Мартовские дни (СИ) - Старк Джерри - Страница 20

— Заметил, насколько ему по душе это занятие? — поделился наблюдением царевич, когда ромей скрылся в полутемном коридоре. — Совсем другой человек сделался. Обретший свое место в жизни.

— Заметил, заметил, — рассеянно откликнулся Ёширо. — И не только это.

— А что еще?

— После расскажу, — взмахнул широким рукавом нихонский принц. — Иттэ ирасяй, ступай и возвращайся поскорее.

Смеркалось, от вскрывшейся ото льдов Молочной реки белесыми лохматыми прядями наползал волглый туман. Пересвет чуть не сбился с дороги, свернув не на том перекрестке, но в конце концов выбрался к длинным приземистым сараям, как торговые струги плывшим через колышущееся море сгущающихся сумерек. В подслеповатых окошках мерцали тусклые огоньки. Джанко, услышав перестук копыт и скрипение тележных колес, вышел навстречу пришлецу.

— Айшу убили, — царевич не ловко спрыгнул, а скорее боком свалился с угловатого передка телеги. — Ножом в сердце. Убили и сбросили тело в реку. Хочешь верь, хочешь нет, но мы намерены отыскать того, кто это сделал. Так нельзя. Она была такая красивая, такая молодая. В мире так немного красоты, и нельзя оставлять безнаказанным того, кто губит ее до срока. Эммм, можно спросить?

— Спрашивай, — слово упало тяжко, как камень на речное дно.

— Айша водила знакомства с кем из городских парней? Не могло случиться так, что друзья приревновали ее? Вокруг Айши в последние дни не увивался кто-нибудь подозрительный, суля злата за благосклонность?

— Она не брала подачек, — медленно повел кудлатой головой из стороны в сторону ромалы. Царевичу показалось, ошеломленный новостью Джанко так до конца и не осознал смысл сказанных ему слов. — Да, у нее было много… добрых знакомых. Айша чтила традиции и знала, как отвадить слишком рьяных поклонников. Она плясала на улицах, да, и частенько улыбалась красивым парням, но сестренка не была продажной женщиной.

— Я верю, — торопливо заверил Пересвет. — В общем, ты поразмысли. Поспрашивай своих, может, они приметили что тревожное или необычное. Если вызнаешь что, приходи к царскому терему. Я велю караульным пропускать тебя.

— Коли найдешь, кто убил Айшу, я отдарюсь, — глухо и скрежещуще обещал Джанко. — Отдам лучшего из наших коней. Того, что способен скакать день и ночь без роздыху. Думаешь, конь за жизнь — это мало? Но второго такого не сыскать на белом свете. Как не сыскать и второй Айши. Храни тебя удача, — он повернулся и, чуть пошатываясь, пошел прочь. Уводя сквозь туман пофыркивающего толстого мерина, впряженного в телегу с высокими бортами. Увозя навстречу огненному погребению тело сестры, девушки с пылающими очами и черными косами, плясавшей в яркий весенний день под тонкий звон браслетов и монист. Утонувшей девушки, по прихоти судьбы зацепившейся рукавом за торчащий из устоя моста ржавый гвоздь.

Пересвет забрался в седло и развернул коня мордой в сторону городских стен. Ворота уже закрывались на ночь, царевич въехал в Столь-град одним из последних. По улицам серой влажной пеленой клубился туман, скрадывая очертания домов и приглушая голоса запоздалых прохожих. Гнедой жеребец топал вперед, сам узнавая знакомую дорогу к дому и теплому уютному стойлу, но на одной из развилок Пересвет внезапно натянул поводья. Толкнул коня в бок ногой, требуя поворотить не влево, к яслям с клеверным сеном и сладким рассыпчатым овсом, но вправо.

Несмотря на поздний час, за слюдяным окошком «Златого слова» теплился золотистый огонек. Привязав коня к перилам, царевич взошел на крыльцо и несколько раз встряхнул железное кольцо. Долгое время на стук и лязганье никто не отзывался, затем приглушенный толстыми створками голос выкрикнул:

— Нынче закрыто, завтра приходите!

