труп нашли. Это вышло случайно — вода подхватила тело и увлекла вниз, к городу. Верно рассуждаю?

— Верно, — вынужденно признал Кириамэ.

— Тогда отгадай: кто знает все, что творится в реке, у реки и рядом с водой?

— То существо, которое вы именуете Водяным, — предположил Ёширо. — Речной император, разъезжающий на огромном соме. Но ты говорил, он сейчас спит.

— Ага. И он злой, что твой медведь-шатун. И зимой, и летом. Зато у Водяного есть супружница. С ней, если верить слухам, можно договориться.

— Того, кто такие слухи распускает, гвоздем за язык его длинный и болтливый к воротам бы приколотить, — сквозь забитую блином пасть злобно проурчал домовник. — Ничуть она не лучше своего муженька разлюбезного. А уж как смазливых парней любит, просто страсть!

— Вот я и подумал: повидать бы Водяницу и выспросить, кто, где и когда опустил мертвую Айшу в воду, — закончил излагать свой замысел Пересвет. — Но сперва ее нужно отыскать и выкликнуть на разговор, причем так, чтобы она сразу нас не убила. А почтенный Малуш не хочет помогать, вот.

— Кто кому не желает помогать? — в дверь стукнули. Не дожидаясь разрешающего отклика, явился Гардиано — за которым царевич давеча отправил слугу, наказав зазвать гостя к раннему столу. Судя по самодовольно поблескивающим темным очам, Гай вчера таки добился своего и уговорил какую-то легкомысленную горничную скоротать с ним ночку.

Не брякнуть бы при ромее ненароком чего эдакого, неподобающего, запоздало всполошился царевич. Не обмолвиться бы, что Гай писал о бессчетности обликов и прихотей любви, основываясь на собственной маленькой причуде. Мол, у ромея есть пристрастие забавляться в постели с мужчинами, да так, чтобы ласки были жестокими да грубыми, без всякой милости. И что нагишом он удивительно ладный и сладкий. Можно понять тех, кому страсть как хочется отхватить кусочек эдакого лакомства. А когда вусмерть разъяренный Гардиано полезет с ножом к горлу выспрашивать, как Пересвет о сём проведал, ответить искренне и честно: во сне увидал. Славный был сон, красочный и завлекательный, хотя и срамной до головокружения…

— О, — при виде закусывающего домовника Гардиано не вытаращился, не забормотал испуганно «чур меня, чур» и не вылетел стрелой за дверь. Даже не особо удивился, просто спросил: — Там у вас на столе живой клурикане сидит или мне мерещится спросонья? Вроде не пил вчера, не до того было.

— Домовые мы, — с достоинством вздернул торчащую встрепанным веником бороденку Малуш Доможирыч. — Дом и хозяйский достаток, значитца, сберегаем от всяких там… — он вдруг насторожился. — Погодь-погодь, добрый молодец, ты что, про клурикане ведаешь?

— Так их зовут в Элладе. В Ромусе кличут пенатами или пентатраллисами, то бишь пронырами, — ответил Гардиано, с любопытством разглядывая мохнатого домового. — Они — наши древние духи жилищ, хранители кладовых и винных погребов… ну, и еще изрядные пакостники, но с этим волей-неволей приходится мириться. Я Гай, а как допустимо обращаться к тебе?

— Из колена Доможирычей буду, — домовик вскинулся на тонкие ноги-лапы, проковылял к краю стола. Про блины он напрочь позабыл и выглядел, насколько мог судить Пересвет, крайне взволнованным. Шерсть на загривке стояла дыбом, усы встопорщились, что твоя щетка для прочистки печной трубы, — а ответь-ка, гость чужеземный… ежли ты родом из Ромуса, не встречал ли ты там воочию кого из моего рода-племени?

— Видел, — кивнул Гай. — Старого-престарого клурикане из бывшего храма бога-покровителя города. Он многое пережил и был не против поболтать, да вот беда — изъясняется он на каком-то напрочь забытом наречии, и вдобавок с жутким провинциальным акцентом. Еще мои друзья частенько сталкивались с большим семейством, обосновавшимся в доходных домах на холме Кибуры. Это… это далеко не самый зажиточный и добропорядочный квартал, но местные жители почитают своих хранителей и клурикане процветают. Кстати, обличьем они весьма походили на тебя, почтенный — такие же, гм, заросшие диким волосом по самое не могу. По-моему, ни один из них ни разу в жизни не стригся.