— Это я, Пересвет, — царевич так и не избыл привычку слегка теряться, когда приходилось злоупотреблять положением царского сына. — Мне только спросить надо…

Залязгали замки, загремели засовы. Хорошо смазанная дверь без скрипа повернулась на железных петлях. За дверью, настороженно вглядываясь в уличную серую хмарь, стоял малость взъерошенный эллин Аврелий в затрапезной рубахе вместо строгой лиловой хламиды:

— Э-э, царевич Пересвет? Чем могу помочь? Входите, не стойте на пороге. Остальные разошлись давно, а мне по жребию выпало прибираться…

Подле прилавка в самом деле стояли метла, совок и жестяное ведро с грязной водой, где мокли тряпки.

— Я хотел попросить, чтобы кто-нибудь перевел мне вот это, — Пересвет решительно шлепнул на столешницу тщательно разглаженный листок тонкой рисовой бумаги. — Текст, что написан на латинянском. Сможете?

— Стихи, — взяв листок, Аврелий поднес его ближе к масляной лампе и подслеповато сощурился. — Недурные, насколько я могу судить. Да и манера сложения знакомая. Никак вам удалось разыскать Гардиано?

— А как же. Мы даже убедили его перебраться на несколько дней в царский терем и записать новую книгу, — похвастался царевич. — А это… н-ну, это… он выкинул, а мне занимательно, чем эти вирши ему не приглянулись.

— В переложении стихов с одного наречия на другое кроется много коварных тонкостей, — предупредил Аврелий. — В первую очередь нужно обладать талантом и способностью ощущать чужой язык, как родной. К сожалению, я лишен подобного дара. А без него вирши не звучат. Они становятся просто набором слов и фраз, зачастую кажущихся бессмысленными.

— Все равно зачтите. Как выйдет, — упрямо повторил Пересвет. Желание вызнать секрет четырех косо начертанных строчек сделалось жгуче-нестерпимым.

— Ладно, как пожелаете, — эллин откашлялся, подвигал насупленными бровями, пошептал что-то про себя: — Н-ну, тут сказано: «Бездна с улыбкой змеи скрывает тайну, а сплетенная из волос петля удушает крепче, чем выдержанный три столетия мед…»

У Пересвета, должно быть, сделалось столь ошарашенное выражение лица, что эллин снисходительно улыбнулся:

— Стихи — не перечень закупок, не философский трактат и даже не роман о воспитании чувств. Они требуют особого подхода. Жаль, вы не можете по достоинству оценить, как изысканно они звучат на латинянском. Безупречное следование древнейшим канонам стихосложения, тщательно соблюденное количество слогов, закольцованность строк — первой и третьей, второй и четвертой. Все-таки Гардиано — очень одаренный молодой человек. Бездумно тратящий свой талант на вопиющие глупости, — Аврелий брезгливо сморщился, возвращая бумажку. — Воспевать распутную женщину и собственные дурные привычки, что в этом хорошего? В кои веки среди ромеев появился человек, способный творить самостоятельно, не заимствуя чужое — но вместо того, чтобы облагородить нравы соплеменников, немедля ринулся в бездны порока.

— Любовь — не порок, — отважно заикнулся царевич.

— Любовь — да. Но не грязное вожделение и похоть, выдаваемые за светлые чувства, — припечатал Аврелий. — Гардиано — тот удручающий случай, когда творение разительно несходно с творцом. Его стихи намного чище, мудрее и возвышенней его самого. За Гардиано еще в Ромусе гуляла дурная слава пьяницы и распутника, так что прислушайтесь к моим словам, царевич — ему не место при дворе вашего отца.

— А может, это не более, чем рыночные сплетни, — невесть отчего озлился Пересвет, пряча за пазуху драгоценную бумажку. — Всегда и везде сыщутся те, кого хлебом не корми, дай швырнуть грязью вслед более удачливому или способному. А Гай — личность яркая и своеобычная. К таким завсегда клевета липнет.

— Молодости свойственно тянуться к молодости. Пагубные изъяны характера частенько кажутся неопытному взору очаровательным своеобразием, — пожал плечами книжник. — Мой долг — предостеречь вас, но принимать решения — это уж ваше дело. Прошу меня простить. Кажется, я увлекся излишними нравоучениями и задержал вас свыше дозволенного.

— Благодарствую за помощь, — выдавил Пересвет. Дверь лавки с глухим стуком захлопнулась. Конь топтался подле крыльца, позвякивая кольцами в удилах и мелкими серебряными бубенцами на сбруе. Обрадованно фыркнул и запрядал ушами, завидев царевича.